— Сопляк! — взревел дядя Вася.
— Александр! Немедленно извинись! — приказал отец.
Но Саня не извинился.
— Хватит мной командовать! — решительно ответил он. — Хватит решать за меня, как мне жить и что делать! Я уже вырос, вы не обратили внимания?..
Свет в комнате они не включали, сидели в сумраке и молчали. Гудение троллейбусов на улице, шелест облетающего тополя, звон гитары во дворе — осенний, прощальный вечер. А кто прощается? И с кем? Непонятно, непонятно… Лешка Исупов по-прежнему торчал на подоконнике (а птиц уже совсем не было видно в стемневшем небе), глядел в синюю темень за окном и молчал о чем-то, о чем-то грустил в этот вечер шумный, смешливый ученик шестого «Б» Исупов Алексей. А о чем, кто знает?
И Кукарека притих отчего-то, забыл, что ему надо задать классному руководителю несколько волнующих душу вопросов о Бермудском треугольнике и пришельцах из космоса. А в глубине квартиры было бу-бу-бу, бу-бу-бу… Это старшее поколение обсуждало Александра Арсеньевича. «Ругают они его… все время ругают…» — думал Кукарека и никак не мог понять, за что можно ругать такого замечательного человека.
В коридоре зазвонил телефон. Саня вздохнул и поднялся.
— Алло, — сказал он.
В трубке молчали, и по молчанию этому Саня как-то сразу догадался, кто это.
— Санечка, если меня, то я сейчас! — крикнула с кухни Елена Николаевна.
— Да это меня, меня… — торопливо отозвался Саня, прикрыв трубку ладонью.
— Александра Арсеньевича можно? — наконец спросили там.
— Можно, — сказал Саня. — Это я.
— Здравствуйте… Это говорит Юля Петухова из одиннадцатого «А». Скажите, пожалуйста, а Женя у вас?
— У нас…
— А его мама потеряла…
— Он у нас… — зачем-то повторил Саня, после чего снова помолчали.
— А мама говорит, если он у вас, то пусть идет домой, а то он, наверно, вам надоел совсем уже…
— Нет, еще не совсем…
— А мама говорит, что уже поздно…
— Я провожу…
Молчание. Потом:
— А мама говорит, что это неловко…
— Почему?
— Потому! — отчаянным голосом сказала Петухова Юля. — Мама говорит, чтоб я сама за ним шла, чтоб вас не затруднять!
И тут, вместо того чтобы сказать Петуховой Юле, что его это вовсе не затруднит, Саня принялся подробно объяснять, как до него удобней добраться…
— Сейчас за тобой сестра придет, — сказал он Кукареке, поспешно запихивая под стол рюкзак.
— У-у, зараза! — рассердился младший брат. — Нигде житья от нее нету.
— Мама тебя потеряла, при чем тут Юля?
— Ага, мама! Мама сегодня на дежурстве! Это Юлинская привередничает…
Леша спрыгнул с подоконника.
— Я пойду. Завтра — как всегда?
— Да, на вокзале, — кивнул Саня, лихорадочно оглядывая свою комнату: надо было успеть прибраться.
И он почти успел, когда снова позвонила Петухова Юля и виноватым голосом сообщила, что она заблудилась: трамвая долго не было и она решила идти пешком, напрямик.
— Как вы шли, вспоминайте!
— От кинотеатра дворами…
— Какими? Приметы назовите!
— Ну… Там белье висело на веревке… Синяя такая рубашка. А в соседнем дворе в футбол играли. Один — Валера…
— Какой Валера?
— Малыш… В футбол играл, в шапке с помпоном. А его мама домой все звала…
— А еще?
— Еще — гаражи, а на них две кошки… За гаражами пустырь какой-то, а посередине телефонная будка стоит… Я из нее звоню…
— Ясно, — сказал Саня. — Сейчас мы за вами придем… — Собирайся, живо, — велел он Кукареке. — Юлю пойдем искать.
— Очень надо! — недовольно засопел тот. — Звали ее?
Они вышли в ясный осенний мрак. Во дворе, под тополем, печально звенели струны, там, под тополем, пели горестно и страстно:
Уходит капитан в далекий путь,
Целуя девушку из Нагасаки…
В толпе голосов сразу слышен был один — сильный, красивый — голос Шамина, Саниного неблагополучного ученика. Голос этот, легко и медленно летящий в темноте над двором, будто не замечал надсадных, дурацких слов песни, он пел о чем-то другом — и слушать хотелось… Но все вдруг смолкло разом, смешалось — это Шамин заметил Саню, и над двором разнеслось:
Фраер ходит в галстучке зеленом,
Ждет тебя, тоскуя, у ворот,
Только он надеется напрасно,
Это ясно…
Это Сане посвящалось, сомневаться не приходилось. Скинхеды — ребята загадочные, терпеть не могут негров и учителей географии.
Они долго бродили в темноте по дворам, но в конце концов им повезло.
— А я тебе говорю — домой! — кричали из форточки.
— Еще рано! — упрямился в темноте мальчишеский голос.
— Валера, ты слышал, что я тебе сказала?!
— Ну, мам!
— Нечего мамкать, домой!
— Ну мамочка!
— А уроки сделал?
— Сделал!
— Не ври!
— Ну мамусенька!
— Чтоб через десять минут был дома, — сдался взрослый голос.
— Через пятнадцать! — ответил невидимый во тьме Валера и умчался в глубину двора, где неистово лупили по мячу и вопили гневно:
— Толик, пас!
