– Алло, – беру трубку, даже не посмотрев, кто это.
Где тут ближайшая больница? Надо ли туда ехать?
Филип с Барроном не стали бы убивать деда, во всяком случае не у Филипа дома. А даже если бы и стали, зачем тогда уговаривать меня переночевать, класть умирающего на диване в собственной гостиной?
Не стали бы, точно не стали. Я повторяю это, как заклинание.
– Кассель, ты слышишь? Это Даника и Сэм, – шепчут из мобильника.
Долго я уже молчу, интересно? Смотрю на часы.
– В чем дело? Три часа ночи.
Даника что-то отвечает, но я не слушаю. Чем можно человека вырубить? Снотворным? В сочетании с алкоголем, должно быть, убойная сила.
На том конце провода примолкли.
– Что? Повтори-ка.
– Я говорю, у тебя кошмарная кошка, – медленно и раздраженно повторяет Даника.
– Что случилось? Она в порядке?
– Да нормально все с ней, – смеется Сэм, – но в комнате у Даники на полу лежит мертвая коричневая мышь. Твоя кошка откусила голову нашей мышке.
– Хвостик тоненький, как веревочка…
– Той самой мыши? Легендарной мыши, на которую уже полгода ставят?
– А что случается, когда все проиграли? Никто же не угадал. Кому платить?
– Да о чем вы? – сердится Даника. – Мне-то что делать? Кошка так на меня и пялится, вся пасть в крови. Загубила, небось, сотню мышей и птиц. Так и вижу, как они строем идут прямо к ней в рот, как в том старом мультике. Она теперь меня нацелилась съесть.
– Погладь ее, – советует Сэм. – Зверюга принесла тебе подарочек, скажи ей, какая она крутая.
– Ты моя маленькая кошка-убийца, – воркует Даника.
– Что она делает?
– Мурлычет! Хорошая киса. Кто у нас страшное чудовище? Правильно, ты у нас страшное чудовище! Тигра моя маленькая, злобная тигра!
– Даника, ты что? – мой сосед уже заикается от смеха.
– А ей нравится, только послушай, как урчит!
– Не мне тебе говорить, но кошки человеческого языка не понимают.
– Кто знает, – встреваю я. – Может, она все понимает, потому и мурлычет.
– Как скажешь. Так что с деньгами?
– Либо оставляем все себе, либо ищем новую мышь.
– Первый вариант.
Доехав до дома, я отстегиваю ремень безопасности у деда, а потом хорошенько его трясу. Никакого эффекта. Бью по щекам со всей силы, старик стонет и приоткрывает один глаз.
– Мэри?
Жуть-то какая. Так звали бабушку, а она умерла много лет назад.
– Держись за меня.
Ноги у него подгибаются, идти он совсем не может. Медленно, медленно. Тащу деда в ванную и сгружаю прямо на кафельный пол. Смешиваю перекись водорода с водой.
Его выворачивает. Хоть на что-то веллингфордовские уроки химии сгодились. Уортон бы, интересно, оценил мои познания?
Глава двенадцатая
– Эй, проснись!
Моргаю спросонья.
– Спишь как убитый, – над диваном склонился Филип.
– Убитые не храпят, – морщится Баррон. – Хорошо ты тут все вычистил, я такого порядка отродясь не припомню.
Горло перехватывает, задыхаюсь от ужаса.
Возле кресла, в котором развалился дед, стоит грязное ведро. Его сильно тошнило вчера, но в конце концов он пришел в себя и заснул спокойно, в здравом уме и трезвой памяти. Неужели сейчас ничего не слышит?
– Что вы ему дали? – Я вылезаю из-под пледа.
– С ним все будет в порядке, – обещает Филип. – К утру пройдет.
Дедушка вроде дышит ровно. Один глаз приоткрылся на секунду или только показалось?
– Ты каждый раз психуешь, – бормочет Баррон, – и каждый раз мы убеждаем тебя, что все в порядке. Да что ему будет? Волноваться не о чем.
– Оставь Касселя в покое, семья прежде всего.
– Именно поэтому волноваться и не о чем, – смеется тот. – И старый, и малый – обо всех позаботимся. Поторопись, пацан, Антон ждать не любит.
Что мне остается? Натягиваю джинсы и толстовку.
Они так спокойны, уверены в себе. Мой заторможенный алкоголем и сном мозг работает с трудом. О чем говорит Баррон? Получается, все это происходит не в первый раз? Меня уже забирали вот так, посреди ночи отсюда, а может, даже из общежития, а я не помню ни черта? Только не паниковать. А раньше я спокойно реагировал?
Надеваю ботинки, от страха и прилива адреналина руки так трясутся, что пальцы в перчатки удается засунуть лишь со второй попытки. Как раз завязываю шнурки, когда Филип говорит:
– Проверим-ка твои карманы.
– Что?
– Выверни их, – со вздохом приказывает брат.
Послушно выворачиваю карманы, вспоминая про зашитые под кожу маленькие черные камешки. Филип прощупывает швы, обыскивает меня с ног до головы. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Едва сдерживаюсь, чтобы не ударить его со всей силы.
– Что-то потерял? Ищешь мятные леденцы?
– Просто нам надо знать, что у тебя есть.
От возбуждения я полностью проснулся и не чувствую никакой усталости, только злость.
Баррон протягивает руку. Без перчатки.
– Не тронь! – я отшатываюсь.
