Сверху раздался тихий свист. Я задрала голову и увидела крылья королевства, подопечных моего авиатора. Местные самолеты по сравнению с теми, что воевали в первой и второй мировых войнах на моей Земле, были огромны и абсолютно бесшумны. Виной тому были все те же турбопаровые двигатели, что не поместились бы в небольшие аэропланы, так как требовали не только топлива, но и запасов воды, а также большой площади охлаждающих трубок, располагавшихся в широченных крыльях. Бомбардировщики в небе надо мной не уступали размерами пассажирским боингам. Насколько я знала, экипажи насчитывали до десятка человек, а бомб такой самолет мог брать на борт несколько тонн. Летели красавцы ровным строем. Пять, десять, двадцать. Я сбилась со счета. Много. Туча! Непобедимая армада. О чем действительно думала империя, когда объявила войну?
И все-таки какой-то червячок грыз меня внутри. Сердце стучало в восторге от этой мощи, которая с моим именем на устах марширует по площади, гремит стальными колесами по брусчатке и летит над городом, оставляя дымные следы в воздухе, а в душе поселился островок тьмы. Мерзкое липкое ощущение, что все идет неправильно. Непонятно почему, но я ощущала себя на краю пропасти, что сползаю в нее вместе с осыпающимися камнями. И вроде есть опора под ногами, но путь уже предрешен и ничего не изменить.
Я начала войну. Ну пусть не я лично, хорошо, но все равно было понятно, что действия империи спровоцировало мое появление. Если бы Красная Королева не возникла в столице и страной по-прежнему правил бы Казимир, все было бы иначе. А война – это всегда плохо, чтобы там не думали генералы. Эти бравые марширующие по площади мальчики прямо отсюда отправятся умирать. И все это сделала я.
***
Следующие три дня прошли как в тумане.
Из ярких событий запомнила только как Том принес мне какую-то желтую газетенку, с заголовком «Королева-самозванка!». На передовице красовалось мое фото с тех времен, когда я проводила время на балах местной аристократии.
Мирра отследила появление гадкой статьи и весь тираж уже изъяли до того, как он поступил в продажу, но Том пришел спросить: что делать с редакцией и особо с наглой журналисткой, которую уже не первый раз ловили на пасквилях в мой адрес.
Я попросила рассказать об авторе. Том не был бы собой, если бы заранее не подготовился к такому вопросу. Как выяснилось, некая Рита Майер активно клепала хайповые заголовки для ряда мелких газет различной степени желтушности. В основном они касались светских сплетен, но временами она выдавала и весьма едкие материалы на более серьезные темы. Девица была не старше меня и год назад приехала из глубокой провинции покорять столицу. Понятно, что такая зубами вцеплялась за любую возможность прославить свое имя и зацепиться если не в высшем обществе Праги, то хотя бы возле него.
Кажется, я знала такой типаж людей. Урок по общению с подобными журналистами мне как-то невольно преподал мой босс.
– Том, купи ее, – прервала я его словесные излияния.
– Что? – опешил он и запнулся.
Он что, ожидал того, что я в гневе потребую выпороть мерзавку розгами?
– Девушка просто хочет славы и денег. Дай ей и то и другое. Сделай придворной пиарщицей. А… ты не знаешь этот термин. Скажем так, пусть старается над созданием моего позитивного образа. Обеспечь ей попадание в центральные газеты на главные полосы. Дай денег столько, чтобы у нее закружилась голова. Пишет девчонка хорошо, наглости не занимать, энергии через край. Она хочет попасть в свет? Так пусть гордо вышагивает там в качестве голоса королевы. Я хочу, чтобы она работала на меня.
Том нахмурился, подумал пару мгновений, но, кажется, ухватил мою мысль и кивнул.
Пожалуй, это была единственная удача и хоть какое-то трезвое решение в те дни. В остальное время я, сжавшись, словно маленькая собачка, скулящая от предвкушения удара ремнем всемогущего хозяина, ждала чем обернется эта война. Какие-то люди приходили, совещались, что-то подписывали. По словам Тома я вела себя крайне разумно. Наста что-то подозревала, но только хмурилась, глядя на меня. А я все ждала, когда с фронта приедет первый эшелон с ранеными и поступят первые сведения об убитых.
Лучший военный госпиталь был в столице. Фронт был не так далеко отсюда, так что после первых перевязок и операций в полевых условиях, долечиваться всех должны были отправлять сюда. Всего же несколько часов на паровозе.
Поэтому, как только Том сообщил, что первый эшелон с ранеными прибыл в Прагу, я отменила все встречи и направилась в госпиталь. Мой помощник не был бы самим собой, если бы не подтянул под это событие репортеров и мою новую пиарщицу. Еще бы: высочайшая особа навещает бравых воинов, проливших кровь за отечество. Отличный повод показать меня народу с выгодной стороны. Но вот об этом я думала в последнюю очередь. Собственно, я ни о чем не думала. Просто чувствовала, что обязана взглянуть в глаза тем, кто по моей милости стал инвалидом.
Самое ужасное в госпиталях – это запах. Он бьет наотмашь в ноздри, как только входишь в коридор с палатами. Вонь свежей крови, мочи, гниющего мяса, каловых масс. И это несмотря на все старания медсестер, ухаживающих за ранеными.
