Хотя нет, не до конца. Что-то не давало ей покоя. Но так много мыслей крутилось в голове, а скула ныла и немела, время от времени посылая болевые импульсы то в голову, то в шею, что сосредоточиться было очень сложно. И все равно о случившемся она не жалела: пусть что угодно, но хотя бы с отцом они поговорили. Остались мелкие вопросы, но теперь, когда контакт налажен, она найдет для них удобный момент.
Вика закрыла учебник и легла на постель поверх покрывала, баюкая больную коленку, но когда через полчаса в комнату заглянула мать, она уже снова сидела за столом. Девочка вздрогнула, услышав голос, – мать умела двигаться совершенно бесшумно:
– Не стоило тебе напрягаться с уроками после такого стресса. – Та, как плохая актриса, тщетно пыталась вложить в голос хоть немного заботы. – Не думаю, что ты завтра пойдешь в школу.
– Из-за этого? – Девочка указала на разбитую скулу. – Ерунда, мам, уже почти не болит. Я скажу, что упала, если будут…
– Отец звонил своему знакомому в полицию и разузнал, что этот нелюдь задержан. Его кто-то уже опознал, но, возможно, тебе тоже нужно будет дать показания.
– Ладно.
– А сейчас я хочу выйти на улицу и немного продышаться после всего, что на меня сегодня свалилось. Нет, ты уж, будь добра, побудь остаток дня дома, – жестом остановила она привставшую со стула дочь. – Отец через пять минут закончит работу, и мы с ним побродим по скверу. Вернемся к ужину.
Мать удалилась так же бесшумно, но Вика все же слышала злорадный скрип упрямого замка. Она посидела пару минут, добила задачу, а потом выглянула во двор: мать в белоснежном плаще стояла на дорожке между палисадниками, ветер трепал ее густые русые волосы, а от угла дома к ней уже бежал отец. Они взялись за руки, сомкнули плечи и тихо-тихо побрели в сторону сквера. Вика вздохнула завистливо и отправилась в родительскую комнату.
Здесь ничто не говорило о том, что они всего месяц как переехали, во всем царили продуманность и порядок. Три книжные полки в виде геометрических фигур – круга, ромба, квадрата, черный комод, на котором были расставлены яркие фигурки животных, которые отец привез из Чехии. Мягкие тумбы по обе стороны широченной кровати, поверх дерева обиты белой кожей. Вике даже рыться нигде не пришлось, она чинно прошлась по периметру комнаты, держа руки сцепленными за спиной, иногда поднимаясь на цыпочки, но альбома нигде не обнаружила.
Проходя мимо кровати, не удержалась от искушения – по старой привычке упала плашмя и вытянулась во весь рост лицом вниз на любимом стеганом покрывале. Нежный шелк приятно холодил лоб, даже головная боль отступила. Вика раскинула руки и тут вдруг нащупала что-то твердое – мать оставила альбом там же, где прятала от дочери.
Тяжело дыша от волнения, девочка осторожно извлекла альбом, стараясь при этом точно запомнить его местоположение. Опустилась на прикроватный коврик и открыла на первой странице.
Нет, это был не ее детский альбом, на что она в глубине души надеялась. Да можно было сразу догадаться, слишком уж чистой была его обложка. Она не пожелтела от времени, страницы не обрели затхлый запах лежалой бумаги. В этом альбоме вообще не рисовали, в него вклеивали рисунки. Некоторые были сделаны на тетрадных листах, другие – на половинках или четвертинках листов для факса, на вырванных из блокнота листочках с перфорацией. Почти все, кроме самых маленьких, были до этого сложены пополам, но потом аккуратно разглажены.
В начале альбома рисунки были совсем детские, Вика даже приняла бы их за свои, если бы не знала собственную полную безнадежность в деле рисования. Нет, у нее была твердая рука и цепкий взгляд, она легко переносила на бумагу изображение предмета, могла портрет с натуры нарисовать. А вот сама придумывать тему не умела и рада была, когда уроки рисования остались позади. Правда, в гимназии «Белая радуга» уроки живописи и графики входили в обязательную программу для всех классов, но пока они делали этюды, и девочка не волновалась.
У того, чьи творения были аккуратно вклеены в альбом, проблем с фантазией точно не имелось. Первый же рисунок с обязательным домиком и солнышком пестрил необычными существами на земле и в воздухе. Дальше шло изображение подводного мира, и его обитатели явно не были заимствованы из мультика про Русалочку.
С каждым новым листом почерк автора становился более взрослым, более узнаваемым. Рисунок, где за девушкой на фанборде неслись две акулы, одна – с окровавленной пастью, а маленький дельфинчик на их пути отважно прикрывал отступление серфингистки, хотелось рассматривать долго и со всеми подробностями, но Виктория не могла себе позволить такую роскошь. Она искала ответ на главный вопрос: чьи это рисунки? Да, ее двоюродная сестренка Галочка, дочь маминой сестры, отлично рисует, но манера у нее другая. Кроме того, Галочкины работы Вика смотрит и лайкает в ВК, там же общается с сестрой, а мать с мамой Галочки связывается по скайпу, и никаких писем. А эти работы были отправлены по почте в конвертах. Тоже странно – в обязанность Вики входит доставать почту, отбирать нужное и выкидывать рекламу, но она ни разу не видела в ящике личных писем.
