– Возьми лед в коридоре.
– Ты могла бы подруг попросить. Мы, конечно, тоже друзья, но…
– С ними трудно. Лорейн и Марго что-то наплели Дженнифер, и теперь она меня ненавидит. Все время выдумывают про меня чепуху. Ну их! Мне нужен лед.
– Командирша.
Она смерила меня спокойным взглядом.
– Когда-нибудь я буду отдавать приказы. Как папа. Надо учиться. Ты-то меня хорошо знаешь. Я всегда такая была.
– Может, я не хочу уши протыкать.
– Девчонкам нравится, когда у парней сережки. К тому же я тебя тоже хорошо знаю. Ты на самом деле любишь подчиняться.
– В девять лет, может, и любил.
Но я все равно пошел в коридор и принес льда в ведерке для шампанского. Лила прямо на пол стряхнула с тумбочки стопку дисков, нижнее белье, какие-то бумажки, уселась сверху и сказала театральным шепотом:
– Иди сюда. Надо раскалить булавку. Вот так, смотри.
Чиркнула спичкой. Глаза у нее сияли.
– Как кончик почернеет – значит, стерилизовалась.
Я послушно убрал растрепанные волосы и склонил голову. Покорная жертва. От прикосновения льда мороз пошел по коже. Лила сжала меня коленками.
– Не шевелись.
И дотронулась холодными пальцами до уха. Талая вода стекала у нее по запястью, капала с локтя. Мы тихо ждали, словно следуя какому-то ритуалу. Через минуту она убрала лед и воткнула булавку, медленно-медленно.
– Ой!
В последний момент я дернулся. Лила засмеялась:
– Кассель, у тебя булавка торчит.
– Больно!
Возглас получился удивленный. Но не только от боли. Все чувства смешались, я ощущал прикосновение ее бедра.
– Можешь мне сделать еще больнее.
И резко нажала. Я судорожно вздохнул.
Она слезла с тумбочки и потянулась за новым кубиком льда. Глаза по-прежнему сверкали.
– Теперь ты. Только надо сильно надавить, чтобы проколоть хрящ.
Я нагрел булавку и воткнул ее прямо над сережкой. Лила закусила губу, у нее на глазах выступили слезы, но она не кричала, только вцепилась изо всех сил мне в штаны. Кончик чуть-чуть погнулся, и я испугался, что не смогу проткнуть насквозь. Но вот он, щелк – и вышел с другой стороны. Лила задохнулась, а я аккуратно застегнул булавку. Странное получилось украшение. Она намочила вату водкой, стерла кровь и трясущимися руками налила нам по рюмке.
– С днем рождения.
В коридоре послышались шаги, но Лила, будто ничего не замечая, потянулась вперед и горячим, как спичка, языком дотронулась до моего уха. Я вздрогнул от неожиданности. Смотрел на нее ошалевшими глазами, поверить не мог, что все это наяву. Она высунула язык, на нем алела капелька моей крови.
Тут дверь открылась, и вошла ее мамаша. Хмыкнула раздраженно, но Лила и бровью не повела.
– Что здесь происходит? Тебе уже вниз пора.
– А я опоздаю, это так стильно.
Уголки ее губ приподнялись в недоброй ухмылке.
– Вы пили?
Захарова смотрела на меня как на пустое место.
– Вон.
Я протиснулся мимо нее и вышел.
На вечеринку я в итоге опоздал. Пришел, когда праздник был уже в разгаре, чувствовал себя не в своей тарелке, никого там не знал. Ухо пульсировало. От переизбытка чувств дурачился перед ее друзьями, как идиот, разошелся так, что какой-то парень – ее одноклассник – дал мне по морде в туалете. Я толкнул его, он ударился головой о раковину. А на следующий день Баррон сказал, что Лила теперь его девушка. Они об этом договорились, как раз когда меня выставили из гостиницы.
GPS выводит меня к новому жилищу Баррона. Тротуар весь в трещинах, у нескольких домов окна заколочены досками. В доме у брата тоже одно стекло разбито и кое-как заклеено скотчем, вместо занавесок – газета. Я стучусь. С двери кусками отваливается старая краска. Снова стучусь, выжидаю, стучусь опять. Мотоцикла поблизости нет. Свет не горит.
Два замка, проще простого. Просунув в щель водительские права, открываю первый. Со вторым придется повозиться. Достаю из багажника кусок проволоки и сую в скважину. Надо хорошенько пошевелить, чтобы сработало. Слава богу, брат не обзавелся приличным запором. Поворачиваю ручку, подбираю с пола права и вхожу.
Я вообще туда вломился? Гладкая столешница и кухонные шкафы облеплены записками: «В блокноте – все, что ты забыл», «Ключи на крючке», «Счета оплачивай наличкой», «Ты Баррон Шарп», «Мобильник в куртке». На раковине – открытый пакет с прокисшим молоком, в нем плавает мусор и пепел от сигареты. Стопки нераспечатанных конвертов со счетами, в основном по студенческому займу.
«Ты Баррон Шарп». Ясненько.
Посреди комнаты стоит стол, заваленный коричневыми папками. Сверху ноутбук. Усевшись, я просматриваю бумаги – мамина апелляция. Пестреют ярко-красные пометки. Так Баррон бросил колледж, чтобы вести ее дело? Кто его знает. Вряд ли только поэтому. На большом блокноте надпись: «Февраль – апрель». Опять суд? Нет, больше похоже на дневник. На каждой странице указана дата, а потом подробный перечень: что ел, с кем говорил, как себя чувствовал. В довершение список того, что необходимо запомнить. Сегодня, например:
«19 марта.