Я зашла в палату под вспышки фотокамер и ощутила волну ледяных мурашек по спине. Вот она – цена моего правления. Молодой юноша с ранением плеча восторженно сверкал глазами. Ему повезло. Скоро будет здоров, а шрамы понравятся дамам. Его сосед с загипсованной ногой тоже легко отделался. Сломал стопу приземлившись с парашютом. Спросила его то, что болело и беспокоило больше всего: «Как там, на фронте?» Хотела увидеть войну хотя бы их глазами, но ничего не вышло. Юноша с пылающим взглядом сыпал казенными фразами о том, что враг будет обязательно разбит, а второй угрюмо молчал. Может он и сказал бы что, да только не под дружный скрип карандашей репортеров, фиксирующих патриотические речи героя.
В следующей палате дело было скверно. Сгоревший танкист, забинтованный как мумия, непрерывно стонал, несмотря на капельницу с обезболивающим, уходящую куда-то в эту груду бинтов. Второй лежал и бессмысленным взором смотрел в потолок. Ноги прикрыты одеялом, но даже так было видно, что слева конечность слишком коротка.
Подошла к нему и взяла за руку. Не знаю зачем. При виде него сердце болезненно сжалось и движение получилось само собой.
Опять вспышки камер. Ненавижу их. Наверняка именно этот кадр и поместят на передовицы: я в скромном черном наряде, который так контрастно выглядит на фоне окружающей стерильной белизны и красных пятен на бинтах, сочувственно держу героя войны за руку.
Мозг подмечает это автоматически, а сердце сжалось в ожидании ответа.
«Как там, на фронте?»
И его прорвало. Взгляд перестал быть бессмысленным и равнодушным. Теперь его глаза сверкали страхом и горечью. Раненый плевался словами, кричал что там ад, что имперские войска наступают и мы не в силах сдержать их натиск. Адские невиданные машины врага сминают нашу оборону. Армия бежит.
Карандаши прикормленных дворцом журналистов перестали скрипеть. Эти слова на страницы газет не попадут, но в отличие от того, что я слышала в предыдущей палате, этот человек говорил от всего сердца. Да, он напуган. Боль и страх в его устах преувеличивают все во много раз, но это все равно – правда. Мои генералы просчитались, а ироничный и грустный авиатор был прав. Врага недооценили. Удар империи не был самоубийством.
Переходила дальше из палаты в палату как во сне. Душа заледенела вконец от вида ран, крови, страданий и покалеченных душ. Казалось, что тот, кто дотронется до меня, превратится в ледяную статую. Репортеры уже получили достаточно материала и давно покинули госпиталь, так что я, когда вымучено улыбалась войнам, все чаще получала правдивые ответы. Шепотом, вполголоса, они говорили о том, как взрываются наши бронемобили от невиданных доселе самоходных пушек врага, как горят в воздухе самолеты, не в силах противостоять невесть откуда взявшейся авиации империи.
Когда я вышла из больницы, решение уже созрело окончательно.
Глава 7: Долгие сборы
– Я еду на фронт! – заявила я Тому, когда мы вернулись в здание Треста. Тот открыл было рот, чтобы возразить, но посмотрел мне в глаза и передумал. А Наста вообще завила:
– Наконец-то! Я с тобой!
Я недоуменно взглянула на нее, и подруга тут же пояснила, обведя окружающую обстановку рукой:
– Это вот все – не твое. Сидение в кабинетах, заседания и указы. Ты чувствуешь себя в своей тарелке, только когда ты на острие, в гуще событий. Я уже который день наблюдаю как ты вянешь. Не знаю, что тебе надо сделать, но уж точно не покрываться плесенью во дворце.
Однако, я была не настолько безумна, чтобы прежде чем отдать распоряжение о подготовке моего поезда в сторону линии фронта, не выслушать еще и Мирру. Она, увы, была не столь оптимистична:
– Ты же понимаешь, что организовать покушение на тебя, когда рядом идут боевые действия, раз плюнуть. Якобы шальная пуля от снайпера ни у кого не вызовет подозрений.
– Для этого им нужно подготовиться. Я надеюсь, что буду достаточно непредсказуема для врагов. К тому моменту, как они отправят мне вслед убийцу, я уже окажусь в другом месте. Где – пока и сама не знаю.
Мирра нахмурилась и привычным жестом подбоченилась, засунув большие пальцы за широкий кожаный пояс:
– Ты понимаешь, что, оставив столицу, только усилишь сторону, которая играет против тебя?
– Я чувствую, что если останусь здесь, то потеряю все королевство. И тогда будет неважно кто на какой стороне играл.
Она поморщилась.
– Я буду рядом, – зачем-то добавила Наста, – и от самых больших глупостей уберегу. Кроме того, одного убийцу я уже заколола…
Хоть подруга и бравировала этим фактом, я чувствовала, что первое в жизни убийство еще мучает ее и снится ночью в кошмарах.
Мирра тяжело вздохнула и посмотрела в потолок. Я опять почувствовала себя как тогда в Тресте, когда та была грозным начальником агентурного отдела, а мы с Настой – ее нашкодившими сотрудниками.