к пусковому устройству.
– Думаю, да. Я…
– Кассель Шарп!
Я поворачиваюсь. На дедушке коричневый костюм, на ухо лихо сползает украшенная пером шляпа.
– Какого черта ты тут делаешь? Потрудись-ка объясниться.
Вчера мы обсуждали схему во всех подробностях, но я совсем забыл про деда. Идиот, настоящий идиот, не способный ничего спланировать. Конечно, он явился на вечеринку. Где ему еще, спрашивается, быть? Чу2дно. По-моему, сегодня наперекосяк идет решительно все.
– Меня Баррон привел. Что, нельзя после школы повеселиться? Да брось, это почти семейное торжество.
Дед внимательно оглядывает залу, словно ищет потерянную тень.
– Отправляйся домой. Немедленно!
– Ну ладно, – примиряюще поднимаю руки. – Только съем чего-нибудь и сразу домой.
Даника пятится к бару и подмигивает: дескать, молодец, все под контролем. Как же!
– Нет, – упрямится старик. – Дуй немедленно на выход, я тебя отвезу домой.
– Да в чем дело? Я же прилично себя веду.
– Надо было позвонить мне, вот в чем дело. Я же записку оставил. Тебе не следует здесь находиться, понял?
На нас оглядывается мужчина в черном костюме, улыбается, поблескивая золотым зубом. Конечно, знакомая история: непослушный внук, сварливый дедушка. Только вот старик как с цепи сорвался.
– Ладно, – смотрю на часы: десять минут одиннадцатого. – Объясни, что происходит.
– Объясню по дороге.
Дед хватает меня под руку. Я не могу вырваться, тело не слушается: слишком часто за последние несколько дней мне выламывали руки. Мы шествуем к выходу, но около бара мне удается привлечь внимание Антона.
– Смотри, кто пришел. Ты же знаешь деда?
Антон злобно щурится, старика он явно знает и недолюбливает. Оцинкованная стойка уставлена рюмками, рядом пустая бутылка из-под «Пшеничной».
– Зашел старых друзей проведать, мы уже уходим.
– Только не Кассель. Он же еще не выпил, – и племянник Захарова наливает мне рюмку.
Несколько молодых мастеров тут же переключают на нас внимание, оценивающе поглядывая на меня. Глаза у Антона горят, в любезной полуулыбке проскальзывает напряжение, он с обманчивым спокойствием облокотился на стойку. Настоящий вожак должен уметь подчинять таких, как мой дедушка. Антон не может уступить старику на глазах у всех. Будущему главе клана представился случай показать себя, а тут как раз я под руку попался.
– Выпей.
– Ему только семнадцать.
Парни хохочут. Я опрокидываю в себя рюмку. Водка обжигает горло и согревает желудок. Кашляю. Смех еще громче.
– Всегда так, – говорит кто-то, – первая хуже всего.
– Неправда, – Антон наливает еще одну. – Хуже всего вторая, ведь уже понятно, чего ждать.
– Валяй, – соглашается дед. – Еще одну, и мы уходим.
На часах двадцать минут одиннадцатого. Вторая рюмка прожигает все нутро. Один из парней хлопает меня по спине.
– Да ладно вам, – уговаривает он. – Пускай пацан останется. Мы за ним приглядим.
– Кассель, – голос у деда укоризненный, – ты же не хочешь завтра проспать свою распрекрасную школу?
– Я с Барроном приехал, – наливаю себе третью рюмку, Антоновы дружки в восторге.
– Ты поедешь со мной, – цедит старик сквозь зубы.
В третий раз водка на вкус как вода. Отойдя от бара, старательно спотыкаюсь. Меня переполняет лихая уверенность. Так и хочется сказать им: «Я Кассель Шарп, самый умный, обо всем подумал».
– Ты в порядке? – Антон пытается понять, насколько я пьян.
Все его планы зависят от меня. А я старательно пытаюсь изобразить бессмысленный взгляд: пускай побесится, не мне же одному страдать.
– В машине проспится, – дед тянет меня к дверям, проталкиваясь сквозь толпу.
– Дай только в туалет схожу. На секунду.
Старик, похоже, сейчас лопнет со злости.
– Да ладно. Ехать-то нам долго.
На часах пол-одиннадцатого. Сейчас Антон займет свое место подле дяди. Баррон, наверное, уже меня разыскивает. Только мы точно не знаем, когда Захаров отправится в туалет. У него, может, мочевой пузырь резиновый.
– Я пойду с тобой.
– Слушай, ну уж пописать меня отпусти. Обещаю не буянить, ладно?
– Ну да. Нет, не отпущу.
Мы проходим мимо кухни в темную дальнюю часть ресторана. Я оглядываюсь. На Захарове повисла какая-то красотка с длинными золотистыми волосами, ее рубиновые серьги сияют гораздо ярче его бледно-розового камня. Вокруг все расшаркиваются, пожимают руки в перчатках, обещают дать денег для фонда.
И тут в толпе я замечаю знакомое лицо. Лила? В свете люстры ее волосы кажутся белоснежными, губы накрашены кроваво-красной помадой. Ей нельзя здесь быть, слишком рано, из-за нее все сорвется.
Резко поворачиваюсь к столам с едой, к ней, но Лила уже исчезла.
– Теперь-то что? – ворчит дед.
Запихиваю в рот сырник.
– Пытаюсь перехватить что-нибудь поесть, вот что. Ты же совсем спятил – тащишь меня куда-то.
– Я знаю, Кассель, ты тянешь время: постоянно смотришь на часы. Завязывай со своими глупостями. Иди в туалет или не иди, и сразу поехали.
