«Ты чего за мной ходишь? Влюбился, что ли?»
«Ну… — признался Саня. Вздохнул и добавил: — Выходи за меня замуж…»
«Я подумаю», — кивнула Света и засмеялась.
«Долго?» — спросил Саня — он был настроен решительно.
«Ну, Санечка, сейчас же сессия, некогда… А потом я в стройотряд еду. А ты?»
Саня помотал головой.
«Ну, вот видишь, — сказала Света и снова засмеялась. — Судьба против нашей любви…»
«Значит, до осени? — упрямо спросил Саня. — Думай пока».
«Буду!» — пообещала Света и убежала.
А летом вышла замуж за студента-медика (стройотряд медицинского института работал в соседней деревне). Все последующие годы студенческой жизни Саня с ней не разговаривал и даже не глядел в ее сторону. Он думал: она еще раскается! Разве может кто-нибудь любить ее так, как он, Саня? И разве это справедливо?! Нет, конечно же все еще станет на свои места, и она поймет… Она придет к нему, а он ни единым словом не напомнит, а просто скажет все то же: «Я люблю тебя и ждал…»
— Я думала, ты будешь дуться всю жизнь, — сказала Света. — Ты ведь такой дурак был…
— Спасибо тебе на добром слове! — засмеялся Саня. — Ты, без сомнения, права, но не забывай — ведь ты разбила мое глупое сердце!
И они снова захохотали. Было совершенно очевидно, что Света и не думает раскаиваться, а Саня и правда был «такой дурак»!.. Мальчик, выдумавший себе вечную любовь и обидевшийся на то, что глупую эту выдумку не поддержали…
— Санька, а ты изменился… — с интересом сообщила Света. — У тебя голос такой стал…
— Какой?
— Ну, такой… Что вот говоришь с тобой по телефону и думаешь: и почему я уже замужем?.. Ты вырос, что ли?
— Никак нет! — доложил Саня. — Я все то же прелестное дитя…
— Точно — вырос! — сказала Света. — Надо на тебя посмотреть!
— К Мишке пойдешь? — вспомнил Саня. — У него сын родился.
— Знаю, телеграмму прислал. Срочную. Ведь всю зарплату наверняка на телеграммы ухлопал, балбес!
— Сын все-таки! — солидно отозвался Саня. — Такое раз в жизни бывает.
— Почему это только раз? У меня уже два!
— Ну, ты даешь… — И Сане, непонятно отчего, стало обидно: у всех, у всех уже были дети, даже у несерьезного Мишки!.. А у Сани не было…
— Следующего назови Александром… — вздохнул он. — В память обо мне, загубленном тобой во цвете юности.
— Своих пора иметь, — наставительно произнесла Света.
А обиженный Саня отозвался:
— Не волнуйся. Будут.
— Ага… — понятливо сказала Света. — Жениться собрался?
И тут давешний феномен повторился… То есть Саня, с детства твердо знавший, что врать — некрасиво, вдруг принялся врать… Он подтвердил, что — да, скоро женится, что невеста его юна и прекрасна…
— Умная? — спросила Света.
— И красивая!
— Так не бывает! — не поверила мудрая Света.
— Бывает!
— Так… — озаботилась она. — То, что ты влюблен дальше некуда, это ясно. Ну, а она-то тебя любит?
— А ты как думала! — ответил завравшийся Саня.
— С ума сойти!.. А как зовут это чудо? — спросила Света.
И Саня сообщил, что это чудо зовут Юлькой…
Наврав с три короба, учитель географии некоторое время стоял у телефона и размышлял, зачем он это сделал. Так ни до чего и не додумавшись, он вдруг почувствовал, что ему просто необходимо Юле позвонить и узнать, не помирился ли уже одиннадцатый «А» со своим наставником. Шестой урок кончался через три минуты. Но Юлин мобильный не отвечал. А добираться до дома ей было минут двадцать, прикинул Саня. Ну, может, в магазин еще зайдет… В общем, через полчаса можно звонить… Полчаса прослонявшись по квартире, потому что ни о чем другом думать он не мог, Саня набрал номер.
— Юлю можно? — сказал он, отчего-то даже забыв поздороваться.
— А она к тебе пошла, Юра… — ответили в трубке.
— Это не Юра… — уныло доложил Саня. — Это Александр Арсеньевич… Здравствуйте, Серафима Константиновна…
— Ох, простите, не узнала! — засмеялась мама Юли и Жени Петуховых. — Вы ведь всегда Женьку спрашиваете. А Юльку Шамин постоянно вызывает, вот и перепутала. Нет Юли, она к Шамину пошла, занимаются они вместе. Раньше всё он к нам ходил, а теперь вот она к нему — недели уже две — ходит…
— Спасибо, — вежливо сказал Саня. — Извините за беспокойство.
— Да что вы, это вам спасибо, что возитесь с ними, Александр Арсеньевич… — Голос у мамы стал напряженным, растянутым, будто она решалась сказать нечто, но была не уверена в том, можно ли говорить. — Вы бы… поговорили с Юлькой…
— А что случилось? — испугался Саня.
— Пока ничего… — значительно произнесла мама. — Но ведь — выпускной класс… А она такая безалаберная стала… Уроки совершенно не учит, придет домой, сядет, будто учебник читает, а сама смотрит мимо и улыбается… И зачем она с Юркой занимается! Он, видите ли, попросил. Учиться надо было, а не собак гонять. И она тоже дурочка безотказная… Да мало ли кто что просит, что, всем и помогать? И почему она к нему ходит? Чем им тут не занятия?! И чем они там занимаются? «У него, — говорит, — днем дома никого нет, и никто нам не мешает…» А здесь им кто мешал?!
