Смотрю на свое отражение: волосы всклокочены, вместо глаз две черные кляксы. Страшно ли мне? Убийца я или нет? Не поехала ли крыша?
В зеркале виден краешек ванной. От неожиданного нахлынувшего чувства дежавю кружится голова. Ноги подкашиваются, я чуть не падаю.
Я бился в воде, руки превратились в щупальца, потом в морские звезды, потом в извивающихся змей. Все шло не так. Я разваливался на куски, голова ушла под воду и…
Опять я что-то забыл?
Скорчившись на полу, протягиваю руку к водопроводному крану. Почему-то кажется, я знаю, какой он на ощупь. Память окончательно сходит с ума, на реальность уже совершенно не похоже: вспоминаю, как вместо пальцев выросли черные изогнутые когти.
Меня захлестывает нестерпимый животный страх. В голове стучит одна-единственная мысль: нужно выбираться отсюда. Спешу на улицу, на автопилоте запираю дверь, сажусь в машину и пытаюсь успокоиться. Глупый ребенок спасается от воображаемых привидений. Съедаю шоколадку, не чувствуя вкуса, словно во рту песок, но все равно прожевываю и глотаю.
Надо во всем разобраться. В воспоминаниях черные дыры, и сколько я ни пытаюсь сосредоточиться, все без толку. Тут требуется мастер – такой, чтобы задавал поменьше вопросов и помог сложить воедино все кусочки, увидеть полную картину. Поворачиваю ключ в замке зажигания. Съездим-ка на юг.
Магазин на Девятом шоссе – в общем-то, и не магазин вовсе, а настоящий блошиный рынок: десятки маленьких лавочек теснятся прямо внутри огромного, похожего на склад здания. Мы с Барроном иногда уламывали деда или Филипа отвезти нас туда, а потом целый день болтались среди прилавков, разделенных плотными занавесками, уплетали хот-доги, покупали дешевые ножики и прятали их в сапогах. Там еще одна девчонка торговала соленьями из большой бочки, Баррон сразу же отправлялся с ней любезничать, при этом ворча, что ему приходится со мной возиться.
Ничего с тех времен не изменилось. Перед входом стоит большой ящик с пасхальными корзинками, рядом продавщица. Кроличьи шкурки – три на пятерку. Какой-то парень явно нацелился стащить парочку.
Вхожу. От запахов съестного громко урчит в желудке. Иду мимо лотков с бумажниками из кожи угря, с тяжелыми серебряными кольцами и оловянными драконами. В самом конце ряда расположились предсказатели – бархатные юбки, меченые карты. За пять долларов можно узнать, что «иногда вам одиноко даже среди друзей», или «страшная потеря сделала вас необычайно чувствительным», или даже «вы обычно застенчивы, но скоро окажетесь в центре внимания».
В Джерси полно таких местечек. Это ближайшее, чуть больше 30 километров от Карни. Тут предсказатели продают амулеты и этим зарабатывают на жизнь. Амулеты делают ушедшие на покой мастера. Можно даже краем глаза заметить, как кое-кто предлагает недорогие проклятия в обход криминальных кланов. А талисманов много, и они, как правило, работают, в отличие от тех, что продают в больших торговых центрах и на заправках.
Подхожу к задрапированному цветными шарфами столику.
– Косая Анни.
Пожилая женщина поднимает голову и улыбается. Один зуб у нее почернел, на лиловых атласных перчатках поблескивают пластмассовые и стеклянные кольца, несколько платьев надеты одно поверх другого, а к подолу пришиты маленькие колокольчики.
– Кассель Шарп. Как мама?
Анни торговала волшебными побрякушками задолго до моего рождения. Старая школа, конфиденциальность. Это важно, ведь я не могу разбрасываться даже теми скудными крохами информации, что у меня есть.
– Сидит. Поработала неудачно над одним богатеньким парнем.
Анни вздыхает. Она из моей реальности, ей такое рассказать не стыдно, она не будет удивляться, как, например, одноклассники. Гадалка наклоняется вперед:
– Выйдет скоро?
Киваю, хотя не уверен. Мама продолжает стоять на своем: мол, ничего противозаконного не совершала (ну конечно), обвинение строится на предрассудках и пустой болтовне (а вот в это уже можно поверить), и на апелляции все пойдет по-другому. А слушание между тем все откладывают.
– Скучаешь?
Снова киваю, но и тут полной уверенности нет. Сейчас-то она далеко и не может чуть что поставить все с ног на голову. В тюрьме она – великодушная, хоть и немного тронутая мамаша, а дома сразу снова превратится в деспота.
– Мне нужен талисман, а лучше парочка. Для памяти. Только настоящие.
– Настоящие? А ты думаешь, я какие продаю?
– Не думаю, а знаю, – улыбаюсь я.
Анни недобро усмехается и треплет меня по щеке; как еще зацепку не боится поставить на атласной перчатке, ведь побриться-то я забыл.
– Ты похож на братьев. Знаешь, как про таких, как вы, говорят? Рожица смазливая, а самого черта обдурит.
Ничего себе комплимент. Но я краснею и опускаю глаза.
– И еще мне надо кое-что у вас спросить про проклятия памяти. Знаю-знаю, я не мастер, но очень надо.
