— Чему обязана? — спросила Элен.
Дон Мануэль усмехнулся.
— Вы сегодня выглядите значительно менее уверенной, чем за вчерашним обедом.
— Боюсь еще одним неловким движением нанести душевную травму вашему отцу.
— Похвальна, очень похвальна ваша забота о моих родственниках.
— Ваш тон настолько ехиден…
— Еще бы, мисс! Вы доводите до припадка моего престарелого и больного батюшку, до слез и истерики — мою недалекую и богобоязненную сестру и при этом говорите о каких-то своих сожалениях.
— Но вспомните, кто был виновником моего появления здесь и всей этой ситуации, в которой мне приходится поступать подобным образом?
Дон Мануэль помолчал, разглаживая красно-синие перья на своей шляпе.
— И тем не менее, мисс, я рассматриваю это как объявление войны. Вами — мне. Хочу вам сказать, что затеяли вы ее без всяких шансов на успех. Ваши родственники не знают и никогда не узнают, где вы находитесь. Сестра моя — союзник слабый и непостоянный. После разговора с вами она на вашей стороне, после беседы со мной — на моей. Отец? Он скоро умрет. К сожалению. Но и без этого власть в городе принадлежит мне. Причем на совершенно законных основаниях. Я был специально прислан сюда из Мадрида, чтобы сделаться местным алькальдом. У вас нет ни одного шанса возобладать надо мной.
— То есть победа у вас уже в кармане?
— Почти, — улыбнулся дон Мануэль, — это теперь только вопрос времени.
Элен повернула к нему голову и внимательно посмотрела ему в глаза.
— И какою вам представляется победа в этой войне?
Дон Мануэль продолжал ласкать свою шляпу, словно породистое домашнее животное.
— Когда вы признаете свое поражение, вы сами попросите меня, чтобы я взял вас в жены.
— Но ведь я не люблю вас.
— За это будет вторая война.
Дон Мануэль встал, надел шляпу и, не торопясь, вышел из комнаты.
— Лавинии Биверсток нет в Порт-Ройяле?
— Точно так, милорд, — кивнул лейтенант Уэсли, длинный, худой, унылый валлиец. Ему было поручено наблюдать за домом юной плантаторши.
— А где же она?
Уэсли развел руками.
— Дайте мне поручение, я попробую узнать.
Губернатор сидел за столом вместе с лордом Ленгли, который никак не мог понять, почему столько внимания уделяется этой самой мисс Биверсток, и поэтому делал максимально значительное лицо.
— А как вы узнали, что ее нет, Уэсли?
— Проговорился помощник садовника, мои парни угостили его в «Красном льве», и он…
— Понятно, Уэсли. Можете идти. Да… знаете, когда вам нужно будет в следующий раз тратить казенные деньги, используйте «Золотой якорь».
Лейтенант козырнул и удалился.
— О чем мы говорили с вами, сэр? — обратился губернатор к лорду Ленгли.
— О фортификации.
— Так вот, сегодня мы больше говорить о ней не будем.
— Сэр!
— Не сердитесь, лорд Ленгли, просто наступил момент, когда я должен предпринять несколько решительных шагов.
Сэр Фаренгейт надел сначала шпагу, потом шляпу. Лондонский инспектор догадался, что его выпроваживают, и даже, кажется, не очень вежливо. Он, надувшись, встал.
— Вы так спешите на свидание с привлекательной девушкой, что это вас до известной степени извиняет.
— Обещаю вам, вернувшись, все объяснить. — С этими словами губернатор вышел из своего кабинета, и уже в коридоре прозвучал его приказ: — Бенджамен, карету! И пусть догонят Уэсли, он мне понадобится.
— Может быть, нам стоит взять небольшую охрану? — поинтересовался валлиец, когда вернулся.
— Даже чуть побольше, чем небольшую, — усмехнулся губернатор. — Очень может статься, что нам понадобятся люди.
Четверо церемониальных негров с пиками выросли как из-под земли. Видимо, по команде Бенджамена.
— Ну, только вас мне сейчас не хватало. — Губернатор обернулся к дворецкому. — Сейчас как раз удобный случай решить с ними. Бенджамен, найдите им какую-нибудь работу по дому.
— Слушаюсь, милорд.
Через десять минут карета губернатора, сопровождаемая двумя десятками драгун, проследовала на север от Порт-Ройяла по направлению к Бриджфорду.
— Так мы едем к этому таинственному особнячку? — спросил Уэсли.
— Я убежден — все, что происходит на острове в последние месяцы, так или иначе связано с этим мрачным строением.
— Мы будем его обыскивать, милорд? …..
— По крайней мере сделаем такую попытку.
— А почему вы убеждены, что если мисс Лавинии нет в Порт-Ройяле, то она именно там? Могла она, например, отправиться попутешествовать?
— Мне трудно это объяснить, но я уверен, что она не уехала путешествовать.
Вскоре они уже стучались в темные, полукруглые сверху, обитые темными металлическими полосами ворота. Ворота эти несли на себе заметные следы недавнего взламывания, но починены были качественно.
— Однако в этом доме не спешат отпирать двери, — сказал сэр Фаренгейт, когда прошло несколько минут после того, как был нанесен первый удар. — Неужели я ошибся?
— Придется лезть через забор? — спросил Уэсли.
— Весьма возможно.
