ия» или просто цитирует отрывки из очередного блокнота?
– И сколько ты уже его изучаешь? – спрашиваю я.
Баррон злится.
– Семь лет.
– Начал еще до того, как Захаров его купил? – фыркает на переднем сиденье Филип.
– Так это я ему и рассказал про камень.
Баррон отвечает спокойно и уверенно, но, по-моему, на лице у него испуг. Он никогда не признается во вранье, не откажется от своих слов – ведь тогда все увидят, сколько воспоминаний пропало безвозвратно. Филип с Антоном хихикают, им прекрасно известно, что он выдумывает. Совсем как в детстве, когда в Карни мы вместе ездили в кино. Это воспоминание странным образом успокаивает.
– И я согласился участвовать в ваших делах?
Все трое смеются в голос. Надо быть очень-очень осторожным.
– А как я справлюсь с талисманом, если камень и правда охраняет своего владельца?
Вроде бы я не очень себя выдал, вполне естественное в данных обстоятельствах сомнение.
– Ты же не мастер смерти, бриллиант бессилен против твоей магии, – ухмыляется в зеркало заднего вида Антон.
Моей магии…
«Превращаешь его сердце в камень». Мастер трансформации – это я?
«Кто тебя проклял?» Кошка во сне ответила: «Ты».
Сейчас меня стошнит. Нет, правда. Закрыв глаза, прислоняюсь лбом к холодному стеклу и изо всех сил стараюсь не думать о собственном желудке.
Он врет. Не может быть.
– Я…
Я мастер. Мастер. Мастер. Одна-единственная мысль мечется в голове и прыгает, как маленький резиновый мячик. Не могу думать ни о чем другом. Сколько себя помню, я готов был все на свете отдать, лишь бы стать мастером. Но происходящее не очень-то похоже на мои детские мечты.
«Если уж мечтать, так на полную катушку – воображать себя самым талантливым и редким мастером, правильно?» Только вот сейчас я не воображаю.
– Эй, что с тобой? – спрашивает Баррон.
– Все в норме. Просто устал, ночь на дворе и голова раскалывается.
– Купим тебе кофе по дороге, – обещает Антон.
Мы и вправду заезжаем в забегаловку. Я умудряюсь пролить полстакана горячего кофе на футболку. Боль от ожога немного приводит меня в чувство.
Ресторан «У Кощея» словно вышел из далекого прошлого. На разукрашенной входной двери сияет латунная ручка, сбоку барельефы, изображающие жар-птиц с голубыми, красными и оранжевыми перьями.
– Бездна вкуса, – комментирует Баррон.
– Попридержи язык, ресторан принадлежит семье, – злится Антон.
Баррон пожимает плечами, а Филип качает головой.
На улице никого, и в слабом предутреннем свете ресторан кажется волшебным, магическим местом. Наверное, у меня плохой вкус.
Племянник Захарова поворачивает ключ, дверь распахивается, и мы заходим.
– Уверен, что тут никого?
– Посреди ночи? Кто тут может быть? Ключ непросто было раздобыть.
– Итак, – начинает Баррон, – здесь повсюду будут столики, куча народу: богатенькие политиканы, которым нравится водить знакомство с мафией, возможно, кое-кто из Вольпов и Нономура – мы временно заключили союз.
Он пересекает комнату и останавливается прямо под огромной люстрой с хрустальными голубыми подвесками. Даже в полумраке она искрится и сияет.
– Здесь будет подиум, долгие, скучные речи.
– А в честь чего?
– Захаров собирает средства для фонда «Мы против второй поправки». – Баррон смотрит подозрительно; наверное, я должен это знать.
– И что, вот так просто подойти к нему? На глазах у всех?
– Успокойся, – вмешивается Филип. – В который раз говорю тебе, у нас есть план. Мы слишком долго ждали, не глупи, ладно?
– Нужно учитывать дядины привычки. Он не будет постоянно держать поблизости телохранителей, иначе все подумают, что глава клана Захаровых чего-то боится. Вместо охраны за ним по очереди будут присматривать высокопоставленные мастера. Мы с Филипом прикрываем его задницу с пол-одиннадцатого до полпервого.
Киваю, оглядывая расписанные маслом стены. На фресках – избушка на курьих ножках и старуха в летающем ведре. Повсюду висят зеркала в тяжелых рамах, в которых мы отражаемся, и поэтому кажется, что в зале много людей.
– Ты должен следить за нами. Дождешься, когда Захаров пойдет в туалет. Оттуда всех выгонят, а значит, никаких свидетелей. Там и дотронешься до него.
– Где это?
– Тут два мужских туалета, – машет рукой Антон. – Сейчас покажу. В тот, что с окном, дядя не пойдет.
Братья подводят меня к блестящей черной двери, на которой изображен золотой всадник.
– Мы зайдем вместе с Захаровым, – инструктирует Филип. – Подождешь пару минут и тоже войдешь.
– А я буду в зале, – добавляет Баррон, – прослежу, чтобы все шло как надо.
Толкаю дверь. Внутри мозаичное панно во всю стену – гигантская огненно-золотая птица возле дерева, покрытого странного вида листьями, больше похожими на капустные. Сушилку для рук тоже покрасили оранжево-красным, на фоне рисунка она почти теряется. С одной стороны кабинки, с другой – писсуары и длинная мраморная консоль с блестящими латунными раковинами.
– Представь, что я Захаров. – Антон встает возле раковины. Внезапно до него доходит, что придется изображать жертву убийства. – Нет, постой. Пусть лучше Баррон сыграет дядюшку.
Они меняются местами.
– Вот так, давай.
