– Погоди. А можешь привезти ее сюда? Ее зовут Кокосик. Я знаю владельцев.
Поворачиваюсь к дверям, а потом обратно.
– Так обидно, я ведь уже рассказал сестре. Она обрадовалась. А у вас случайно нет другой белой кошки? Любой – я сестре упомянул только цвет.
– Конечно, есть, – он аж вскинулся.
Вздыхаю от облегчения, притом самого что ни на есть искреннего.
– Здорово. Я бы тогда ее взял для сестры.
Парень с ухмылкой кивает. Говорю же, люди любят помогать другим, особенно если им это выгодно.
– Класс. Давайте заявление. Ваша, как ее – Кокосик? – сейчас у него дома, мы ее привезем, – машу рукой в сторону Сэма.
– Весь диван, небось, в блохах, – ворчит тот.
Превосходно. Бросаю ему благодарный взгляд.
Простачок вручает мне форму, теперь-то я знаю, что писать: адрес ветеринара, имя вымышленное, и мне, разумеется, девятнадцать лет.
– Удостоверение есть?
– Да.
Лезу за бумажником, открываю его и удивленно смотрю на отделение для прав. Прав, конечно, там нет.
– Вот черт. Не мой сегодня день.
– Потерял?
Качаю головой.
– Не знаю. Слушайте, понимаю, это против правил. Я собирался еще в одном приюте их расклеить, потом поищу права. Может, ваш друг позвонит, и я прямо ему завезу кошку. Сестренка поймет.
Парень глядит на меня долгим оценивающим взглядом.
– А деньги за животное есть?
Я смотрю в заявление, хотя сумму знаю наизусть.
– Пятьдесят баксов? Конечно.
Звякает дверной колокольчик, входят люди, но он не отрывает от меня взгляда, облизывает губы. Достаю пятьдесят баксов и кладу на стойку. За последние несколько дней пришлось изрядно потратиться, еще и ставки эти неудачные. Возможно, нам с Лилой придется жить на мои сбережения, так что пора начинать экономить.
– Ладно, сделаю исключение, – говорит мой простачок и берет купюры.
– Ух ты, класс! Спасибо.
Главное – не переиграть.
– А наша пушистая кошка?.. – встревает Сэм.
Я замираю на месте. Ну зачем, зачем он суется?
– …Вы будете звонить насчет нее?
– Буду, – краснеет парень. – Хочу сделать ей сюрприз.
Подходит женщина с заполненным заявлением, нетерпеливо постукивает по стойке. Надо ускоряться.
– Так мы забираем кошку?
Кладу перед ним браслет.
– Ваша подруга, наверное, захочет и ошейник обратно.
Простачок смотрит на женщину, потом на меня, хватает браслет и исчезает в задней комнате. Через пару минут приносит картонную переноску для животных. Беру ее трясущимися руками. Сэм смотрит удивленно, но мне не до него. Получилось, у меня правда получилось! Это Лила мечется внутри коробки, Лила. Какой ужас, что она застряла в крошечном кошачьем тельце.
– Мы вернемся через час.
Уф, надеюсь, никогда больше его не увижу. Самая противная часть, ненавижу ее – знаю, что жертва будет ждать, надеяться, а потом стыдиться и винить себя. Ничего не попишешь.
Выхожу на улицу с переноской. Открываю ее на парковке возле кафе. Лила резко вцепляется мне в ладонь зубами, но при этом мурлычет.
Мама уверена, что благодаря своему дару может читать мысли. Говорит, будь я мастером, тоже бы смог. Наверное, из-за магии появляется склонность к мистике, но думаю, дела обстоят гораздо проще: на самом деле мама следит за лицами. Внимательный наблюдатель замечает на лице человека микровыражения, которые длятся меньше секунды и выдают его с головой. Мама так делает, хоть и бессознательно. И я замечаю.
Вот и сейчас, когда мы шли обратно к кафе, я точно знал, что Сэм бесится из-за аферы, из-за моего точного расчета и сыгранной им самим роли. Я знал это наверняка, хоть он и улыбался во весь рот.
Но я не мама, с эмоциями не работаю, поэтому повлиять на его чувства никак не могу.
Посадив кошку прямо на столик, я тянусь за салфетками – надо стереть кровь. Рука дрожит. Даника сияет так, словно перед ней не обычная кошка, а золотая.
Мяукнув, Лила принимается слизывать молочную пену с кружки. Смотрю на нее, и выть хочется.
Из-за кофейной машины на нас косится бармен.
– Не надо, – Даника отодвигает от Лилы кофе. Та сперва шипит, но потом чинно усаживается и начинает вылизывать лапу.
– Ты себе не представляешь, что он там провернул, – наклоняется к ней Сэм.
Перевожу взгляд с него на бармена. Другие посетители тоже обратили на нас внимание. Кошка продолжает вылизываться.
– Сэм, – говорю я предостерегающим тоном.
Он оглядывается.
– Знаешь, Шарп, у тебя странная паранойя и, как выяснилось, весьма своеобразные таланты.
Самодовольно улыбаюсь, хотя слышать такое не очень приятно. Столько работал, чтобы скрыть от одноклассников свое темное прошлое, темную суть, а теперь все пошло прахом за какие-то полчаса.
– И вся суета из-за маленькой киски. Так трогательно, – Даника наклоняет голову и чешет Лилу за ухом.
В кармане вибрирует телефон. Встаю, выбрасываю окровавленные салфетки в корзину и отвечаю на звонок:
– Привет.
– Давай-ка возвращай машину, пока я не позвонил копам и не заявил об угоне, – ворчит дед.
– Прости, пожалуйста, – отвечаю я сокрушенно, а потом до меня доходит смысл его слов. – Ну-ка, ну-ка, позвонишь в полицию? С удовольствием бы на это посмотрел.