Но этого делать не пришлось, послышались шаги во внутреннем дворике, и чей-то скрипучий голос спросил, кто это ломится в дом в такую рань.
— Его высокопревосходительство губернатор Ямайки, — громко объявил сэр Фаренгейт, он не любил козырять своим полным титулом, но в этой ситуации это было необходимо.
Дверь для начала приподняла веко смотрового глазка, а потом уж отворилась. Вслед за губернатором во внутренний двор, где происходили события того самого «итальянского» вечера, вошли, гремя шпорами, десятеро драгун.
— Смотрите повнимательнее, ребята, и не очень стесняйтесь, — напутствовал их Уэсли.
Сэр Фаренгейт подошел к чаше фонтана и похлопал ладонью по зеркалу воды.
— Однако где же хозяйка? — громко спросил он, оглядываясь.
— Я здесь, — раздался голос Лавинии. Она стояла на верхней галерее, на том же самом месте, с которого наблюдала появление в доме людей дона Диего. Она была в странного вида платье, и волосы у нее были выкрашены в белый цвет. — Чему обязана, милорд? И что это за шум? — Она указала в сторону решительно разбредающихся по первому этажу солдат. — Я подумала, что это снова испанский налет.
Сэр Фаренгейт улыбнулся настолько дружелюбно, насколько смог, и начал, не торопясь, подниматься вверх по лестнице.
— Одну голову не могут оторвать дважды — была у нас такая грубая солдатская шуточка.
— Корсарская, — ехидно уточнила Лавиния.
— Корсарская, — не стал спорить губернатор, — а к вам я прибыл по надобности совершенно частной.
— К вашим услугам.
Сэр Фаренгейт был уже на верхней ступеньке, рядом с хозяйкой.
— Покойный мистер Биверсток, ваш батюшка, помнится, неоднократно зазывал меня посмотреть свое собрание старинных испанских книг. Вы же знаете эту мою слабость.
— Но государственные дела сдерживали вас до сих пор?
— Вот именно, мисс.
— Должна вас разочаровать, господин губернатор. Мне ничего не известно об этом отцовском собрании.
— Еще бы! — воскликнул сэр Фаренгейт. — Разве девичье это дело — рыться в старых, пыльных, заплесневелых пергаментах? Ваше дело — следить за собой и нравиться мужчинам.
Лавиния выслушала эту речь с каменным выражением лица.
— И тем не менее, сэр, я продолжаю настаивать на том, что никаких бумаг и карт в моем доме нет.
Губернатор не стал продолжать спор, он просто прошел мимо хозяйки, вслед за ним проследовал Уэсли.
— Чтобы не затруднять вас, мы пороемся сами. Простите мне мое стариковское упорство.
Сопровождаемые разъяренно молчащей хозяйкой, они подробно осмотрели вместе с солдатами дом и все постройки на территории усадьбы. Никого, кроме трех-четырех крепко спящих слуг в угловой комнате на первом этаже, не было. Когда их разбудили, они стали болтать какие-то сонные, не относящиеся к делу глупости. Особенно тщательно был осмотрен кабинет старика Биверстока. Несколько раз в процессе этого осмотра сэр Фаренгейт опирался локтем на ту самую каминную полку, при помощи которой отворялся ход в подземелье. Лавиния слегка бледнела в эти моменты, но в целом держалась твердо и не дала повода заподозрить ее в том, что она чрезмерно волнуется.
Уже в самом конце осмотра было действительно отыскано на дне старинного бристольского сундука несколько испанских книг в потрепанных переплетах. Это было совсем не то, что искал сэр Фаренгейт. С трудом сдерживая понятное раздражение, он вдруг спросил у хозяйки, имея в виду ее волосы:
— А для чего или, вернее, для кого вы так преобразились?
Лавиния была готова к этому вопросу и поэтому ответила, не задумываясь:
— Если бы вы хоть немного знали женщин, то вам было бы известно, что женщина прежде всего хочет нравиться себе самой, а потом уж какому-то мужчине.
— Ну что ж, я уеду от вас не с пустыми руками. Во-первых, эта тонкая мысль о женском нраве, а потом еще и это… — Сэр Фаренгейт взвесил на руке тяжелый испанский фолиант, — Отчего вы так не хотели, чтобы я с ним ознакомился?
— Мне очень стыдно, милорд, — притворно потупилась Лавиния.
Сидя в карете, сэр Фаренгейт сказал трудяге Уэсли:
— Признаться, я думал, что улов будет побогаче.
— Мы перерыли все, сэр. Ничего подозрительного, только какой-то запах странный мне почудился в левом крыле дома.
— Запах — слишком неуловимая улика.
Сэр Фаренгейт набил трубку.
— У меня такое ощущение, что мы были в двух шагах от Энтони.
— Мы перерыли все, сэр, — извиняющимся тоном произнес Уэсли.
Губернатор похлопал его по колену — ладно, мол.
— А книжка-то хоть стоящая? — поинтересовался лейтенант.
— Как это ни смешно, очень, ради нее одной стоило съездить в Бриджфорд.
Глава 17ПЛАТОК И ОТСТАВКА!
Энтони догадался, каким образом этой красотке с белыми волосами удается оставаться бодрствующей, когда его смаривает необоримый сон. Все дело было в платке. Всякий раз, когда она прикладывала его к носу, начинался для пленника полет Морфея. Наверняка он был пропитан составом, смягчающим действие снотворного дурмана.