Александр Арсеньевич сказал мрачно:
— Мне не нравится то, что вы говорите о своей дочери.
— А мне нравится? — жалобно спросила Юлькина мама. — Он же этот… ну, забыла слово, не наше…
— Скинхед, — машинально сказал Саня.
— Ну да. А в общем, хулиган! Кто его знает, что у него на уме? А она влюблена в него, я же вижу! Лола Игнатьевна про эту любовь в старших классах нам таких страстей порассказала на родительском собрании!.. Боюсь я, Александр Арсеньевич, ну вот что мне делать?..
Но этого Александр Арсеньевич не знал…
Хлопнула входная дверь — это вернулся из школы Боря.
Он пообедал в одиночестве (Александр Арсеньевич обедать не пожелал) и ушел на работу — носить телеграммы. Александр Арсеньевич лежал у себя в комнате и смотрел в потолок. За окном была осень — тоскливое, гадкое время года, когда и жить-то не хочется… Александру Арсеньевичу, во всяком случае, не хотелось…
Наступил вечер, вернулись из школы родители. Сначала Елена Николаевна, потом Арсений Александрович. Они ходили по квартире на цыпочках, потому что сын лежал и делал вид, что спит… Вернулся с работы и Боря, а Александр Арсеньевич все «спал».
«Завтра начну новую, правильную жизнь, — думал он. — Это даже к лучшему. Давным-давно надо было прекратить это недопустимое безобразие…»
Александр Арсеньевич был зол и несчастен. Его и раньше мучило его неправильное отношение к Петуховой Юле из одиннадцатого «А». Он ведь понимал, что это неуместно, предосудительно. Ведь если все учителя примутся влюбляться в учениц (а он отдавал себе отчет в том, что он именно влюблен, и никак иначе это чувство определить нельзя), то это что же будет?! Недопустимое безобразие — вот что будет. И это тоже иными словами не назовешь!
Безобразие, которое, уткнувшись лицом в подушку, Александр Арсеньевич считал нужным прекратить, началось прошлой осенью. Теперь трудно проследить, как и в какой из дней оно началось. Саня и сам не раз пытался отыскать его — тот роковой первый миг, который можно назвать началом недопустимого безобразия. Так уж устроена жизнь — не уследишь за душой: неуловимое, незамеченное, пронеслось мгновение, ты и не знаешь о напасти, а что-то в тебе уже потихоньку стронулось — тайком, на цыпочках, с легкостью солнечного зайца… А когда узнаешь — уже поздно, поздно…
В общем, ходил Александр Арсеньевич в школу, преподавал, как положено, свою географию — в пятых, шестых и седьмых классах с удовольствием, а в навязанном ему десятом «А» — без. Потому что у десятиклассников география была экономическая, а экономическую географию Саня, скажем прямо, недолюбливал. Да и атмосфера в десятом «А» томила Саню: его ведь помнили тут еще учеником (других, может быть, и не запомнили бы, а он был сын директора, то есть не простой ученик, а как бы «приближенный к особе императора») и выглядел он несолидно — поди отличи его от ученика в толпе старшеклассников… Поэтому десятый «А» отнесся к новому учителю с нездоровым интересом и вел себя каверзно. Осложняло учительскую деятельность Александра Арсеньевича и то, что девочки сразу принялись в него влюбляться.
«Ох уж эти мне старшие классы! — неодобрительным басом говаривала Лола Игнатьевна. — Одна любовь на уме!» Лола Игнатьевна с этим явлением решительно боролась, но безрезультатно: любовь бушевала! Любили физкультурника Дмитрия Ивановича, любили угрюмого, молчаливого химика, любили обоих физиков. Чего уж говорить о такой ослепительной личности, как Аристотель, холостяцкий образ жизни которого порождал великое множество легенд о роковой верности историка некоей женщине, красоты нездешней, умершей у него на руках разумеется, и разумеется — от чахотки…
Только грозный и ужасный директор школы, величественный и холодный, как айсберг, любви не подвергался. Зато Александр Арсеньевич в прошлом году был самым любимым… В сущности, всеобщая склонность старшеклассников к влюбленности в учителей естественна, но как, скажите, вести себя, получив на уроке записку: «Я все время думаю о вас, вы мне снитесь, и я полюбила географию. В „Урале“ идет фильм про Бангладеш. Жду в 7.40, если не придете, брошу школу»? А как мрачно ухмылялись юноши десятого «А», заметив на лице учителя некоторую растерянность… С Александром Арсеньевичем кокетничали, его провожали домой, прячась за углами, на него дулись и время от времени, впав в отчаяние от безответности, демонстративно не учили географию…
И вот в этих невыносимо тяжелых условиях Александр Арсеньевич вдруг почувствовал в себе горячий интерес к преподаванию именно экономической географии… Наука эта современная, и, готовясь к урокам, пришлось Сане заняться чтением газет. Много, ох много пришлось вдруг узнать Сане. С детства прокладывая свои маршруты через океаны и материки, он привык чувствовать себя хозяином земных пространств. Что читал он раньше? Описания путешествий, дневники морских капитанов, отчеты давних экспедиций… Газеты? Нет, газеты он не читал. К чему отважному путешественнику газеты? Там, в придуманных прекрасных путешествиях, газеты к нему не доходили. Вот и вышло, что ничего он не знал, оказывается, о сегодняшних делах и тревогах своей Земли…