куртке и прижимала палец к губам. Убедившись, что он притих, сказала коротко:
– Иди на кухню. На цыпочках.
На кухне горела синим пламенем конфорка древней плиты, стояла одинокая чашка с остывшим чаем и лежала на блюдце наполовину откушенная конфета. Лимонная, Элкина любимая.
– Эй, что у вас тут творится? – тихо, но возмущенно спросил Редкий.
– Мы спим, – информировала его Котенок. – Антон уснул прямо за компом, обнимая мышку. Я подождала немного, а потом отключила его телефон и погасила верхний свет. По-моему, он не спал уже неделю. Набросила на него покрывало с дивана, в комнате такой колотун. А сама вот пью чай с закрытыми глазами, греюсь и набираюсь сил, потому что потом наш маньяк проснется и уж точно не отпустит до утра.
– А твой телефон?
– Давно умер. – Элла беззаботно махнула рукой. – А почему ты вернулся? Все хорошо?
И глянула с каким-то особым выражением, смысл которого он не уловил.
– «Все хорошо, но нет зрителей». В данном случае слушателей, – туманно ответил Эдуард. – И еще я подумал, что тебе в такси одной ехать ночью – это не вариант. А этот потомок бомбистов и не подумает тебя проводить.
Котенок отвернулась, пряча довольную улыбку, – значит, он правильно все сказал. Эдику не терпелось рассказать то, что услышал от Воронцова, но по своей давней привычке он тянул время, ожидая подходящий момент для сногсшибательных новостей.
– Ну а вы нашли что-нибудь интересное, или пустой номер оказался с соцсетями?
Девушка запустила обе пятерни в густые черные волосы и пару раз глубоко вздохнула – как всегда, когда искала наилучшую формулировку ответа.
– Это было необычно, вот что могу пока сказать. Вроде как когда начинаешь читать книгу с необычным сюжетом: ничего не происходит, а тебя уже потряхивает от предвкушения. В группе почти не было конкретной информации, но можно понять, что с появлением этих ребят, даже до того, как они стали общаться между собой, вокруг них стали происходить загадочные вещи. И сама школа стала меняться, что ли. Один пост так и назывался: «Меня больше не тянет в Хогвартс». И группа была создана еще до появления в школе стрелка, гибель детей стала для подписчиков настоящей трагедией. Но были и противоположные мнения – комментариев мы начитались самых разных, это притом, что сейчас они закрыты и в большинстве своем удалены. Некоторые писали, что дети были опасны не только для школы – для всего города. И что погибли они по недосмотру школьных властей, если бы их еще раньше изолировали от общества нормальных людей, то ничего бы не случилось. Этот комментарий появился недавно, поэтому мы успели его прочесть. А еще мы нашли там ссылку на беседу. Она вроде открытая, но попасть туда можно лишь через одобрение админов. Поэтому бо́льшая часть времени ушла на то, чтобы создать мне новую страницу и придумать подходящий образ. Когда Тоха отключился, мы как раз ждали, примут меня или нет.
– Ого, – уважительно протянул Эдик.
– Пока не «ого». Вот если возьмут… Ладно, у тебя-то что?
– Я познакомился с Платоном, – скромно сказал Редкий.
Элла ахнула и всплеснула руками, чем вполне оправдала его ожидания. Все же первый за десять лет контакт с одним из найденышей!
– Он в самом деле был в парке, на том самом месте, где я когда-то нашел его. А за ним очень пристально наблюдал один тип, не знаю, что замышлял, но явно ничего хорошего. Я его отогнал, а тут и парень подошел. Мы познакомились, и он мне рассказал все, что помнит из детства…
– Да ты пытал его, что ли?!
Редкий едва с табурета не свалился – он и не заметил, как на пороге кухни появился Кинебомба. Стоял, чуть пошатываясь со сна, но в глазах бушевало пламя нетерпеливого интереса с нотками недовольства – он уже подсчитывал недочеты в действиях приятеля.
– Вот и нет, – буркнул Эдик, ощущая себя молоком, закисающим на жаре, так всегда влиял на него Тоха. – Просто проводил до дома, а по пути он поделился воспоминаниями. А помнит он, как мы и допускали, многое. И еще я, кажется, понял, почему эти детки вдруг становятся одной компанией. Ну что их притягивает друг к другу.
И он метнул торжествующий взгляд на Эллу, на Кинебомбу же старался не смотреть. Котенок сидела с приоткрытым ртом, глаза широко распахнуты – идеальный слушатель.
– Так-так, становится интересно, – шагнул вперед Антон. – Что же это?
– Мелодия! Помнишь, я рассказывал, что слышал что-то запредельно жуткое, но мелодичное в ту ночь, когда подкинули Четверга?
– А как же, помню. Как и то, что никому по сей день не удалось из тебя эту мелодию вытянуть.
– Точно! – Редкий возбужденно заметался по кухне, врезался в стол и опрокинул чашку, но ничего не заметил. – Я все эти годы не мог ее вспомнить, она, дрянь этакая, просто растаяла в памяти. А сегодня вечером, когда я говорил с парнем, почти в том самом месте, в полумраке, она вдруг прямо взорвалась у меня в голове! Ну я ее тихонько насвистал.
– А нам насвисти! – тут же потребовала Элка.
