Не помогает.
Сэм берет трубку после второго гудка и торопливо шепчет:
– Я на репетиции, Ставракис рвет и мечет. Давай быстрее.
Мне почти нечего ему предложить. Доверять соседу не стоит, но я почему-то доверяю, а доверие – ненадежная штука. Даже не знаю, согласится ли Сэм.
– Нужна помощь.
– Ты в порядке? А то голос слишком серьезный.
Старательно смеюсь.
– Нужно вызволить кошку из приюта. Считай, что побег из тюрьмы организовываем.
Сработало, Сэм хихикает.
– А чья кошка?
– Моя. Ты что думаешь, я полезу в петлю из-за незнакомой животины?
– Дай-ка догадаюсь: кошка невиновна, ее подставили.
– В точку, в тюрьму только так и попадают.
Вспоминаю про маму. Из горла рвется смешок – резкий, саркастический. Совсем не к месту. Сдерживаю его с трудом.
– Тогда договорились. Завтра…
– Ну да, он самый, – Сэм обращается уже не ко мне, голос приглушенный, как будто он прикрывает трубку рукой. – Хочешь с нами?
Еще что-то говорит, но уже не разобрать.
– Сэм!
Я изо всей силы ударяю кулаком по приборной панели.
– Кассель, привет.
Это Даника. Та самая, что вечно расхаживает с холщовой сумкой, на все имеет собственное мнение и в упор не замечает, что я ее избегаю.
– Что там с кошкой? Сэм сказал, тебе требуется помощь.
– Мне нужен только один человек.
Только ее мне не хватало для полного счастья.
– Сэм говорит, его нужно подвезти.
– А с его машиной что?
У моего соседа настоящий катафалк, бензина ест прорву. Поэтому, заботясь об экологии, Сэм его переоборудовал. Теперь машина ездит на альтернативном растительном топливе, и внутри всегда аппетитно пахнет картошкой фри.
– Точно не знаю.
Да, выбора, похоже, нет. Прикусив щеку, я с трудом выдавливаю:
– Тогда спасибо тебе большое, Даника. Ты настоящий друг.
Вешаю трубку, пока не наговорил гадостей. Как потом расплачиваться? Я же буду в долгу. Если дружба – союз в поисках выгоды, в этот раз я точно проиграл.
Дед в ярости. Как только появляюсь на пороге, он начинает вопить: я, дескать, взял автомобиль без спроса, это и мой дом тоже, поэтому именно я должен здесь горбатиться. Когда он принимается расписывать свою старость и немощность, не могу сдержать смех. Это злит его еще больше.
– Не ори! – огрызаюсь я и отправляюсь к себе в комнату.
Дед молча провожает меня глазами.
Хорошо, допустим всего на минуту, что кошка – это Лила. Нет, я пока в своем уме. Просто надо кое-что вычислить.
Кто-то ее превратил. Этот кто-то работает с моими братцами. Мастер трансформации, а значит, один (или одна) из самых сильных мастеров в Америке. Получается, мне крышка, ведь что я могу такому противопоставить?
На потолке приклеена скотчем репродукция Магритта – джентльмен из позапрошлого века смотрит в зеркало над каминной полкой, повернулся к зрителю ухоженным затылком, но в зеркале тоже отражается затылок. Мне понравилось, что лица не видно, потому я и купил эту картину. Только вот сейчас кажется, никакого лица у него и в помине нет.
В десять вечера звонит телефон. Сэм частит пьяным запинающимся голосом:
– Давай сюда, вечеринка в самом разгаре.
– Я устал.
Встать сил нет, уже целую вечность лежу и пялюсь на потрескавшуюся штукатурку.
– Давай. Я сам здесь только из-за тебя.
Перекатываюсь на бок:
– Это почему еще?
– Теперь я букмекер, и они меня обожают, – смеется сосед. – Гэвин Перри только что пива предложил! Это все ты, старик, вовек не забуду. Завтра вызволим твою кошку и…
– Ладно-ладно, где ты?
Забавно, Сэм помогает мне, при этом считает, что он у меня в долгу. Рывком поднимаюсь с кровати. Чего валяться, в конце-то концов? Лежу и думаю о Лиле, как она там мяукает в клетке, и безо всякого толка перебираю воспоминания одно за другим.
Сэм диктует адрес. Я знаю, где это. Родители Зои Пападополус вечно разъезжают по командировкам, поэтому у нее постоянно вечеринки.
Дед заснул перед телевизором. В новостях показывают губернатора Пэттона, сторонника второй поправки – той самой, которая обяжет всех принудительно пройти тест на владение силами. Пэттон распинается: мол, сами мастера должны поддержать поправку, продемонстрировать миру добрые намерения и законопослушность, а результаты проверки никто не узнает, полная конфиденциальность. Про доступ правительства к медицинским документам пока ни слова. Ну-ну.
Дедушка храпит. Забираю у него ключи.
Зои живет в огромном новом доме на Нешаник-стейшн – там таких несколько, а рядом лес. Подъездная дорожка заставлена машинами. Ворота распахнуты настежь, на крыльце какая-то девчонка, размахивая бутылкой вина, обнимается с коринфской колонной и истерически смеется.
– Что празднуем?
– Празднуем? – непонимающе повторяет она, потом улыбается: – Жизнь!
Не могу заставить себя улыбнуться в ответ. Зачем я здесь? Нужно что-то делать, вломиться, например, в проклятый приют. Когда мошенничаешь, самое сложное – бездействовать и выжидать. Тут-то нервы и сдают. Хорошо бы у меня не сдали.