– Ладно.
Мы заходим в туалет. Без двадцати одиннадцать. Сколько еще получится тянуть кота за хвост?
У зеркала причесываются несколько мужчин. Около раковины тощая блондинка с припухшими веками нюхает кокаин, она даже не обернулась в нашу сторону. Запираюсь в первой кабинке, усаживаюсь на крышку унитаза и пытаюсь успокоиться.
Десять сорок три.
Лила, интересно, специально вышла? Хочет все провалить? А это вообще она была или у меня уже галлюцинации на нервной почве?
Снимаю пиджак, расстегиваю рубашку и приклеиваю скотчем пакет с фальшивой кровью прямо на голую кожу. Потом ведь сдирать придется вместе с волосами, но сейчас лучше об этом не думать. Протягиваю провод, слегка надрываю карман брюк. Еще немного скотча.
Десять сорок семь.
За бачком приклеена бутылка с рвотой. Кто же из них согласился на эту приятную процедуру? Я улыбаюсь.
Десять сорок восемь. Подсоединяю пусковое устройство.
– Ты там жив? – интересуется дед, кто-то хихикает.
– Секундочку.
Нарочито громко прокашливаюсь и выливаю в унитаз половину содержимого бутылки. Три дня эта дрянь простояла. Комнату наполняет отвратительный резкий запах. Меня, наверное, сейчас стошнит по-настоящему.
Выливаю остатки и аккуратно приклеиваю бутылку обратно за бачок. Теперь нужно наклониться над горшком. Мерзость. Снова сводит желудок.
– Кассель, все в порядке? – теперь у деда голос взволнованный.
– Все в норме, – сплевываю, спускаю воду, застегиваю рубашку и накидываю пиджак.
Открывается дверь, Антон кричит:
– Все на выход! Нам нужен туалет.
Пошатываясь, выхожу из кабинки и облокачиваюсь о дверь. Мои манипуляции с бутылкой уже почти всех распугали. Мимо Антона протискиваются последние запоздавшие – пара мужчин и любительница кокаина. Около раковины стоит Захаров.
– Дези Сингер! Сколько лет, сколько зим.
– Превосходная вечеринка, – дедушка торжественно кивает Захарову, только что не кланяется. – Не знал, что ты занялся политикой.
– Нарушаешь законы – умей ими вертеть. Кто, как не мы, в конце концов.
– Говорят, самые прожженные плуты рано или поздно уходят в политику.
Захаров улыбается, но вдруг замечает меня и вмиг становится серьезным.
– Здесь никого не должно быть, – говорит он Антону.
– Простите, – я качаю головой. – Напился немного. Такая вечеринка, сэр.
Дед было хватает меня за руку, но вмешивается Антон.
– Младший братишка Филипа, – он ухмыляется, словно удачно пошутил. – Порадуйте пацана.
Его дядя медленно протягивает мне руку.
– Кассель, правильно?
– Ничего, сэр, – наши взгляды встречаются. – Можете не жать, если не хотите.
– Давай-давай, – Захаров по-прежнему не отрывает от меня глаз.
Беру протянутую руку, накрываю его запястье левой ладонью, просовываю пальцы под манжету и дотрагиваюсь до кожи. Захаров открывает рот от изумления, словно получил удар током, отшатывается. Дернув его руку на себя, шепчу прямо в ухо:
– Притворитесь мертвым. Ваше сердце только что превратилось в камень.
Старик делает пару неуверенных шагов и потрясенно оглядывается на Антона. Неужели сейчас что-нибудь скажет? Тогда мне крышка. Но Захаров резко наклоняется, цепляясь за дверь кабинки, откидывается, ударяется головой о сушилку для рук, беззвучно открывает и закрывает рот, а потом сползает по стене, вцепившись в воротник рубашки.
Мы все стоим и смотрим, как он хватает ртом воздух.
Захаров сам аферист почище многих.
– Что ты наделал? – кричит дедушка. – Кассель, верни все как было! Что ты…
Он смотрит так, словно видит меня впервые в жизни.
– Заткнись, старик, – Антон со всей силы ударяет кулаком по двери кабинки, прямо рядом с дедом.
Еле сдерживаюсь, чтобы не броситься на него. Времени нет, нужно изобразить отдачу.
Сконцентрировавшись, представляю, как на меня самого обрушивается меч, пытаюсь вновь почувствовать магию, ту самую магию, которую провоцирует опасность. Нужно психануть хорошенько. Вспоминаю Лилу, как стоял над ней с ножом; вспоминаю ужас и опустошающую ненависть к себе. Фальшивая память – сильная штука.
Голова чуть дергается от усилия, и плоть вдруг становится жидкой, тягучей. Пусть моя рука превратится в руку отца. Рисую в уме мозолистые ладони, огрубевшие пальцы. Славное дополнение к его костюму. Маленькая трансформация; надеюсь, и отдача получится слабой.
Тело содрогается, я пытаюсь прислониться спиной к стене, но ноги не слушаются, они как будто вытянулись, растаяли.
Антон выхватывает выкидной нож-бабочку – лезвие вспыхивает на свету, словно рыбья чешуя, – наклоняется над дядей и осторожно срезает у него с галстука розовый самоцвет.
– Теперь все пойдет по-другому, – он кладет Бриллиант бессмертия в карман и поворачивается ко мне, все еще сжимая нож.
У него свой план? Мне конец.
– Ты наверняка не помнишь, – голос у Антона тихий и зловещий, – но ты сделал мне амулет. Так что даже не пытайся надо мной работать.