Но Редкий огорченно мотнул головой:
– Я снова ее потерял. Была, и нету. Хотел сразу записать, как вспомнил, уже диктофон открывал. Но тут Понедельник как кинется ко мне, стал спрашивать, где я это слышал, от кого. Он-то ее помнит! Потому что он эту чертову музыку все свое детство день и ночь слышал!
– Так, дальше, – подстегнул Кинебомба. Он выглядел одновременно взволнованным и как будто окаменевшим, растерявшим все эмоции.
– И вот, я сразу сообразил, что может этих детей сблизить. Ну мы-то ломали головы, как это они находят друг дружку, по какому признаку. А это мелодия. Они слышали только ее, пропитались ею насквозь. И если однажды они вдруг окажутся вместе и услышат…
Редкий притих, подбирая верное слово. Нет, не узнают друг друга, они никогда не виделись. Но почувствуют сопричастность, что ли. Пусть там будет полно народа, но все спокойно разойдутся, а эти бедолаги так и останутся на месте, ошеломленные, испуганные, сбитые с толку.
– Ладно, – изрек Антон, оседлал табурет и заерзал на нем, устраиваясь поудобнее. – Ты, конечно, лоханулся, друг…
– Что?! – взвыл Эдуард.
– А то. Мужика того нужно было отслеживать и колоть, который за ним следил. Платон и другие детишки от нас и так никуда не денутся. Ну да ладно, сделанного не исправить. Давай все по порядку и с подробностями.
Но Редкий лишь тяжело дышал и прикидывал, не врезать ли Тохе, наплевав на его изнуренный вид. Ну как можно быть таким нетактичным гадом? Эх, зачем природа создала Редкого этаким атлантом, что и драться западло, тем более с дохлым Кинебомбой. Элла бросилась на его защиту:
– Эд все правильно сделал! Он не мог оставить Платона одного, вдруг за мальчиком следил не один человек! А ведь кто-то был там в кустах – может, даже не человек!
Антон махнул рукой, типа ладно, поверил. Эдик к тому времени сумел проглотить обиду и приступил к подробному пересказу того, что услышал от Понедельника.
Когда он закончил, Элла плакала и даже не пыталась отворачивать зареванное лицо. Она вообще никогда не стыдилась своих эмоций. Эдик глянул на нее виновато, а Антон спросил в своей обычной манере:
– Эй, чего ревешь?
– Жалко! – хлюпнула носом Котенок. – Как представлю, что эти малыши выли тихонечко каждый в своей одиночке, как животные, как покинутые волчата…
– Они и были на тот момент животными, – уронил Кинебомба, уже обдумывая что-то свое. – А животное, если его кормить и поить, не так уж и страдает. И выли они для своего развлечения, как другие песни поют. Я вот что хочу понять: ладно, на мелодию ребята могут среагировать, принимается. Но с чего они рядом-то окажутся?
Эдик промолчал, потому что тирада друга о животных его сильно разозлила, но обдумать вопрос он еще не успел. Зато Элла сказала:
– Просто потому, что они необычные дети. Пусть мы пока не знаем до конца про всех, в чем их особенности, но они всегда отличались от других, всегда были на виду. Белая ворона себя со стороны не видит, зато окружающие видят и сами подталкивают к ней других белых ворон. Эти дети непременно каким-то образом подтянутся друг к дружке.
Антон кивнул, но не в знак согласия, а давая понять, что эта тема исчерпана, затем отдал новые распоряжения:
– Элла, свари кофе! Эдька, на минуточку.
Редкий бросил на подругу виноватый взгляд и прошел в комнату вслед за приятелем. После теплой кухни здесь было холодно и сыро, куда хуже, чем на улице. Подумав об этом, Редкий машинально бросил взгляд сквозь окно и вздрогнул – ему показалось, что нечто темное и мохнатое в этот самый миг отпрянуло от стекла с внешней стороны.
– Ты чего? – удивился Кинебомба. – Нервишки расшатались?
Эдик скрипнул зубами и опустился на диван, руки на всякий случай сцепил замком за спиной. Антон про него словно забыл, прогуливался туда и сюда, оживил комп. Редкий, едва сдерживаясь, сказал:
– Слушай, Антон, Элке может быть обидно, что у тебя какие-то секреты завелись. Она вкалывает на группу, между нами говоря, больше нас всех, ну исключая тебя. А ты ее попросту эксплуатируешь…
– Так почему ты не коснулся его? – не слушая, спросил Антон.
– Что?! Кого?
– Платона. Этот мальчишка уже несколько лет никому не разрешает дотронуться до себя. Приходит в гимназию со звонком, чтобы не оказаться в толпе. Его опекуны специально договаривались насчет этого с учителями, ссылались на вполне объяснимый страх мальчика с поврежденной ногой быть сбитым, травмированным.
– Возможно, так оно и есть…
– Нет. Другое тут. Его пару раз брали на усыновление, потом очень быстро возвращали. Подозрительная суета вокруг тихого, исключительно умного парня без единой плохой привычки. Я рассчитывал, что ты будешь смелее, раз уж представилась возможность. Ну по плечу бы его потрепал, то ли.
– Смелее? – Эдик в одно мгновение сделался красным, как серединка спелого арбуза. Весь его триумф был сведен не просто к нулю, а к позорным упрекам. – Да ты просто больной! Я столько сделал! Сумел подружиться с мальчиком, расположить к себе, заинтриговать! Столько всего узнал… А, да чего говорить! И ты упрекаешь меня в том, что я под конец все не испортил?!