– Эй.
Я поворачиваюсь. Незнакомый парень в длинном плаще нацелил на меня пистолет. Пакет выскальзывает из рук, молоко проливается на пол.
– Что ты здесь делаешь?
– Ой… – думай, думай быстрее. – У друга был ключ. Он здесь работает.
– С кем ты говоришь? – на свет выходит еще один мужчина, бритоголовый, в широком вырезе его футболки красуется ожерелье из шрамов. – Это еще кто?
– Парни…
Подняв руки, лихорадочно придумываю историю, вхожу в роль: беспризорный малолетний мастер, только-только с автобуса, ищет работу и где переночевать, кто-то рассказал ему про ресторан и про Захаровых.
– Я воровал еду. Простите. Могу посуду помыть или еще что в счет оплаты.
В противоположном конце кухни открывается дверь, входят Антон с Филипом.
– Какого черта? – бурчит бритоголовый.
– Уберите от него свои лапы! – приказывает Филип.
Парень в плаще направляет пистолет на брата.
Инстинктивно я вскидываю руку, чтобы сбить прицел. Оружие почему-то теплое на ощупь. А потом во мне срабатывает еще один инстинкт, и я изменяю пистолет.
Я будто смотрю сквозь него, вижу все вплоть до самых крошечных частиц. Металл жидкий и переливается во все новые и новые формы, нужно лишь выбрать одну.
Поднимаю голову. Получилось так, как я представлял: вокруг пальцев громилы обвилась змея, изумрудно-зеленая, словно перо жар-птицы с того барельефа. Он вскрикивает и в панике трясет рукой. Змея извивается, сжимая и разжимая кольца; будто задыхаясь, открывает и закрывает пасть и через мгновение выплевывает пулю, которая со звоном катится по стальному столу.
Раздается два выстрела.
Со мной, с моим телом что-то происходит. Грудь болезненно сжимается, выворачивает плечо. Может, меня подстрелили? Но нет, я смотрю вниз на свои пальцы – они превратились в узловатые древесные корни. Делаю шаг назад, ноги подгибаются: одна покрылась мехом, другая согнута не в ту сторону. Моргаю, и в следующую секунду уже смотрю десятком глаз, каким-то образом вижу даже потрескавшийся кафельный пол позади себя. Там лежат два человека, кровь смешалась с молоком, ко мне ползет пистолет, и в его пасти трепещет красный раздвоенный язык.
Это галлюцинации. Я умираю. Горло сдавило от ужаса, но кричать не получается.
– Какого черта они тут делали? – вопит Антон. – Мы не планировали убивать своих. Этого не должно было случиться!
Руки становятся ветками дерева, ручками дивана, мотками веревки.
Помогите. Кто-нибудь. Пожалуйста, помогите.
– Это все его вина! – Антон продолжает кричать, тыкая в меня пальцем.
Надо встать, но ноги превратились в рыбий хвост, глаза съехали вбок, вместо слов с губ срывается неразборчивое бульканье, да это и не губы вовсе.
– Надо избавиться от трупов, – доносится до меня голос Баррона.
Потом другие звуки – ломаются кости, что-то падает с влажным тихим шлепком. Пытаюсь повернуть голову, разглядеть, что происходит, но не могу понять, как это сделать.
– Пусть заткнется! – кричит Антон.
Я что-то говорил? Сам себя не слышу.
Меня хватают чьи-то руки, поднимают, тащат через весь ресторан. На потолке нарисован обнаженный старик верхом на гнедой лошади, он спускается с холма, воздев над головой саблю, волосы развеваются на ветру. Забавное зрелище. Мой смех похож на свист чайника.
– Отдача, – шепчет Филип. – Скоро все придет в норму.
Брат кладет меня в багажник Антонова «мерседеса» и захлопывает крышку. Воняет машинным маслом и чем-то еще, но я настолько не в себе, что почти ничего не замечаю. Заработал двигатель. Я ворочаюсь в темноте, тело больше мне не принадлежит.
В себя прихожу уже на шоссе. Сквозь щель то и дело светят фары попутных машин. На каждом ухабе голова ударяется об автомобильную шину, подо мной все трясется. Перевернувшись набок, я натыкаюсь на полиэтилен, набитый чем-то мягким и теплым.
Хорошо бы положить на него голову. Но там что-то мокрое, липкое… Внезапно я понимаю, что это. Пластиковые мешки для мусора.
Меня тошнит, я стараюсь отползти от них как можно дальше, прижимаюсь к задней стенке. В спину врезается металлическая рама, шею приходится подпирать рукой, но я сижу неподвижно до тех пор, пока машина не останавливается.
В голове пусто, все тело болит. Хлопает передняя дверь, шуршат по гравию шаги, и крышка открывается. Мы около дома. Надо мной возвышается Антон.
– Зачем ты это сделал?! – кричит он.
Качаю головой. Не знаю, зачем и как я изменил пистолет. Рука в чем-то темно-красном. Рука без перчатки.
– Это был секрет, твое существование – секрет!
Он тоже смотрит на мою руку и стискивает зубы. Перчатка, наверное, осталась в ресторане.
– Мне жаль, – шатаясь, поднимаюсь на ноги. Мне действительно жаль.
– Как самочувствие? – спрашивает Баррон.
– Тошнит.
И не потому, что укачало. Меня трясет, никак не могу унять дрожь.