– Что мне говорить?
– Притворись пьяным, – советует Баррон. – Ты напился и толком не понимаешь, где оказался.
Покачиваясь, подхожу к брату.
– Уберите его отсюда, – говорит тот с фальшивым русским акцентом.
Протягиваю руку в перчатке и, запинаясь, бормочу:
– Сэр, для меня такая честь…
– Вряд ли Захаров пожмет ему руку, – сомневается Баррон.
– Конечно пожмет, – не соглашается Антон. – Филип скажет, что это его маленький братишка. Кассель, давай еще раз.
– Сэр, для меня такая честь быть здесь. Вы так заботитесь о мастерах, помогаете нам дурить жалких простых людишек.
– Прекрати валять дурака, – беззлобно командует Филип. – Подумай о деньгах. Тебе нужно дотронуться до него, до кожи.
– Я просуну руку под манжету. А в своей перчатке прорежу дырочку.
– Старый мамин фокус, – смеется Баррон. – Так она надула того парня на скачках. Ты вспомнил.
Лучше не комментировать это «вспомнил». Киваю, глядя в пол.
– Ну, покажи-ка.
Протягиваю вперед правую руку и, когда Баррон пожимает ее, хватаю его левой за запястье. Держу крепко – чтобы вырваться, ему понадобится несколько секунд. Антон смотрит на нас широко раскрытыми глазами. Испугался, это точно. А еще я вижу, как он меня ненавидит. Боится и потому ненавидит еще сильнее.
– Такая честь, сэр.
– И превратишь сердце в камень, – кивает племянник Захарова. – Будет похоже на…
– Поэтично.
– Что?
– Сердце в камень – поэтично. Сам придумал?
– Будет похоже на сердечный приступ, до вскрытия во всяком случае, – он не отвечает на мой вопрос. – Пускай так все и думают. Справишься с отдачей, а потом вызовем врача.
– Пьяного ты не очень убедительно изобразил, – встревает Баррон.
– Уж я постараюсь в среду.
Брат любуется собой в зеркале, приглаживает бровь, демонстрирует хорошо очерченный профиль. Наверное, брился опасным лезвием – слишком уж чисто. Красавчик. Такой легко продаст что угодно кому угодно.
– Нужно, чтоб тебя стошнило.
– Что? Хочешь, чтоб я сунул два пальца в глотку?
– Почему бы и нет?
– Зачем?
Всматриваюсь в братьев. Их лица известны мне в мельчайших подробностях, но сейчас они сосредоточены на другом и не следят за собой. Филип слегка раскачивается туда-сюда с мрачным видом, складывает руки на груди, потом опускает. Преданный мастер; наверное, ему не очень хочется убивать главу клана, даже если это сулит богатство и власть. Даже если, заняв место убитого, друг детства сделает его своей правой рукой.
Баррон, напротив, забавляется вовсю. Братец любит всеми верховодить, но что именно он получит в результате? Убедил Филипа и Антона в своей незаменимости. Уничтожает собственные воспоминания, зато всех нас держит за горло. Вполне возможно, Баррон тоже старается ради денег. Глава преступного клана – тут замешаны огромные деньжищи.
– Боишься, не получится? – спрашивает он.
О чем мы там? Ах да…
– Подумай, самое трудное – попасть внутрь. А так ты прибежишь сюда, зажимая рот рукой, запрешься в кабинке и во всеуслышание распрощаешься с ужином. Захаров первый посмеется. Тут-то мы его и прижмем.
– Неплохая идея, – кивает Филип.
– Не знаю, как это делается, сколько понадобится времени.
– Тогда потренируйся. Иди на кухню, возьми какую-нибудь миску и сунь два пальца в рот, – не сдается Баррон. – Перельем все это в бутылку и спрячем за бачком в первой кабинке. Сейчас отмучаешься, потом не придется ни о чем волноваться. Но если обнаружат, придется импровизировать.
– Мерзость какая.
– Иди и делай, – командует Антон.
– Нет уж. Я сумею изобразить пьяного, причем убедительно.
Вообще-то, в эту среду я ничего не собираюсь изображать. Хотя что мне, спрашивается, делать? Утром подумаю хорошенько, сейчас остается только наблюдать.
– Делай что велено, иначе пожалеешь! – все не унимается он.
Поворачиваю голову так, чтобы ему хорошо было видно шею.
– У меня нет шрамов, я не принадлежу твоей семье, и ты мне не босс.
– Зря ты так, – Антон с силой хватает меня за воротник.
– Довольно, – вмешивается Филип. – Ты, живо на кухню, найди миску и сунь палец в глотку. Не будь нюней. Антон, не трогай брата, мы и так на него давим.
Племянник Захарова отворачивается и ударяет кулаком по дверце кабинки, Баррон ухмыляется во весь рот. Чем больше мы ругаемся, тем проще ему нас контролировать.
Впотьмах ищу кухню, нащупываю выключатель. Там пахнет корицей и паприкой. Лампы дневного света отражаются в исцарапанных медных кастрюлях. Можно сбежать через заднюю дверь, но какой смысл? Пускай лучше они ничего не подозревают. Иначе будут гоняться за мной по улицам, обыщут, найдут зашитые в ногу камни. Придется остаться и блевать в чертову миску. Достаю из большущего холодильника пакет молока. Желудку будет полегче. Снимаю перчатки, подкладка вся промокла от пота. В тусклом свете руки кажутся слишком бледными. Меня настигло кармическое воздаяние за то, что вчера поил деда перекисью водорода? Засовываю пальцы в рот. Противно-то как! Кожа на вкус соленая.