Анни отодвигает колоду Таро и что-то ищет под столом. Достает большую пластмассовую коробку, там свалены в кучу разномастные камни. Она вылавливает блестящий ониксовый кругляш с дырочкой посредине и дымчатый кусок розового хрусталя.
– Садись. И давай по порядку. Сначала амулеты.
Настоящие талисманы часто выглядят убого. Эти два еще ничего. Я откидываюсь назад. Спинка у стула жесткая.
– Извините, но…
– Хочешь что-нибудь посимпатичнее?
– Да нет, поменьше.
Бормоча себе под нос, Анни снова начинает копаться в коробке, потом достает обыкновенный черный камешек, точь-в-точь как те, что валяются на обочине шоссе.
– Беру. Мне бы три таких, если есть. И оникс тоже.
Она вздергивает брови, но лишних вопросов не задает:
– Сорок. За каждый.
Вообще-то, можно и поторговаться, но Анни, наверное, включила в стоимость плату за нужную мне информацию. Незаметно протягиваю ей купюры, и гадалка ухмыляется, демонстрируя почерневший зуб.
– Итак, что ты хочешь знать?
– Как можно понять, что кто-то поработал над воспоминаниями? Получается просто черная дыра в памяти? А можно одно событие заменить другим?
Анни прикуривает самокрутку. Пахнет почему-то зеленым чаем.
– Я отвечу, но не думай, что я имею в виду кого-то конкретного. Я вообще ничего конкретного знать не знаю, это всего-навсего домыслы, улавливаешь? Просто делаю амулеты и иногда продаю те, что делают мои друзья, законом это не запрещено, пока, во всяком случае.
Она задела меня за живое.
– Понимаю, все потому что я не…
– Нечего нос воротить. Я не тебе вообще-то объясняю, а всем подслушивающим нас в данный момент. И поверь мне, таковые имеются.
– Кто?
Анни смотрит на меня, словно на дурачка, долго и пристально, потом затягивается и выдыхает облако чайного дыма.
– Правительство.
– Ага.
Наверняка у нее паранойя, а еще она, возможно, слегка не в своем уме. Но я все равно еле сдерживаюсь, чтобы не начать озираться.
– Касательно твоих вопросов – зависит от мастера. Лучшие из лучших работают безупречно: убирают воспоминание, а вместо него оставляют другое. Но бывают настоящие неумехи. Внушат, например, что ты должен им денег, получат свое и сотрут память, а ты потом и соображаешь: наличность пропала, но ты ничего не тратил – тут явный подвох. Между неумехами и профессионалами куча середняка: кое-то умеет, но работают так себе. После них остаются ниточки и кусочки. К примеру, помнишь ярко-синее небо, а сам день – нет. Или тоска одолевает, а причину определить не можешь.
– Зацепки.
Анни снова затягивается.
– Да, вроде того. Существует четыре типа проклятий: мастер может начисто стереть событие и оставить вместо него черную дыру (точно как ты и говорил); может заменить на другое, вымышленное, которого не было никогда; а может покопаться в памяти и что-нибудь вызнать или даже заблокировать доступ к определенным воспоминаниям.
– Заблокировать? А зачем?
Вожу затянутым в перчатку пальцем по безупречно гладкому круглому камешку.
– Заблокировать проще, чем стереть полностью, и, следовательно, дешевле. Точно так же просто изменить память легче, чем создать совершенно новое воспоминание. К тому же блок потом можно снять, и тогда ты все вспомнишь. Удобно в некоторых ситуациях.
Киваю, хоть и не совсем улавливаю суть.
– Мастер может смошенничать – поставит блок, а клиенту скажет, что все стер полностью, и получит свои денежки. Потом идет к жертве и предлагает снять блок, естественно, тоже не бесплатно. Бизнес гнилой, конечно, но разве у молодежи в наши дни осталось чувство профессиональной этики?
Анни пристально смотрит на меня.
– Родные никогда не рассказывали тебе об этом?
– Я же не мастер.
Стыдно-то как. Некоторые вещи нужно знать. Они могли бы рассказать мне хоть это. И дураку понятно, что думает обо мне семейство, если умалчивает даже о таком.
– Но твой брат…
Что-то не хочется больше про родственников, и я спешно перебиваю ее:
– А можно вернуть все как было?
Гадалка долго смотрит мне в глаза, и я опускаю взгляд. Прокашлявшись, она продолжает как ни в чем не бывало:
– Магия воспоминаний необратима, но голова-то у людей работает. Заставь, к примеру, всех запомнить, что ты немыслимо крут, они запомнят, но потом приглядятся и сделают выводы.
Выдавливаю улыбку, но в горле комок.
– А как насчет магии трансформации?
Анни пожимает плечами, на подоле тихонько позвякивают колокольчики.
– А что?
– Это тоже необратимо?
– Обратимо. Другой мастер может повернуть процесс вспять, если только жертву превратили в живое существо. Если, например, парня сделать лодкой, а потом обратно парнем, трансформацию он не перенесет. Живое превращается в неживое навсегда.
Навсегда. Спросить ее про девчонку, ставшую кошкой? Нет, нельзя сообщать такие подробности, я и так уже рискую дальше некуда.
– Спасибо.
Встаю. Не очень пока понятно, какая мне польза от этого разговора, ясно одно – чтобы добыть нужные ответы, придется хорошенько побегать.