Гостиная уставлена уже оплывшими свечами, вся мебель заляпана воском. Несколько мальчишек и девчонок сидят прямо на полу и пьют пиво. Один десятиклассник что-то говорит, и все оборачиваются ко мне.
Два года я бился, чтобы ничем среди них не выделяться. Какие-то пятнадцать минут – и все труды пошли прахом. Моя социальная жизнь, и без того нелепая и натужная, похоже, катится ко всем чертям.
Киваю собравшимся. Интересно, Сэм принимает на меня ставки? Самое время начать.
В кухне Харви Сильверман в окружении двенадцатиклассников опрокидывает одну рюмку за другой. Остальные толпятся снаружи, около бассейна. Для водных процедур холодновато, но там барахтается парочка учеников, прямо в одежде и с посиневшими губами.
Меня под руку берет Одри.
– Смотрите-ка, кто пришел! Кассель Шарп.
Моя бывшая девушка очень красивая, хотя сейчас взгляд у нее мутный и улыбка немного рассеянная. Около книжного шкафа Грег Хамсфорд что-то втирает девчонкам из хоккейной команды. Одри оглядывается на него. Интересно, они вместе сюда пришли?
– Как обычно, притаился в сторонке и наблюдает исподтишка, оценивает нас.
– Совсем нет.
Как ей объяснить? Я ведь больше всего боюсь, что оценивать будут меня.
– Мне нравилось с тобой встречаться.
Одри кладет голову мне на плечо – может, по старой памяти, а может, напилась. При некотором усилии можно принять это за ласку.
– Нравилось, как ты наблюдаешь за мной.
Я почти готов пообещать ей, что буду делать все как надо, сказала бы только – что.
– А тебе нравилось со мной встречаться? – едва слышно шепчет Одри.
– Это ведь ты меня бросила.
Тоже почти шепчу, слова получаются тихими и нежными. Скажу что угодно, пусть только не уходит, пусть говорит со мной. Когда мы вместе, все так ясно и просто, кажется, что я могу измениться, бросить старую жизнь.
– Но я тебя все еще не забыла. Думаю, нет.
– Да?
Наклоняюсь и целую ее. «Думаю, нет». Вот ты и не думай. Губы у нее мягкие, с привкусом текилы. Ужасный получается поцелуй, сплошь горечь и сожаление. Я точно знаю, что опять все порчу, но просто-напросто не умею по-другому.
Но Одри не отталкивает меня, она приподнимается на цыпочки, обнимает за плечи. Ее руки легонько щекочут мой затылок, и я улыбаюсь. Медленнее, еще медленнее. Уже лучше. Она легонько вздыхает, не прерывая поцелуя. Скольжу пальцами по ключицам, по впадинке на шее. Хочется поцеловать ее туда, перецеловать каждую родинку на молочно-белой коже.
– Эй, ну-ка убери от нее руки! – встревает Грег Хамсфорд.
Одри отшатывается и чуть не падает на него, а я словно со дна моря всплыл, даже в ушах гул. Совсем забыл, что мы на вечеринке.
– Ты напилась, – Грег хватает девушку за локоть, от чего та снова чуть не падает.
Сжимаю кулаки. Вот сейчас размажу его по стенке, ударю прямо в лицо! Оглядываюсь на Одри. Если испугалась или разозлилась – мокрого места от него не оставлю.
Но она отвернулась, на меня и не смотрит. Вся ненависть моментально превращается в презрение к самому себе.
– Что ты вообще здесь забыл? Тебя же вроде вывели на чистую воду и наконец турнули из школы.
– Не знал, что это школьная вечеринка.
Грег самодовольно улыбается.
– Кому ты тут нужен! Пудришь своей магией девчонкам мозги. Иначе-то никто на тебя и не посмотрит.
Вдруг вспоминаю Мору. Все вокруг расплывается, я будто смотрю на Грега с другого конца длинного темного туннеля. Сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в кожаные перчатки, и бью изо всей силы, Грег летит на пол. Пинаю противника, потом еще и еще, но тут меня хватает за пояс Рауль Пэтак и оттаскивает прочь.
– Шарп, остынь.
Ударить, ударить его еще раз. Я вырываюсь, и кто-то заламывает мне руки за спину. Одри ушла. Грег поднимается на ноги и вытирает рот.
– Я про твою мать читал в газете. Ты точно такой же, Шарп.
– Если бы. Тогда бы ты со слезами на глазах умолял себя отдубасить, – усмехаюсь я в ответ.
– Выведите его, – командует чей-то голос, и Рауль тащит меня к дверям. Мы шествуем мимо бассейна, люди оглядываются, привстают в шезлонгах, явно предвкушая продолжение драки.
Пытаюсь вырваться из захвата, но когда меня отпускают, от неожиданности падаю на траву.
– Да какая муха тебя укусила? – Рауль тяжело дышит.
– Извини, – поднимаю глаза к ночному небу.
Оказывается, сзади меня держал Кевин Форд. Коротышка, но накачанный, рестлингом занимается. Он смотрит выжидающе, будто ждет, что я на него накинусь.
– Остынь. Совсем на тебя не похоже, старик.
– Забылся.
Вернее, забыл, что здесь всем был и буду чужой. Я стал их букмекером, попал в компанию, но другом не стану никогда. Вот и вся моя социальная жизнь.
Парни возвращаются в дом. Кевин говорит что-то, но слишком тихо – не разобрать, Рауль прыскает.
Снова смотрю в небо, усыпанное звездами. Меня никогда не учили различать созвездия. В детстве, помнится, я выдумал себе одно, но тут же потерял, поэтому теперь передо мной сотни ярких точек, хаос, лишенный какой бы то ни было логики.