. Мы открыли его дома, посчитали: семнадцать монет, странная цифра! Вручив мешочек, Паша сказал, что уговорит падишаха выслушать Ходжу. Сказал, что мальчик интересуется «такими вещами». Ни я, ни даже легковерный Ходжа не приняли всерьез эти слова, но через неделю нам сообщили, что Паша нас — да-да, и меня тоже! — представит падишаху после ифтара[26].
Ходжа переделал речь, которую произносил перед Пашой, таким образом, чтобы она была понятна девятилетнему ребенку. Но думал он почему-то не о падишахе, а о Паше. О том, почему Паша замолчал тогда. Когда-нибудь он разгадает эту тайну. Каким должно быть оружие, которое ждет от него Паша? Мне тут сказать было нечего, да Ходжа ничего и не ожидал от меня. До поздней ночи он сидел, закрывшись у себя в комнате, а я уже не думал о том, как вернусь на родину, а, точно глупый ребенок, смотрел в окно и мечтал: за столом работаю я, а не Ходжа, и когда мне захочется, я поднимусь и отправлюсь, куда захочу!
И вот под вечер мы погрузили на телегу наши приборы и отправились во дворец. Я полюбил стамбульские улицы и мечтал, что когда-нибудь, невидимый, словно призрак, пройду по ним под огромными чинарами, каштанами и иудиными деревьями. Наши приборы мы положили в указанном нам месте во втором дворе дворца.
Падишах был краснощеким ребенком маленького роста. Он трогал наши приборы, как игрушки, и я не могу сейчас вспомнить, тогда ли мне захотелось быть его сверстником или товарищем, или когда я с ним встретился через пятнадцать лет; я сразу почувствовал, что не следует относиться к нему с предубеждением. Ходжа медлил, падишах и его окружение с интересом ждали. Наконец он начал говорить, к своему рассказу он добавил нечто совсем новое: он говорил о звездах как о живых разумных существах, знающих геометрию и арифметику и гармонично вращающихся в соответствии с этими знаниями, он изобразил звезды как привлекательные загадочные существа. Ходжа вдохновлялся, видя, как ребенок, подняв голову, с восхищением смотрит на небо. Потом Ходжа продемонстрировал макет прозрачной сферы, внутри которой вращаются подвешенные в ней звезды: вот здесь — Венера, и она вращается вот так, а вон та огромная звезда — Луна, она движется по-другому. Ходжа вращал звезды, подвешенный к модели звоночек мелодично звенел, маленький падишах в страхе отступал назад, потом справлялся со страхом и подходил поближе к волшебной коробке, только что не залезал в нее, и старался понять сказанное.
Теперь, когда я перебираю воспоминания, мое прошлое представляется мне картиной счастья, похожей на те сказки, которые я слышал в детстве, и на картинки к этим сказкам. Не хватало только домов с красными крышами, похожих на пирожные, и стеклянного шара, из которого, если его перевернуть, сыпался снег. Потом ребенок стал задавать вопросы, а Ходжа — отвечать на них.
Как эти звезды держатся в воздухе? Они подвешены к прозрачной сфере! Из чего сделана сфера? Из прозрачного материала! А они не сталкиваются друг с другом? Нет, они, как на макете, находятся на разных уровнях! Так много звезд, почему на модели нет стольких же сфер? Потому что звезды очень далеко! Как далеко? Очень, очень далеко! А у других звезд есть звоночки, звенящие при вращении? Нет, звоночки сделали мы, чтобы было понятно, что звезда совершила полный оборот! Гром как-нибудь связан с этим? Нет! А с чем он связан? С дождем! Завтра будет дождь? Судя по небу — нет! Что говорит небо про больного льва падишаха? Что лев выздоровеет, но надо много терпения! И т. д., и т. д.
Говоря о больном льве, Ходжа, как и рассказывая о звездах, смотрел на небо. Когда мы вернулись домой, он снисходительно отозвался о беседе с падишахом. Важно было не то, что ребенок не отличал, где подлинная наука, а где пустая болтовня, а то, что он на что-то обратил внимание. Падишах повторял слова и делал вид, что понял то, что надо было понять. А я размышлял, стать мне мусульманином или нет. В мешочке, который нам вручили по выходе из дворца, оказалось ровно пять золотых. Ходжа сказал, что падишах верно понял движение звезд. Ах, падишах, я хорошо узнал его лишь позже, много позже! Я удивился, увидев из окна нашего дома ту же Луну, я хотел быть ребенком! Ходжа не удержался и снова вернулся к нашему разговору: дело не во льве, важно, что ребенок любит животных, вот и все.
На следующий день Ходжа закрылся в комнате и принялся за работу; через несколько дней он снова погрузил часы и сферу со звездами на телегу — под любопытными взглядами из-за оконных решеток он направился в начальную школу. Вечером он вернулся невеселый, но не настолько, чтобы молчать: «Я думал, дети поймут все так же, как падишах, но ошибся». Дети просто испугались, а после объяснений Ходжи один ребенок, отвечая на его вопрос, сказал, что по другую сторону неба находится ад, и заплакал.
Всю следующую неделю Ходжа внушал себе, что падишах понял его объяснения; он вспоминал каждую минуту, проведенную нами во втором дворе дворца, и находил новые подтверждения своему мнению: да, ребенок умный; да, он уже сейчас умеет мыслить; да, он уже сейчас — личность, способная противостоять влиянию среды! Потом, еще до того, как падишах начал видеть сны про нас, мы стали видеть сны про него. Ходжа работал над часами, но, кажется, думал и об оружии; так он сказал Паше, когда тот снова призвал его к себе. Но мне казалось, что он больше не надеялся на Пашу. Как-то Ходжа заметил: «Он стал как все, он больше не хочет знать того, чего не знает!» Через неделю падишах вновь позвал Ходжу к себе.
