Лила больше не рисует, просто тыкает себя острым концом ручки.
– Не надо, – накрываю ее руку в перчатке своей, и она вздрагивает, словно очнувшись ото сна.
– Баррон посадил меня в клетку. Надел шоковый ошейник, как на собаку. Сказал, так даже лучше: теперь я им не помеха, но все еще могу пригодиться. Я работала над разными людьми, и они ночью выходили прямо к вам. Кошке ведь гораздо легче незаметно пробраться в дом и до кого-то дотронуться. Даже тебя заставляла выходить во сне из общежития. – Ее ноздри яростно раздуваются. – А ты смотрел на меня как на пустое место, как на животное. Я все ждала, что ты попытаешься меня спасти, но напрасно.
Не знаю, что сказать. Так тоскливо – словами не выразить. Хочу дотронуться до нее, но какое я имею право после того, что сотворил?
– Знаю, Баррон над тобой работал. – Лила качает головой. – И сейчас я здесь только благодаря тебе. Не стоило так говорить.
– Ничего, – глубоко вздыхаю. – Мне есть за что просить прощения.
– Я должна была догадаться, что тебе стерли память. Баррон колдует направо и налево: одних заставляет забыть, других – вспомнить, а у самого в мозгах сплошные дырки. Он хочет всех дергать за ниточки, как марионеток, но постоянно забывает, где эти самые ниточки. Вот только в одиночестве начинаешь потихоньку сходить с ума. Он иногда забывал менять воду или кормить меня, а я кричала, кричала, кричала. – Лила опять замолкает и смотрит в окно. – Сама себе пересказывала истории, сказки, отрывки из книг поначалу. Несколько раз пыталась сбежать, но надежды тоже надолго не хватило.
Она переходит на шепот, прислоняется ко мне. От ее теплого дыхания волоски у меня на шее встают дыбом.
– Потом я узнала, что вы собираетесь убить папу, подслушала разговор. И поняла: черт с ним, с побегом, остается только тебя убить.
– Хорошо, что не убила.
Вспоминаю, как цеплялся за холодную шиферную крышу. Лила улыбается.
– Как оказалось, Баррон уже не так внимательно караулил. Ошейник частично нейлоновый, и мне удалось его перегрызть. Снять было трудно, но я сумела.
Вспоминаю запекшуюся кровь у нее на спине.
– Ты все еще меня ненавидишь?
– Не знаю. Немножко.
Ноют ребра. Так хочется закрыть глаза. Где-то плачет ребенок. Впереди мужчина в деловом костюме втолковывает по телефону: «Нет, мне не нужен шербет, я не люблю шербет. Мороженое нужно, черт вас подери».
Пускай ребра болят; наверное, я это заслужил.
Глава пятнадцатая
Атлантик-Сити переливается огнями, на набережной светло почти как днем. Мы вылезаем из такси прямо перед отелем «Тадж-Махал», потягиваемся после долгого путешествия. Очень хочется спать. На часах около четверти десятого – опаздываем.
– Ну все, дальше я сама.
Зевая, я достаю ручку, ту самую, которой она рисовала на коленке, и пишу свой номер у нее на руке прямо над перчаткой. Лила наблюдает, полуприкрыв глаза. Что, если поцеловать ее? Взять и поцеловать вот здесь, на набережной под фонарем? Вместо этого тихо говорю:
– Позвони, если все в порядке.
– Поедешь обратно? – Она смотрит на чернильные каракули.
– Нет. Прогуляюсь, перекушу. Я никуда не уеду, пока ты не позвонишь.
– Пожелай мне удачи.
– Удачи.
Лила уходит, шагая широко и уверенно. Выждав несколько минут, отправляюсь в казино. Внутри знакомый запах сигар и виски, позвякивают игровые автоматы, откуда-то слышится звон монет. Игроки прогуливаются по залу, в одной руке – кофе, в другой – жетоны. Некоторые сидят, неподвижно уставившись в экран автомата.
От стены отделяются два охранника. Ну правильно, мне же явно нет двадцати одного.
– Эй, парень, постой-ка.
– Уже ухожу, – толкаю заднюю дверь, и в лицо дует соленый морской ветер.
Засунув руки в карманы, медленно бреду по серому деревянному настилу. Лила там, наверху, с отцом. В детстве Захаров представлялся мне эдакой мрачной фигурой, сказочным персонажем, злодеем из страшилки. Я видел его дважды или трижды, в том числе когда меня выставили со дня рождения его дочери. Хорошо помню, как он тогда смеялся.
Две пожилые женщины бросают что-то на песок, облокотившись о перила; два парня в спортивных костюмах курят неподалеку от входа в гостиницу, окликая проходящих мимо девиц; седой мужчина в длинном кашемировом пальто смотрит на море.
Нащупываю в кармане телефон. Надо бы позвонить деду, но сейчас я не готов ничего объяснять.
Мужчина поворачивается. Только тут я замечаю возле витрины кондитерской двух громил, которые изо всех сил стараются казаться незаметными.
– Кассель Шарп, – Захаров выговаривает мое имя с легким акцентом, даже в сумерках он не снимает черные очки, на булавке галстука переливается огромный светло-розовый камень, – полагаю, мне звонили с твоего телефона.
Выходит, у мамы не зря паранойя по поводу мобильников.
– Да, – я стараюсь казаться спокойным.
– Где она? – он оглядывается, ища Лилу.