На завтрак протеиновый коктейль.
Пробежка.
С утра чувствовал легкую апатию и боль в мышцах.
Надел светло-зеленую рубашку, широкие черные штаны, черные ботинки (Prada).
Мама опять жаловалась на сокамерниц. Рассказывала, как без нас плохо. Боится, что мы выйдем из-под контроля. Сыновья выросли, хорошо бы она это поняла. Но вряд ли. Суд уже скоро, что мы будем делать, когда она вернется домой?
Говорит, что соблазнила какого-то миллионера, очень на него рассчитывает. Я послал ей газетные заметки про него. Боюсь, она снова впутается в неприятности. Этот малый наверняка что-то подозревает. А если и нет, то скоро начнет. Надо быть потише после освобождения. Но разве ее убедишь? Сомневаюсь.
Не помню своих одноклассников из старшей школы. Столкнулся с кем-то на улице и не узнал. Наврал, что брат-близнец Баррона и учился в другом месте. Надо просмотреть выпускной альбом.
Филип нудит, как всегда. Делает вид, что готов, но я-то знаю – прикидывается. Не просто слабоволие, но романтическая дурь: он хочет верить, что им манипулируют, заставляют. Нет чтобы признаться, что просто жаждет власти. Достал уже. Но Антон доверяет ему, а не мне. Зато Антон уверен: я сделаю что задумал. В отличие от Филипа.
Может, когда получим деньги, сможем контролировать маму? Хотя бы ненадолго. Когда все закончится, Антон будет нам должен по гроб жизни».
Больше про сегодня ничего не написано. Просматриваю прошлую неделю: отдельные подробности, обрывки диалогов, ощущения – Баррон будто боится все забыть. Опасливо открываю ноутбук. Там еще какая-нибудь безумная чертовщина? Компьютер выходит из спящего режима, в браузере ролик с YouTube – моя прогулка по крыше.
Снимали мобильником, поэтому качество отвратное. Я похож на бесформенное белое пятно. Но меня все равно передергивает, когда расплывчатая фигурка теряет равновесие. Кто-то выкрикивает: «Прыгай!», камера смещается, переходит на толпу. И тут я вижу ее – под кустом сидит и вылизывается белая кошка. Та самая, из сна. Прокручиваю видео еще раз. Вот она. Чушь какая-то. Как там очутилась кошка из моего сна? К тому же как две капли воды похожая на ту, из сарая.
Надо найти в блокноте тот день.
«15 марта.
На завтрак яйца.
Пробежка.
С утра чувствовал себя нормально. Выщипал волосы из носа.
Надел темно-синие джинсы (Monarchy), пальто, голубую рубашку (HUGO).
Залез в почтовый ящик К. и нашел там ссылку на YouTube. На видео отчетливо видно Л., но где она теперь? К. в старом доме, но там Д., следит. Ф. говорит, что разберется. Это он виноват во всем.
Берегись мартовских ид. Да уж. Нашел ошейник, но непонятно, как она выбралась. Ф., наверное, не застегнул как следует. Хорошо бы обернуть все в свою пользу: пусть Ф. и А. из-за этого сцепятся. Надо держать все
».под контролем
«Под контролем» дважды подчеркнуто. Даже страница порвалась – так сильно нажимали на ручку.
Буквы расплываются перед глазами. К. – это Кассель, а видео – про крышу. Ф. – Филип. А. – наверное, Антон (Баррон про него писал и раньше). Д.? Понял! Дед. Л.? Лила? Но ведь тогда получается бессмыслица.
Снова просматриваю ролик. Сцену за сценой. Лиц почти не разглядеть: камера движется слишком быстро, изображение смазанное. Среди учеников Лилы точно нет. Никакой мертвой девчонки. Обычные школьники. Ошейник? Ошейник на кошке?
«Только ты можешь его снять».
Идиотство какое получается. Ухмыляюсь, как дурак.
Где тут ванная? Надо бы сполоснуть лицо. Мечусь по дому, и вдруг меня останавливает резкий запах. Заглядываю в комнату – пусто, только у окошка стоит открытая клетка. В ней разбросаны пожелтевшие клочки газеты. Пахнет кошачьей мочой. Обрывков много, как будто животное долго держали взаперти и не убирали за ним.
Разглядываю клетку, затаив дыхание. На прутья налипло несколько белых шерстинок. Пятясь, выхожу из комнаты.
Баррон теряет память. И Мора. И я, видимо, тоже. Не помню, как убил Лилу. Не помню, как попал на крышу. Не помню, куда делся амулет.
Допустим, кто-то крадет воспоминания. Логично. Допустим также, кто-то наслал тот сон, где кошка просит о помощи. Наложил проклятие. Если так, надо было до меня дотронуться, притом без перчаток. Белая кошка спала в моей кровати, значит, дотрагивалась. На видео – тоже она.
Сон наслала кошка? Нелепо. Животные не сочиняют музыку, не пишут стихи и проклятия, разумеется, не насылают.
А если это на самом деле девчонка? Лила, мастер сновидений. Тогда, выходит, у меня не просто украли воспоминания об убийстве. Все было совсем не так. Выходит, она жива.
Глава восьмая
Бежевая плитка в ванной Баррона кажется странно знакомой. А может, и нет.
Получается, та белая кошка – Лила? Сумасшествие. А Баррон все время держал ее здесь взаперти? Еще более дико. Неужели я никого не убивал? Эта мысль окончательно выводит меня из равновесия. Что же делать?