Он весело посмотрел на Ходжу: «Мой лев выздоровел, получилось, как ты сказал». Они вышли во двор в сопровождении свиты. Падишах, показывая рыб в бассейне, спросил, нравятся ли они Ходже. Рассказывая мне об этом, Ходжа сказал: «Они были красные, и я не знал, что сказать о них». Но в этот момент он заметил некий порядок в движении рыб, словно они переговаривались между собой для того, чтобы безупречно соблюдать этот порядок. Ходжа сказал, что рыбы кажутся ему умными. Карлик, стоявший рядом с евнухом, непрерывно напоминавшим падишаху о наставлениях матери, рассмеялся; падишах отругал его. Когда они садились в экипаж, падишах в качестве наказания не посадил рядом с собой рыжего карлика.
Они доехали до зверинца на Атмейданы[27], где содержались львы. Падишах показывал Ходже львов, леопардов, тигров, привязанных к колоннам старого храма. Они остановились перед львом, которому Ходжа предсказал выздоровление, мальчик что-то говорил льву, словно знакомя его с Ходжой. Потом они подошли к львице, лежавшей поодаль в углу, от нее не исходило неприятного запаха, как от других; она ждала потомства. Падишах, глядя на Ходжу заблестевшими глазами, спросил: «Сколько львят принесет эта львица и сколько из них будет самцов, а сколько самок?»
Ходжа с досадой рассказывал мне, что сделал неверный шаг: он ответил падишаху, что понимает в астрономии, но что он не астролог. Мальчик ответил: «Но ты все знаешь лучше, чем главный астролог Хусейн-эфенди!» Ходжа ничего не сказал, испугался, что кто-нибудь из свиты услышит и доложит Хусейну-эфенди. Падишах с огорчением спрашивал: может, Ходжа ничего не знает и зря смотрит на звезды?
Тогда Ходжа вынужден был сказать то, что собирался сказать позже: что звезды многому его научили, и эти знания позволили ему получить очень полезные результаты. Видя, как падишах слушает с широко раскрытыми глазами, правильно оценивая его недавнее молчание, Ходжа сказал, что для наблюдения над звездами необходимо создать обсерваторию; примерно такую, как построили для Такиеддина-эфенди[28] по распоряжению Мурада III[29], деда Ахмеда I[30], чьим внуком является наш падишах, а потом никто там не работал, за обсерваторией не следили, и она разрушилась; надо построить нечто подобное, нет, еще лучше дом наук, где будут изучать не только звезды, а всю вселенную, реки и моря, горы и облака, природу, животных; пусть ученые соберутся вместе и обсуждают свои наблюдения, открывая новые знания, тогда наш разум будет развиваться.
Падишах слушал о проекте Ходжи, о котором и я слышал впервые, как слушают увлекательную сказку. На обратной дороге в экипаже падишах спросил: «Так каким, по-твоему, будет потомство у львицы?» Ходжа заранее приготовил ответ и потому объявил, что самцов и самок будет поровну! Говоря мне об этом, он заметил, что в его ответе не было ничего неосмотрительного. «Этого глупого ребенка я буду держать в руках, я сообразительнее главного астролога Хусейна-эфенди!» Меня удивило, что он так говорит о падишахе; я даже почему-то обиделся. На душе у меня было тоскливо, и я занялся домашними делами.
Потом он стал употреблять слово «глупость» как волшебный ключ, открывающий любой замок: из-за своей глупости они ни о чем не задумываются, глядя на звезды над нашими головами; из-за глупости они спрашивают: а для чего пригодятся знания, которые они могут получить; из-за глупости они интересуются выводом, а не деталями; из-за глупости они похожи друг на друга и т. д. Хотя подобные высказывания не нравились мне, когда я жил еще в своей стране, я ничего ему не отвечал. Собственно, и он тогда интересовался не моим мнением, а своими глупцами; моя глупость, видите ли, была иного свойства. В те дни, когда мы без конца вели разговоры, я рассказал ему свой сон: он возвращается вместо меня в мою страну, женится на моей невесте, на свадьбе никто не догадывается, что это не я; я же, одетый в турецкое платье, наблюдаю из угла, как моя мать встречается со счастливой невестой; несмотря на мои слезы, от которых я и проснулся, они не узнают меня, поворачиваются ко мне спиной и удаляются.
Дважды Ходжа побывал у Паши, который, судя по всему, был недоволен тем, что Ходжа сближается с падишахом не под его наблюдением; Паша устроил ему настоящий допрос; Ходжа значительно позже, уже после второго изгнания Паши из Стамбула, рассказал мне, что Паша интересовался мной, наводил обо мне справки; знай я об этом раньше, я пребывал бы в страхе, что меня могут отравить. Я все равно чувствовал, что Паша интересуется мной больше, чем Ходжой; мне льстило, что наше сходство занимает Пашу сильнее, чем меня. Это сходство в то время было тайной, почему-то придававшей мне странную храбрость, о которой Ходжа не догадывался. Иногда я думал, что именно благодаря этому сходству, пока жив Ходжа, мне ничто не угрожает. Возможно, из-за этого я возражал Ходже, когда он причислял Пашу к числу глупцов, и тогда Ходжа сердился. Сознание того, что он тяготится мной, но не может от меня избавиться, толкало меня на не свойственн