Забавно, я машинально перешел на шепот, мне даже в голову не приходит закричать или позвать на помощь. «Это семейное дело, не выноси сор из избы», – твердит идиотский внутренний голос.
– Ладно-ладно, – примирительно поднимает руки Баррон, – но это не шутки. Старые воспоминания окончательно вернутся только через несколько минут. Вспомни: мы с тобой на одной стороне, в одной лодке.
Так они уже поработали надо мной, пока я спал. Дышу часто и отрывисто, чтобы справиться с нахлынувшим ужасом. Инстинкт нашептывает: «Немедленно беги отсюда, от них». Вместо этого киваю: нужно выиграть время. Я ведь и понятия не имею, что должен вспомнить.
Баррон надевает перчатки, сгибает и разгибает пальцы. Голые руки… Значит, не Антон ворует воспоминания и не Филип за всем этим стоит, а Баррон. Никто над ним не работал и не стирал ему память, его обычная рассеянность – вовсе не рассеянность. Он забирает воспоминания у других: у меня, у Моры, бог знает у кого еще – и при этом теряет собственные. Из-за отдачи. Почему я думал, что он мастер удачи? Я же не могу припомнить ни одного случая, когда он колдовал, просто знаю, и все, непонятно откуда. И если сконцентрироваться, «знание» начинает расплываться и таять. Подделка.
– Готов?
Ноги едва слушаются. Одно дело подозрения, и совсем другое – смотреть в лицо брату, который только что над тобой поработал. Уговариваю сам себя: «Ты лучший в семье мошенник. Ты замечательно врешь, притворись спокойным, соберись». Но часть меня воет от страха и судорожно мечется в поисках поддельных воспоминаний. Их невозможно отследить, но я не могу остановиться – перебираю в уме последние несколько дней, недель, лет. Где здесь черные дыры? Несовпадения? Что именно Баррон поменял в моей голове? От приступа паники холодеют руки и меня трясет, как в лихорадке.
Спускаемся с крыльца, перед домом припаркован «мерседес» с выключенными фарами, приглушенно урчит мотор, за рулем Антон. Он немного постарел, над верхней губой появился шрам – хорошее дополнение к шрамам на шее.
– Почему так долго?
Антон прикуривает сигарету и выбрасывает спичку в окно. Баррон усаживается рядом со мной на заднее сиденье.
– А куда спешить? Вся ночь впереди. У пацана с утра занятий не будет.
Он ерошит мне волосы, а я уворачиваюсь. Точь-в-точь семейная прогулка. Нелепая ассоциация. Филип устраивается впереди и с ухмылкой оглядывается на нас.
Надо понять, чего от меня ждут. Шевели извилинами! Можно прикинуться слегка растерянным, но я явно должен что-то знать.
– Что у нас сегодня?
– Репетируем, – отвечает Антон. – Убийство в эту среду.
Меня невольно передергивает, бешено колотится сердце. Убийство?
– Потом опять заблокируете воспоминания?
Надо говорить ровно, чтобы голос не дрожал. Косая Анни ведь рассказывала, что память можно временно заблокировать. Получается, мы уже не первый раз «репетируем»? Тогда мне точно хана.
– Зачем постоянно стирать мне память?
– Мы стараемся тебя защитить, – ровным голосом отвечает Филип.
Ну конечно. Я наклоняюсь вперед.
– Делать все как раньше? – достаточно расплывчато, сойдет для продолжения разговора.
– Да, – кивает Баррон, – подходишь к Захарову, дотрагиваешься до запястья и превращаешь его сердце в камень.
Сглатываю, пытаясь не сбиться с дыхания. Какой-то идиотизм. Что они такое говорят?
– А застрелить его не проще?
– Вы уверены, что он справится? – сердится Антон. – После всей этой возни с воспоминаниями у него в голове бардак, а речь идет о моем будущем.
«О моем будущем». Правильно. Он же племянник Захарова, случись что со стариком – все достанется ему.
– Не трусь, – нарочито терпеливо ободряет меня Филип, – работа непыльная. Мы давно уже все спланировали.
– Что ты знаешь о Бриллианте бессмертия? – встревает Баррон.
– Он принадлежал Распутину, владелец не умирает или что-то вроде того, – стараюсь выражаться как можно туманнее. – Захаров купил камень на аукционе в Париже.
Наверное, я не должен знать даже этого, потому что брат хмурится и продолжает за меня:
– Тридцать семь карат, размером приблизительно с ноготь на большом пальце, светло-красный, как будто в стакан с водой добавили несколько капель крови.
Он что-то цитирует? Каталог аукциона «Сотбис», наверное. Надо сосредоточиться на деталях, представить, что передо мной головоломка, иначе я совсем съеду с катушек.
– Камень спас Распутина от многочисленных покушений, потом несколько раз менял хозяина. Ходило много слухов: то у убийцы пистолет якобы не выстреливал в самый ответственный момент, то яд волшебным образом оказывался в бокале у отравителя. В Захарова стреляли трижды и ни разу не попали. Значит, амулет действует.
– Я думал, это легенда, миф.
– Полюбуйтесь, он теперь у нас специалистом по колдовству заделался, – ехидничает Антон.
– Я давно занимаюсь исследованиями, изучаю Бриллиант бессмертия. – Глаза у Баррона блестят.
Он, интересно знать, хоть помнит свои «исследован