Ей все равно, где его машина и где он сам. Ему хорошо с Владой, а Тане очень хорошо одной.
Таня сунула в микроволновку замороженное второе блюдо — мясо с гречкой — и села за компьютер. Что-то смущало ее в видео, смонтированном из записей камер видеонаблюдения, на котором преступник бежит убивать соседского племянника.
Звякнула микроволновка. Таня без аппетита съела горячий ужин и опять уставилась в дисплей. Что-то неправильное было в бегущем человеке, но она так и не смогла понять, что.
Утром Дробышев смотрел на Владу и чувствовал себя полным дураком. Не то чтобы он совсем не верил, что ей угрожает опасность, просто ее усилия затащить его к себе были настолько очевидными и настолько ему неприятны, что это перевешивало все остальное. Раньше Влада была хорошей актрисой и большой лгуньей.
Один случай Дробышев помнил хорошо.
Тогда он не мог дозвониться Владе весь вечер, нервничал, беспокоился и только на следующий день, услышав, наконец, ее голос, смог вздохнуть свободно.
— Я была у подруги, — объяснила Влада. Подругу Дробышев знал, девушка жила по соседству с Владой и они иногда сталкивались. — Телефон в сумке лежал, звонков не слышно.
Через несколько дней они с Владой встретили ту подругу в кафе.
— Ты постриглась! — ахнула подруга. — Ой, как тебе здорово!
Влада постриглась недели две назад и обиделась, когда Дробышев не заметил ее новой прически.
Он тогда заставил себя пропустить это мимо ушей. Он верил Владе и прощал ее детское и безобидное вранье.
Владу теперешнюю он совсем не знал, Влада давнишняя про машину вполне могла присочинить. Только он не понимал, зачем ей это нужно.
«Больше к ней не поеду», — пообещал себе Дробышев, шагая от метро к служебному входу.
Твердое решение немного примирило с окружающей действительностью, он перестал кипеть от злости и только вечером, стоя в битком набитом вагоне метро, помянул Владу нехорошими словами.
Хотелось немедленно зайти к соседке Татьяне и извиниться за вчерашнее, но у подъезда он встретил того самого историка, с которым когда-то мама спорила у Инны.
Историк, открывая дверь одной рукой, его узнал, заулыбался, весело спросил Дробышева:
— Как ваша матушка?
Вообще-то, спросить следовало еще и о батюшке, в гостях у Инны родители были вдвоем.
— Нормально, — заставил себя улыбнуться в ответ Дробышев и, как дурак, добавил: — Спасибо.
— Ваша матушка удивительная женщина. — Историк вызвал лифт, повернулся к Дробышеву. — Редкая. Вы это цените.
— Я ценю, — кивнул Дробышев.
Сегодня из него все делают дурака. Наверное, карма такая.
Инна Ильинична ждала гостя у открытой двери, прислонившись к дверному косяку.
— Здравствуй, Степа, — ласково улыбнулась Дробышеву, а с историком расцеловалась.
Дробышеву нечего было делать у соседской двери, но он продолжал стоять. Историк ошивается на телевидении, наверное, у него есть выходы на журналистов. У Дробышева-то точно таких знакомств нет.
— Заходи, Степа, — пригласила Инна Ильинична. — Посиди с нами.
— Я на минутку, — виновато улыбнулся Дробышев. — Я не стану вам мешать.
— Ты нам не помешаешь. Мы тебе очень рады.
Жаль, он не помнил, как звали историка. От этого Дробышев чувствовал себя еще большим дураком.
— Проходи, Гоша.
Георгий Вениаминович, вспомнил Дробышев. Точно, Георгий Вениаминович.
Недавно, приехав к родителям, Дробышев слышал, как Георгий Вениаминович, тихо повествуя с экрана телевизора, произнес: «…когда деникинские войска освободили город от красных…». Мама тогда поморщилась, Дробышев тоже. В Гражданскую войну отличились все, и белые, и красные, и синие, и зеленые. И зверства были с обеих сторон, и героизм был. Впрочем, Дробышев историку не судья.
Гостей Инна Ильиична усадила в комнате за стол, сама прикатила столик с чайником, чашками и массой каких-то пирожков и пирожных.
Наверное, разговор на интересующую тему надо было наводить исподволь, но Дробышев вздохнул и сказал:
— В Подмосковье коррупционные посадки.
— Читал в новостях, — кивнул и с любопытством посмотрел на него историк.
Инна Ильинична замерла с чайником в руках и тоже посмотрела на Дробышева. Только не с любопытством, а с удивлением и пониманием.
— Ты в связи с этим заглянул в архив Максима? — соседка отличалась большой проницательностью.
— Да, — кивнул Дробышев.
— Я тоже. Мне фамилия показалась знакомой, и я ее в архиве брата нашла.
— Кому-нибудь дорогу перешел, — вздохнул историк, имея в виду попавшегося коррупционера.
— Вы не знаете, кто собирал на него компромат? — напрямую спросил Дробышев.
— Откуда же мне знать? — опешил историк Гоша.
Почему-то Дробышев думал, что он добавит «молодой человек», но историк обошелся без этого.
— Истории о пойманных коррупционерах сплачивают общество… — начал рассуждать Георгий Вениаминович.
