— Звони. — Она пожала плечами, отвернулась.
Если бы он был хоть немного повнимательнее, то заметил, что она сразу от него отдалилась. Как будто он снова стал полузнакомым соседом. Но Дробышев настолько внимательным не был, а мысль, что Таня его ревнует, просто не приходила ему в голову.
В тот момент он даже не поверил бы, что она может его ревновать. Она должна знать, обязана знать, что ни одна женщина до нее не была частью его самого, а она стала.
Дробышев сходил в прихожую за телефоном, достал его из кармана куртки, сел в кресло напротив Тани, ткнул в сенсорный экран.
— Привет, — заговорил он, когда Влада ответила. — Ты не знаешь, Егор встречался с журналистом Александром Журавлевым?
— Ну… Был у него такой знакомый. А что?
— Да так. А не знаешь, когда они в последний раз встречались?
Влада задумалась, он слышал, как она дышит в трубку.
— Прошлым летом встречались точно. Журавлев хотел портрет жены заказать, и Егор его с художником познакомил. Художник тогда уезжал за границу и портрет написал совсем недавно. Когда вернулся.
— Кто этот художник? — быстро спросил Дробышев.
— Вадим Бойко. А зачем тебе?
— Я тоже хочу заказать портрет жены, — решил Дробышев.
— Вадим, — Влада помедлила, — дорогой художник.
— Ничего, — уперся Дробышев и улыбнулся Тане. — Я заплачу. Кстати, как портрет журавлевской жены получился? Ты его видела?
— Видела. Неплохой портрет. Вадим очень хороший художник.
— Значит, вы встречались с Журавлевыми и после прошлого лета. Не мог же твой Вадим написать портрет за три дня. Или мог?
— Я не знаю, сколько он писал, — в голосе Влады послышалось раздражение. Правда, раздражение сразу исчезло, бывшая невеста умела держать себя в руках. — Я видела портрет в конце февраля.
— То есть вы виделись с Журавлевыми пару месяцев назад?
— Мы виделись с Журавлевыми прошлым летом, — раздражение проступило снова и снова исчезло. — Ходили в ресторан. А месяц назад я приезжала к его жене специально посмотреть на портрет. Одна приезжала, без Егора. И Сашки в тот момент дома не было. Журавлевы за городом живут, у них шикарный дом. Степа, зачем тебе это?
— Так. Потом расскажу. Позвони художнику. Мы с ним встретимся в любое время, когда скажет.
Дробышев положил телефон рядом с собой, потянулся.
— У тебя есть жена? — улыбнулась Таня. Она оттаяла, когда он упомянул про портрет жены.
— Есть, — кивнул он. — Ты.
Если бы не Влада, на свете не было бы женщины счастливее Тани.
— Степа, зачем тебе все это? — Таня положила ноутбук на пол, подняла глаза на Дробышева.
— Хочу заказать твой портрет, — засмеялся он.
— Степа, я серьезно!
— Я тоже серьезно.
— Степа!
— Я вчера звонил Журавлеву, — признался Дробышев. — Журналисту. Посидел в Интернете и нашел, что его тестю очень выгодно, что мэра посадили. Тесть теперь приберет его бизнес.
— Ну и что? — пожала плечами Таня. — Ты думал, у журналиста внезапно прорезалась жажда справедливости? Ты же сам говорил, что такие публикации внезапно не появляются.
— Говорил, — подтвердил он. — Короче, я ему вчера позвонил, и он меня послал.
— Ну и правильно сделал, — засмеялась Таня. — Я тоже не люблю, когда лезут в мои дела.
Про то, что после разговора раздались выстрелы в больничном дворе, Дробышев напоминать не стал. И пугать не хотел, и сам сомневался в логической связи.
Таня опять смотрела на него с преданностью и нежностью, и ему опять стало тревожно.
Телефон зазвонил у него под ногой. Дробышев нашарил аппарат, поднес к уху.
— Послушай, — сказала Влада. — Ты бы сначала посмотрел работы Вадима. У него есть сайт.
— Я доверяю твоему вкусу. — Смотреть какие-то картины Дробышеву не хотелось.
— Ты-то, может, и доверяешь. Только Вадику не понравится, что ты его работ не видел. Я точно знаю, что Журавлевы ездили к нему в студию перед тем, как он согласился работать. — Влада подумала и предложила: — Хочешь, съездим к Журавлевым? Я могу с ними договориться. Посмотришь портрет.
Ему ехать было нельзя. Матерную тираду он помнил от слова до слова.
— Ладно, я подумаю, — решил Дробышев. — Журавлевым не звони пока.
— Что там? — спросила Таня, едва он сунул телефон опять себе под ногу.
— Художник любит, чтобы с его работами были знакомы. Влада предлагает поехать к Журавлевым.
— Я съезжу! — загорелась Таня.
— Нет!
— Почему? — она внимательно на него посмотрела.
— Нет! — повторил Дробышев.
Она поднялась, подошла к его креслу. Он притянул ее к себе, посадил на колени.
У них впереди вся жизнь. Он будет держать ее на коленях, а она смотреть на него с нежностью.
— Степа, я хочу съездить, — прошептала Таня ему в ухо. — Я никогда не видела портретов, только в Третьяковке.
Он не ответил, покачал головой — нет.
Она отодвинулась, посмотрела ему в глаза, мгновенно посерьезнела.
— Вчера стреляли в тебя?
— Нет, — быстро сказал Дробышев. — Не думаю. То есть уверен, что не в меня. То, что знаю я, может узнать пол-Москвы, всех не перестреляешь. Но тебя все равно не пущу.