Старик фыркает. Самому, небось, смешно.
– Езжай к Филипу. Он нас вроде как позвал на ужин. Мора стряпает. Она хоть готовить умеет, не знаешь?
Кошка трется о Данику.
– Может, я лучше пиццу закажу и посидим спокойно дома?
Что-то не хочется встречаться с Филипом. Как бы ненароком не плюнуть ему в лицо.
– Поздно, халявщик ты несчастный. Он меня уже забрал, а ты должен отвезти старого дедушку обратно домой. Так что быстро дуй сюда.
Не успеваю ответить, дед вешает трубку.
– Неприятности? – взволнованно спрашивает Сэм.
А если да? Он уже подумывает сбежать? Качаю головой.
– Опаздываю на семейный ужин.
Сказать, что я чертовски благодарен? Что жалею, что втянул их во все это? Но ведь получится вранье: на самом деле я жалею только себя из-за того, что пришлось раскрыться. Вот бы они все забыли. Магия воспоминаний кажется в эту минуту не такой мерзкой.
– Ох, а сможет кто-нибудь из вас приютить кошку на ближайшие несколько часов?
– Шарп, что ты затеял? – тяжело вздыхает Сэм.
– Я возьму, – вмешивается Даника, – но при одном условии.
– Можно, конечно, оставить ее в машине…
Забрать ее себе, смотреть в разноцветные кошачьи глаза и спрашивать снова и снова, Лила она или нет. Я вроде все для себя решил, но не помешает еще раз обдумать ситуацию.
– Нельзя, слишком жарко.
– Ты права, – улыбка получается натянутой. Качаю головой, словно стряхивая оцепенение. Я слишком выбит из колеи, слишком волнуюсь.
– А на ночь сможешь ее взять?
Кошка вдруг рычит, но я говорю ей:
– Спокойно, у меня есть план.
Друзья изумленно таращатся.
Не хочу оставлять Лилу одну, но мне нужно время – забрать деньги из библиотеки и раздобыть машину. Потом мы уедем из города, и она наконец будет в безопасности.
Даника пожимает плечами.
– Наверное. Сегодня я ночую в общежитии. После ужина родители отправляются на конференцию в Вермонт. У соседки по комнате аллергии нет. Мы сумеем ее спрятать. Да, думаю, справимся.
Лила опять рычит, но я все равно поднимаюсь из-за стола. Да уж, будет у них сегодня вечеринка в пижамах. Интересно, что приснится Данике? Холодно благодарю ее, голова занята расчетами.
– Погоди, не забудь про условие.
– Да, конечно.
– Подвези меня домой.
– Но я же… – встревает Сэм.
Даника не дает ему закончить:
– Мне нужен Кассель. И чтобы он зашел к нам на минуту.
Вздыхаю. Наверное, миссис Вассерман хочет со мной поговорить, все думает, я мастер.
– Времени нет, опаздываю к брату.
– Всего минута.
– Ладно, ладно.
Семья Вассерманов живет в Принстоне, совсем рядом с центром, в красивом кирпичном доме. На газонах цветут зеленые и желтые гортензии. Сразу видно: богатая семейка, старинный род, наследство, престижное образование, все дела – элита, одним словом. В такой особняк я никогда не вламывался.
Даника, конечно, заходит как ни в чем не бывало, бросает в прихожей сумку и ставит кошачью переноску на паркет. Коридор увешан офортами, изображающими человеческий мозг.
Лила тихо мяукает.
– Мама! – зовет Даника. – Мам!
В гостиной на блестящем отполированном столе бело-голубая ваза с уже несвежими цветами и два серебряных подсвечника. Руки так и чешутся запихать их к себе в рюкзак.
Оборачиваюсь. На лестнице стоит светловолосый мальчишка лет двенадцати и подозрительно пялится на меня, словно знает, что перед ним вор.
– Привет, ты брат Даники?
– Пошел к черту, – отзывается дитя.
– Добрый день! – доносится откуда-то издалека.
Иду на голос. Дверь в библиотеку приоткрыта. Возле стола на кушетке сидит миссис Вассерман, Даника ждет на пороге:
– Заблудился?
– Дом-то немаленький.
– Даника, заходите вы оба.
Даника заталкивает меня внутрь, а сама плюхается на стул возле окошка и принимается на нем крутиться. Аккуратно присаживаюсь на краешек коричневого кожаного пуфика.
– Очень приятно с вами познакомиться.
– Да ну? Рада слышать. А мне говорили, что ты настороженно относишься к нашему семейству.
У мамы Даники по плечам в беспорядке рассыпалась целая копна мелких русых кудряшек, босые ноги укрыты мягким бежевым покрывалом.
– Не хочу вас разочаровывать, но я не мастер. Ни над кем не работаю, так что тут, наверное, вышло недоразумение.
– А знаешь, откуда пошли выражения «мастер», «работать над кем-то»? – она пропускает мою реплику мимо ушей.
– Откуда?
– Это сравнительно современные выражения. Когда-то давно говорили «творить чудеса», «колдовать». Где-то с семнадцатого века и вплоть до тридцатых годов бытовал термин «ворожить». Глагол «работать» появился в трудовых лагерях. Когда запрет вступил в силу, неясно было, что делать с мастерами, не было четких юридических процедур, поэтому такие, как мы, обычно ожидали приговора в рабочих лагерях. Правительство не торопилось, и некоторым приходилось ждать годами. Там и возникли преступные кланы: в лагерях они вербовали подручных. Именно запрет положил начало современной организованной преступности. В Австралии, например, колдовство никогда официально не запрещали, и у них нет могущественных преступных синдикатов, как у нас. А в Европе семьи мастеров издавна пользуются уважением, считаются своеобразной аристократией.