— Общество может сплотить только идея социальной справедливости, — поморщилась Инна Ильинична. — А с этим у нас в стране так себе.
— Такие публикации как раз и создают иллюзию социальной справедливости…
— Георгий Вениаминович, — в отчестве Дробышев все-таки сомневался, но историк его не поправил. — Вы не можете узнать, кто готовил статью?
— Гоша, мы тебя просим. — Инна Ильинична мгновенно поняла все правильно. Все-таки соседка у него замечательная женщина.
Историк отпил чай, поставил чашку на стол.
— Где была публикация?
— Не знаю, — признался Дробышев.
— Я не занимаюсь политикой…
— Гоша, попробуй узнать! Ты же бываешь на радио. Понимаешь, этот компромат был в архиве Максима. Я тебе рассказывала про его архив. — Инна Ильинична откинулась на стуле, сцепила руки. — Егора убили, и сразу появилась публикация…
Историк нахмурился, допил чай. Хозяйка налила ему еще.
— Спасибо, я пойду, — поднялся Дробышев.
— Передайте привет матушке.
— Обязательно.
Инна Ильинична проводила его до двери и напоследок все-таки спросила:
— Как ты думаешь, Егора убили из-за архива?
Дробышев молча пожал плечами — понятия не имею.
Соседка не спросила главного — какое ему дело до архива ее брата и даже до убийства ее племянника. Впрочем, на этот вопрос он едва ли смог бы ответить.
Вместо того чтобы отпереть собственную дверь, Дробышев подошел к еще одной соседской двери, а когда Татьяна ему открыла, сказал:
— Пойдемте в ресторан.
— Нет, — она равнодушно повела головой. — Сегодня не получится. Извините.
Их разделяла дверь, и он не мог, как вчера, потянуть ее за руку. Впрочем, сейчас их разделяла не только дверь, Влада вчера оборвала что-то хрупкое, тонкое, что начинало их связывать.
Татьяна захлопнула дверь. Дробышев отпер квартиру и, бросив куртку в прихожей, лег на диван. Ему не хотелось ничего, ни есть, ни пить, ни читать. Ему даже думать не хотелось.
Ему весь день хотелось увидеть соседку, а она смотрела мимо него равнодушно и со скукой.
Он бы мог пролежать так до утра, но Владе нужно было все-таки позвонить, коричневая иномарка могла быть и не выдумкой, он поднялся, взял телефон.
— Ты как? — спросил Дробышев.
— Ничего, — помедлив, ответила Влада. — Ничего, Степа. Спасибо.
— Сомнительных машин не видела?
— Нет.
Дробышев поплелся в ванную, потом сжевал бутерброд с колбасой и опять послушал про подмосковный коррупционный скандал.
Очень хотелось снова позвонить в дверь к соседке и оправдаться за вчерашнее, и объяснить, что ему зачем-то необходимо еще раз сходить с ней в ресторан или хотя бы просто поговорить, но он хорошо помнил равнодушный взгляд и постарался не думать о Татьяне.
25 марта, пятница
Таня поняла, что было неправильным на записях с камер наблюдения, проснувшись под утро. Вставать в пять утра было глупо и неправильно, потому что идти на работу следовало выспавшейся и с ясной головой. Все-таки работа у нее ответственная. Но Таня встала, сварила кофе и опять села за компьютер.
Ноги бегущего на экране были женскими. Длинные, красивые, обтянутые джинсами ноги с относительно небольшими ступнями. У мужчин ступни обычно длиннее. Мужские ноги и ноги женские, даже одинаково одетые и обутые, отличить можно сразу.
Или она это придумывает? Вот, например, у князя Болконского в «Войне и мире» были маленькие руки и ноги, Таню это почему-то неприятно поразило, когда она в первый раз читала великий роман.
Таня снова сделала себе кофе, в очередной раз понаблюдала за бегущим человеком и выключила компьютер.
Нужно кончать заниматься ерундой! Она просто бесится от одиночества и не знает, чем себя занять. Как все старые девы.
На работу она пришла совсем рано, по привычке поискав глазами Юру возле метро. Юра пришел минут через двадцать, она видела в окно, как он смеется о чем-то с молоденькой медсестрой, стоя у входа в отделение. Смотреть на это было почему-то неприятно. Наверное, потому, что они уже никогда не смогут быть чужими, разве что только через много лет. А сейчас она Юру попросту ревнует. Ужасно глупо.
Ольга Петровна явилась озабоченной.
— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась Таня.
— Внуку репетиторы нужны, — поделилась женщина. — Господи, где же деньги взять?
— Но… — удивилась Таня. — Сейчас же нет экзаменов в институт. Сдаешь ЕГЭ и поступаешь. Какие репетиторы?
— Чтобы сдать ЕГЭ, нужны репетиторы. Хотя бы по русскому и математике. С математикой у него совсем плохо.
— Пусть отец ему поможет. Вы же говорили, у отца техническое образование.
— Да некогда ему!
Если бы Таня не знала, что зять Ольги Петровны работает сутки через трое, наверное, она в нехватку времени поверила бы. Сейчас она верила только в то, что зять и дочь тянут из старухи деньги всеми возможными способами.
— И потом… Преподавать же надо уметь. Учителей этому специально учат. А в нашей школе тридцать человек в классе, ясно, что на каждого ребенка времени не хватит. Какие там знания!