— Вон гаражи, — сказал Кукарека. — Только кошек уже нет… Что они, дуры, что ли, сидеть и ждать…
За гаражами действительно был пустырь, заросший высокой полынью, а в центре полынного пространства странно светилась новенькая телефонная будка, светилась не электричеством будто, а оттого, что внутри ее был огонек — Петухова Юля в алой ветровке. Петухова из одиннадцатого «А» была тихая, серьезная девочка, смуглая, темноглазая, совсем непохожая на своего белобрысого, конопатого брата.
— Замерзли? — почему-то сердито спросил Саня. Впрочем, он был сейчас не Саня, а Александр Арсеньевич.
Юля помотала головой.
— Ну, пойдемте. Я вас провожу…
Они пошли сквозь сухие, пыльные заросли полыни. Молчали. Кукарека унесся куда-то вперед. Александр Арсеньевич шел рядом с Юлей и понимал, что необходимо немедленно заговорить. Сказать что-нибудь такое… Взрослое, серьезное, что положено говорить учителю при встрече с ученицей. Например: «Н-да, вот скоро вы кончите школу… Этот год у вас решающий, Юля». Или: «Вы уже решили, Юля, куда будете поступать?» Но Александр Арсеньевич упорно молчал, и лицо у него было очень сердитое, будто он собирался поставить Петуховой единицу. Так дошли до дома и остановились у подъезда. Нужно было сказать: «До свидания» — и идти домой. Но Александр Арсеньевич стоял и продолжал молчать. И Петухова молчала тоже. А Кукарека носился где-то.
— Ну, я пошел… — произнес наконец Александр Арсеньевич.
— До свидания… — ответила Юля.
Постояли еще. Лицо Александра Арсеньевича приняло вдруг отчаянное выражение. Он сказал:
— Мы завтра в лес идем… Пойдете с нами?
— Пойду… — сказала Юля.
Назавтра было ветрено и хмуро. На переменах за Александром Арсеньевичем ходили и канючили:
— Ну, пойдем все равно, а?
Географический кружок всю неделю жил в ожидании пятницы, когда можно будет схватить рюкзаки — и прощай, мама, прощай, школа, прощайте, дома и улицы…
А Александр Арсеньевич и не думал отменять выход: в лесу было много дел. Надо было устраивать зимнюю стоянку, надо было расчистить исток речки Ути, основательно загаженный за лето «дикими» туристами. Надо было готовиться к соревнованиям по ориентированию. Ну и просто — хотелось в лес…
Из электрички они вышли прямо в пасмурный, темный вечер. Звезд в ночи не было. Лес впереди стоял сгустком холодной, пугающей тьмы и молчал настороженно. Лес никого не ждал сегодня. Но через пустое, продутое ветром поле двигалась к нему цепочка путешественников. Впереди — Александр Арсеньевич, учитель географии, а за ним — ученики, упрямые, непослушные дети, которым в этот унылый вечер не сиделось дома, тянуло в леса…
Дались же им эти леса!.. Это пустое, неприветливое небо. Эти тучи. Эти звезды за тучами. Какое все это имеет отношение к географии?
География — это красиво! Дальние страны, лежащие где-то там, за горизонтом, за тридевять земель, «ревущие» сороковые широты, горы и водопады!.. А здесь что? Лес да поле с оврагом, дорога в выбоинах…
А Саня шел да шел по дороге, глубоко вдыхая ночной влажный ветер. Иногда приходилось зажигать фонарь. В резком желтом свете блестели рядом напряженные темные глаза Кукареки. Ночь окружала его страхами, он жался к учителю. От этих лесных страхов отвлекало Кукареку только то, что сразу за ним шел вундеркинд Боря и постоянно наступал ему на пятки.
Они сошли с дороги, вошли в лес. Сразу потянуло речной свежестью. Маленькая речка Утя чуть слышно бежала рядом с ними среди травы и деревьев, и Саня даже засмеялся тихонько — так ему вдруг стало легко и счастливо. Отчего? Кто его разберет… Вот шагают они все вместе по ночному лесу, и земля пружинит под ногами, а город, каменный, замкнутый со всех сторон своими стенами и крышами, остался где-то вдали, и там уже ложатся спать… А в середине цепочки легко ступает по траве Петухова Юля из одиннадцатого «А», и это почему-то неуловимо, непонятно меняет все в мире, делает его еще прекрасней, и хочется идти, идти, хочется, чтоб не кончалась тропа, и этот лес, и ночь эта…
А Исупов Леша шагал в самом конце цепочки, думал о своем и не замечал ни леса, ни осени… «Что же делать? — отчаянно думал Исупов. — Что мне делать?.. Виталя маленький, глупый, он не поможет, я один…»
Ночь была — никто не видел несчастное Лешино лицо, а утром оно стало уже обычным: он придумал.
Он бегал со всеми на тренировку, чистил речку, заготавливал дрова. Никто не знал, что с завтрашнего дня ученик шестого «Б» Исупов Леша начинает новую жизнь…
Два дня прошли быстро, как все хорошее. И как все хорошее, кончились они плохо: опоздали на электричку. Перед самым отходом дежурный Толик Адыев отправился мыть посуду и непостижимым для себя образом вместе с котелками и кружками ушел в соседний лес. Искали долго, а следующая электричка шла только через полтора часа… Дома всем попало. А больше всех, конечно, Сане.