– Наверху, в комнате, как и обещала.
Внезапно откуда-то слышится низкий пронзительный вопль. Резко поворачиваюсь, и тело немедленно скручивает от боли. Черт, совсем забыл.
– Кошки, – смеется Захаров. – Под причалом полно бродячих котов. Помнишь, как Лила любила кошек?
Я молчу.
– Если бы она зашла в комнату, позвонили бы мои люди. – Наклонив голову, он засовывает руку в карман. – В какую игру ты играешь? Кто притворялся Лилой по телефону? Вы собирались просить денег? Очень глупая игра.
– Она хотела встретиться без свидетелей.
Делаю шаг по направлению к нему, но Захаров вскидывает руку в предостерегающем жесте. К нам тут же подходит один из его головорезов.
– Она, наверное, заметила ваших людей и удрала.
– Злодей из тебя неважный, Кассель Шарп, – смеется старик. – Какое разочарование.
– Нет, она действительно…
Телохранитель с силой скучивает мне руки за спиной, и от боли у меня перехватывает дыхание.
– Пожалуйста, только не ребра!
– Спасибо, теперь понятно, куда бить, – ухмыляется громила. Нос у него свернут на сторону – ходячий стереотип.
Захаров треплет меня по щеке, от его перчаток пахнет кожей.
– Думал, ты вырастешь похожим на деда, но мать вконец испортила всех троих.
Не могу сдержать смех. Бандит еще сильнее выворачивает руки, раздается глухой щелчок – как будто кости выскочили из суставов. Я всхлипываю.
– Папа, – голос низкий, угрожающий, но вполне отчетливый, – не трогай Касселя.
На набережную с песчаного пляжа поднимается девушка. В этот миг Лила похожа на незнакомку, на привидение. Наверное, так и воспринимает ее Захаров: это женщина, а не та девочка, которую он потерял. Но изогнутая в жестокой усмешке линия губ у них совершенно одинаковая; и один глаз у нее голубой, а другой зеленый. Старик снимает черные очки.
– Лила? – голос у него стал слабый и ломкий, словно стекло.
Телохранитель ослабил хватку, я вырываюсь на волю и растираю онемевшие руки.
– Надеюсь, ты доверяешь своим людям, – у нее тоже голос дрожит, – потому что все это тайна. Мое возвращение должно оставаться в тайне.
– Прости. Я думал, это не ты…
Захаров протягивает руку, но Лила не двигается, не подходит ближе. Она вся словно ощетинилась, как будто борется с невидимым засевшим внутри диким зверем.
– Давайте уйдем отсюда, обсудим все вдали от посторонних глаз, – прошу я, дотронувшись до ее запястья. Захаров смотрит на меня, будто не узнавая. – Пойдемте же.
Громилы, кажется, рады моему предложению.
– Люди смотрят, – один из них кладет руку на плечо боссу и подталкивает его в сторону казино.
Второй подозрительно уставился. Лила берет мою ладонь в перчатке и бросает телохранителю холодный повелительный взгляд. Вот спасибо. Тот отступает и молча следует за нами в «Тадж-Махал». Я удивленно поднимаю брови.
– Умеешь ты вляпаться в неприятности, – говорит она.
Мы проходим через казино к лифту, и никто не говорит нам ни слова.
Точно знаю, Захарову не понравилось, что я видел его лицо в момент их встречи, это слишком личное. Может, уйти? Но Лила стискивает мою руку почти до боли. Стараюсь ни на кого не смотреть, не отводить глаз от мелькающих над дверями цифр – мы поднимаемся все выше.
В огромном, похожем на пещеру номере стоит кожаный диван, на низком столике – ваза со свежесрезанными гортензиями, на обшитой деревом стене – плоский экран. За высокими окнами плещется необозримый чернильно-черный океан. Один из телохранителей швыряет на стул пальто, демонстрируя мне портупею с пистолетами – два под мышками, два на спине. Как ему, интересно, рук хватает стрелять?
Захаров наливает что-то прозрачное в хрустальный стакан и выпивает залпом.
– Хотите выпить? В мини-баре есть кола.
Я встаю.
– Нет-нет. Вы мои гости, – он кивает, и один из громил, хмыкнув, открывает холодильник.
– Воды, – просит Лила.
– Аспирина.
– Да ладно, – телохранитель вручает нам стаканы, – я тебя не так уж сильно помял.
– Это не вы.
Проглотив три таблетки, я откидываюсь на подушки. Как бы поудобнее устроиться? Так больно, что от каждого движения хочется волком выть.
– Спускайтесь в казино, – приказывает Захаров. – Поиграйте чуток.
– Конечно, – громилы медленно идут к дверям, и один подхватывает по пути пальто.
Их босс смотрит задумчиво, видимо, решает, не отправить ли меня следом.
– Кассель, как давно ты знал, где моя дочь?
– Узнал около трех дней назад.
Лила сердито зыркает на меня, но уж это-то можно рассказать.
– Почему сразу не позвонил? – Захаров наливает себе еще один стакан.
– Лила свалилась как снег на голову, – и это почти правда. – Я не видел ее уже три года и считал мертвой. Поэтому просто сделал так, как она велела.
Захаров отпивает и морщится.
– Ты расскажешь мне, где была?
Она пожимает худенькими плечами и опускает глаза.
– Ты кого-то выгораживаешь. Мать? Я всегда подозревал, что это она тебя забрала. В конце концов, тебе надоело…