Виктория предположила, что это могут быть мамины рисунки – та тоже хорошо рисовала, но затем обнаружила листок с портретом актера из сериала «Ривердейл». Нарисовано было вдумчиво, старательно, с чувством. Мать подростковые сериалы никогда не смотрела, значит, не она.
Вдруг Вике показалось, что щелкнул дверной замок, – она вздрогнула, залилась краской. Дрожащими руками поспешила засунуть альбом обратно под покрывало, разгладила его ладонями. Выскочила из комнаты – нет, показалось, никого в прихожей нет. Это нечистая совесть сыграла с ней злую шутку.
Собственно, до этого внезапного испуга она вообще не считала, что делает что-то плохое, запретное. Ей никто никогда не запрещал входить в родительскую комнату, она даже раз в неделю по собственному почину наводила там порядок, когда маме особенно нездоровилось, – уборщицу со стороны мать в квартиру никогда не пустила бы. Вика могла спокойно рыться в книгах, брать и уносить к себе какие захочет, если только они не лежали с закладками на тумбочках. Возможно, этот альбом она и раньше видела на полках, но он не пробудил ее любопытства. Хотя едва ли.
Позвонил отец, спросил, в состоянии ли она доехать с ним до полицейского участка, опознать напавшего на нее парня и написать заявление. Вике в полицию совсем не хотелось, но она привыкла с самыми неприятными делами расправляться в первую очередь, поэтому в темпе переоделась и приготовилась к выходу. Но родителей не было еще целый час. Она уже и волноваться начала, и в окна выглядывать, а вот позвонить не решилась.
Наконец теперь уже взаправду хлопнула входная дверь. Вика прислушалась, приоткрыв свою дверь на узкую щелку, – похоже, привычка подслушивать сформировалась в сжатые сроки. Ей хотелось понять, все ли в порядке с мамой и почему прогулка так затянулась.
– И что нам теперь делать, снова квартиру менять, что ли? – Голос матери звучал глухо, как будто она была готова заплакать.
– Перестань, Анечка, еще не хватало, – с досадой отозвался отец. – Постараемся поменьше контактировать, и все дела.
– Но это же не женщина, а птица-говорун какая-то, – продолжала возмущаться мать. – А если она теперь и с ней захочет поболтать?
Девочка сообразила, что речь идет не только о какой-то женщине, но и о ней, Вике. Она давно привыкла, что родители крайне неохотно называют ее по имени.
– Не захочет. Мы ей ответили на все вопросы, и я просто не представляю, какой наглостью нужно обладать…
– Ты будешь удивлен, – голосом, полным сарказма, перебила мать. – Слушай, может, в самом деле отправить ее куда-нибудь? В школу с пансионом, в санаторий с учебной программой, если уж она сама про это заговорила?
Тут уж можно было не сомневаться, что разговор шел о ней. Вику бросило в жар. Значит, родители все же обсуждали ее просьбу о закрытой школе.
– Глупости! – непривычно жестко оборвал отец. – Этого никогда не будет, нам хватило этого лета. Я не намерен из-за всего этого потерять еще и тебя…
Голоса удалились в сторону кухни, в очередной раз оставив Викторию в недоумении. Теперь она окончательно ничего не понимала.
Таня проснулась в отличном настроении, хотя разбудил ее голод – тянущее чувство в животе. Ого, да это же лучше любого будильника работало! Девочка живо выползла из-под одеяла, привычно оглядела себя с ног до головы в зеркале, хотела огорчиться, но неожиданно громко хихикнула и подмигнула сама себе. Все можно исправить, пока жива!
Родители уже отбыли на работу, на кухне был только брат, допивал кофе. А Таню ждала именно та еда, которую она с вечера заказала матери: отварная куриная грудка и салат. В жадной спешке заправляя его маслом, – аж руки тряслись! – она сказала:
– Ты, Еж, меня не жди, отправляйся прямо сейчас куда там тебе нужно.
Подвижное лицо брата тут же выразило шутливую обиду:
– За что так сурово, сестрица? А я-то мечтал спокойно попить кофейку, потом не спеша прогуляться с тобой под дождиком.
– Нет уж, без меня гуляй, если хочется, – ответила Таня, вгрызаясь в нежное мясо. – Я уже в новой школе пообвыкла, дорогу тем более запомнила.
Володя нахмурился. Возможно, он подумал о том, что не в силах уберечь сестру от неприятностей, ведь вчера все началось, едва они расстались. Дернул ее за косу и пошел к себе в комнату собираться. Таня вышла из дома через десять минут с расчетом пройтись спокойно и подготовиться к новым возможным испытаниям.
От их нового дома до школы всего-то была четверть часа ходьбы даже самым медленным шагом. Она прошла один двор, другой, потом через подворотню – и вот уже впереди над крышами пятиэтажек стали видны золотистые башенки и старинные дымоходы «Белой радуги». Но тут из-за дерева ее кто-то окликнул.
Таня обернулась и едва сдержала раздраженный стон, потому что там, вскарабкавшись в развилку раздвоенного тополя и умостившись в ней, стоял Майский. Кудрявая Пашина голова торчала между двумя стволами – вечными соперниками в борьбе за выживание. Сегодня Майский не улыбался, и румянец со щек как-то слинял.