– Из-за тебя я убил тех двоих, – шипит Антон. – Они на твоей совести. Я всего-навсего хочу вернуть старые добрые деньки, когда слово «мастер» еще что-то значило, когда магии никто не стыдился. Нам принадлежали полиция и чиновники, мы правили этим городом. Те времена можно вернуть. Нас называли магами, волшебниками, искусниками. Когда я окажусь во главе клана, весь город снова будет нас бояться. Благородная, стоящая цель.
– И как же ты этого добьешься? Думаешь, правительство закроет на все глаза только потому, что ты кокнул дядю и встал во главе семьи? Думаешь, Захаров такой альтруист? Не взял бы их за горло, если б мог?
Антон бьет меня прямо в челюсть. Голова буквально взрывается от боли. Неуклюже спотыкаюсь и чуть не падаю навзничь.
– Погоди! – Филип пытается оттащить друга. – Он просто малолетний пацан, хоть и болтает много.
Делаю шаг по направлению к Антону, Баррон хватает меня за локоть и пытается натянуть рукава толстовки на мои голые руки.
– Не глупи.
– Держи его, – командует племянник Захарова. – Я с тобой еще не закончил, малец.
Баррон хватает меня за второй локоть.
– Что ты делаешь? – причитает Филип. – На это нет времени. Синяки же останутся, сам подумай.
– Уйди с дороги, – сквозь зубы цедит Антон. – Забыл, кто твой босс?
Брат переводит взгляд с меня на него, будто соизмеряя мою глупость и его гнев.
– Эй ты! – я все еще пытаюсь вырваться, хоть сил почти и не осталось. С Барроном мне не справиться, но рот-то свободен. – Что ты мне сделаешь? Убьешь, как тех парней? Как Лилу? Чем она провинилась? Стояла у тебя на пути? Оскорбляла? Отказывалась перед тобой пресмыкаться?
Иногда я веду себя очень глупо. Баррон держит меня сзади, и Антон бьет прямо под подбородок. Наверное, этот удар я вполне заслужил. Перед глазами вспыхивают искры, боль отдается в зубах.
– Заткнись! – кричит он.
Во рту металлический привкус, будто лизнул старую монетку, щеки и язык на вкус как куски сырого мяса, с губ капает кровь.
– Довольно, достаточно, – суетится Филип.
– Я здесь решаю, когда достаточно.
– Хорошо, прошу прощения, – сплевываю кровь на землю. – Все усвоил. Можешь больше меня не бить. Беру свои слова назад.
Филип прикуривает сигарету, отворачивается и выдыхает облако дыма. Антон заносит кулак, и на этот раз удар приходится в живот.
Пытаюсь увернуться, но двигаюсь слишком медленно, да и у Баррона крепкая хватка. Как больно. Со стоном сгибаюсь пополам. Слава богу, теперь можно упасть на землю, свернуться калачиком, не двигаться. Лежать тихо и не двигаться, пока боль не пройдет.
– Бейте его, – голос у Антона прерывистый. – Вы должны доказать свою преданность. Ну же! Или все отменяется.
Усилием воли заставляю себя сесть, пытаюсь выпрямиться. Все трое смотрят на меня сверху вниз, как на пустое место, как на прилипшую к ботинкам грязь. В голове вертится «пожалуйста», но вместо этого я выдавливаю: «Только не по лицу».
Баррон бьет первым. Всего несколько ударов, и я теряю сознание.
Глава тринадцатая
Больно шевелиться, больно даже дышать. Вчера ушибы ныли не так сильно. Лежу на кровати в своей старой комнате и проверяю память: нет ли провалов? Точно так же в детстве я осторожно нащупывал языком дырку от выпавшего зуба. Помню все совершенно отчетливо: надо мной нависают братья, Баррон бьет ногами, снова и снова. И пистолет – он стал змеей, обвился у того парня вокруг запястья. Только как в кровати очутился, не помню, но это потому, что сознание потерял.
– Боже мой.
Дотрагиваюсь до лица, рука вроде моя – обычной, нормальной формы. Медленно ощупываю шов на ноге. Там под кожей остался один целый камешек, два других раскололись. Рана ноет от малейшего прикосновения. Значит, я не сошел с ума. Талисманы сработали, Баррон дважды колдовал, и они раскололись.
Баррон… Мастер памяти. Он копался в голове у Моры. И у меня.
Желудок скручивает спазм. С трудом перекатываюсь набок, еще не хватало подавиться собственной рвотой. Кружится голова, все как в тумане, напротив на стопке чистой одежды сидит и щурится белая кошка.
– Ты что здесь делаешь? – шепчу я. В горле будто битое стекло насыпано.
Она спрыгивает с моего свитера, потягивается, выгнув спину, пару раз выпускает когти.
– Видела, как меня вчера притащили? – вместо слов получается неразборчивое кваканье.
Кошка облизывается, демонстрируя розовый язычок.
– Прекрати кокетничать.
Она подходит, замирает на секунду, а потом прыгает прямо на меня. Вздрагиваю, все тело немедленно скручивает от боли.
– Я знаю, кто ты, знаю, что с тобой сделал.
«На меня наложили проклятие. Только ты можешь его снять». Ну конечно.
Какая у нее мягкая шерсть. Протягиваю руку и глажу выгнутую спину. Вранье все это – я не знаю ее. Возможно, догадываюсь, кем она была раньше, но кто передо мной теперь?
– Не знаю, как тебя обратно превратить. Теперь понимаю, что сам тебя проклял, все сходится, но я не имею ни малейшего понятия, что делать.
Кошка замирает. Уткнувшись носом в ее пушистый мех, я чувствую острые коготки на своей коже.