Она высвободилась из его рук, встала, подошла к окну, зачем-то посмотрела вниз.
— Степа, я поеду! Позвони Владе, пусть договаривается. Мне это ничем не грозит.
— Тань, ну незачем в меня стрелять, — поморщился он.
— Я тоже так думаю. — Она отвернулась от окна, прислонилась к подоконнику. — Тем более что парни из полиции уверены — хулиганство. Звони, пусть Влада договаривается. Я хочу иметь портрет. А еще я хочу жить спокойно и не думать, что кто-то мог в тебя стрелять.
Поездка к журналисту едва ли могла освободить ее от тревожных мыслей, но он видел, Таня не отступится.
Дробышев нехотя согласился. Он не знал, что убийство всегда порождает волну опасности, приближаться к которой нельзя. От этой волны нужно стараться убежать.
Влада перезвонила почти сразу, жена журналиста не возражала показать портрет. Через час Влада подъехала к подъезду, Таня и Степан спустились, сели к Владе в машину.
Пробок не было совсем, только несколько раз ненадолго задержались у светофоров.
За городом снег еще лежал, но уже не сплошной, черные проталины расползались по нему, поглощая остатки надоевшей зимы.
День выдался солнечный, по-настоящему весенний. Таня достала темные очки, принялась разглядывать серую прозрачную лесополосу вдоль трассы.
Когда был жив папа, они ездили на дачу зимой и летом. Летом сам бог велел, а зимой папа любил кататься на лыжах, и Таня увязывалась вместе с ним. Еще на дачу ездили осенью, ходили за грибами, потом жарили их с картошкой. Более вкусной еды Таня не пробовала.
Ранней весной на дачу не ездили никогда, весеннюю распутицу родители считали непреодолимой и сил на нее не тратили. Наверное, зря. Тане захотелось надеть резиновые сапоги и пройтись по просыпающемуся лесу.
Когда папы не стало, Таня с мамой однажды провели на даче мамин летний отпуск. Хорошего отдыха не получилось. Ужас и тоска, отступившие за полгода, прошедшие после папиной смерти в Москве, вернулись снова. Мама заплатила парням-таджикам, они выкосили участок, Таня валялась в гамаке, листала старые журналы и книги и мечтала, чтобы отпуск поскорее закончился.
— Степ, помнишь, мы ездили сюда на шашлыки? — Влада посмотрела на сидевшего рядом с Таней Степана в зеркало.
— Нет.
— Ездили, — засмеялась Влада, показала на лес справа. — Ты еще скучал все время, когда все веселились.
Таня старалась не обращать внимания на их воспоминания. Они встречались когда-то, в этих воспоминаниях нет ничего особенного.
— Останови здесь, — попросил Степан, кивнув на придорожное кафе.
— Зачем? — удивилась Влада, но машину остановила.
— Я к журналисту не пойду. — Степан вылез из машины, улыбнулся обеим девушкам, захлопнул дверцу.
— Он успел поругаться с журналистом? — догадалась Влада, ласково посмотрев на Таню в зеркало.
— Да, — заставила себя улыбнуться Таня.
— Это с ним бывает.
Влада посмотрела на навигатор, задумалась, сбавила скорость.
— У Степы нелегкий характер. Он плохо сходится с людьми.
Таня промолчала. Машина свернула направо, голый лес приблизился.
— Вот вы легко знакомитесь.
— Да нет, — не согласилась Таня. — Скорее наоборот.
— С моей соседкой сразу разговорились.
— Это случайно вышло. Ей нездоровилось, а я все-таки врач, заметила.
— Что с ней? — равнодушно спросила Влада.
— Надо разбираться. Я посоветовала ей сходить к врачу. Это приходящая няня, — уточнила Таня.
— Да? А я не знала. Она здоровается, я отвечаю.
— Сейчас мало кто знает своих соседей.
— Это точно. — Влада помолчала. — Не думала, что эта… няня хоть что-то обо мне знает.
— Да она, наверное, и не знает. — Таня чуть не ляпнула, что едва ли Влада очень интересна няне. — Просто у вас общая уборщица. Слухи об убийстве разносятся.
Влада нахмурилась, сжала губы.
— Простите, — опомнилась Таня.
— И что она знает про убийство?
— Ничего, я думаю. Просто она видела вас в тот вечер. И вас, и вашего мужа.
Появились дома, в основном новые, в два-три этажа. По-хорошему, дачный домик давно нужно было снести и построить новый. Но почему-то именно дача казалась Тане по-прежнему папиной территорией, и представлять там другого мужчину, даже такого замечательного, как отчим, было неприятно.
Влада остановила машину у высокого сплошного забора, нажала кнопку звонка у калитки.
— Ее зовут Дана, — тихо сказала Тане.
Замок негромко щелкнул, Влада толкнула калитку.
Хозяйка ждала их на крыльце, кутаясь в пушистую шубку неизвестного Тане меха. Кутаться в шубку в десять градусов тепла было странно, но хозяйке шло. Дана была высокой и стройной, не ниже Влады. Улыбалась гостьям ласково и рассеянно, как будто не вполне понимала, кто они такие и почему перед ней оказались.
Красивой Дану назвать было трудно, но и некрасивой невозможно. Немного неправильное лицо с небольшими глазками окаймляла копна мелких кудряшек. Прическа, которую Таня сочла бы молодежной, женщине шла и неуместной не выглядела. Работал отличный парикмахер.