– Я не вписываюсь в усредненные стандарты, вот и все, – солидным голосом объяснил мальчик, чтобы она не подумала лишнего. – Так не скажешь, что мы вместе учимся? Они ушлые, живо вычислят.
– Не скажу, – она снова улыбнулась.
Маго невольно залюбовался – улыбка у девчонки была что надо, что-то такое приятное зажигала в груди.
– Я вообще не думаю, что меня кто-то об этом еще спросит. Полицейские сказали, что им с этим фруктом и так все ясно, давний знакомый.
Угушев кивнул и уже собирался влиться в ряды бегущих по лестнице – прозвенел предупредительный звонок, но тут девочка снова заговорила голосом приглушенным и как будто испуганным:
– Я его с трудом узнала, того типа. Он стал таким странным, постоянно вздрагивал и прощения просил. И даже плакал, к маме своей хотел, как будто в детство впал. Полицейские ему не особо верили, а я… мне как-то даже страшно стало.
– Почему? – живо спросил Маго, которого тема чужих страхов за неимением собственных интересовала больше всего на свете.
Девочка мялась и переступала с ноги на ногу, пришлось дернуть ее за рукав форменного жакета.
– Ну я его дебилом обозвала, три раза повторила. Теперь чувство дурацкое, будто я его…
– Заколдовала? – захихикал мальчик, и Вика пожалела, что сболтнула про это – что такой мелкий может понимать.
Она пожала плечами и отступила на шаг.
– Забей, – уже без смеха посоветовал Угушев. – Он скоро оклемается. И ты не при делах, ясно? Это я в него еще раньше камнем бросил – и попал.
– В голову?
– В ногу. В том-то все и дело. Эффект вышел с задержкой, зато мощнее обычного.
Девочка вопросительно подняла графитовые брови, сильно контрастирующие с волосами, и заморгала, показывая, что не понимает, к чему он клонит. Маго снова на себя подивился: да с чего он хвост перед ней распустил, ведь никогда и ни перед кем на эту тему не кололся. Ну ладно, он расскажет… или лучше покажет, словам все равно веры не будет.
Он нырнул рукой в карман, пошарил и вытащил на свет совсем маленький камешек, даже не камешек – керамзит, на кухне из цветочного горшка достал. Продемонстрировал его Вике, а потом вдруг кинул, целясь ей в плечо. Но девчонка уклонилась, камень срикошетил об стену и улетел в лестничный пролет. Оттуда донесся чей-то возмущенный вскрик.
– Хорошая реакция, – сказал Маго.
– Ты зачем кидаешься?
– Просто хотел тебе показать. В кого я попаду камнем, тот через некоторое время начинает всего бояться и от всех шарахаться. Если виноват, бежит каяться и прощения просить. Но на всех через разное время почему-то действует. Так что даже хорошо, что я в тебя не попал. Прикинь, начала бы посреди урока трястись и все грешки свои училке выкладывать.
Фомина, выслушав, закатила глаза:
– Ну ты и фантазер!
– Ага, – не стал спорить Маго. – Ладно, я помчался. А то придется в учителя камень кидать, чтобы моих за опоздание не вызвал.
– Давай! Удачи учителю!
Мальчик убежал, высоко подпрыгивая и размахивая руками, словно старался взлететь. Вика была ему благодарна, что отвлек хоть на пару минут от гнетущих мыслей; но, глянув в пролет, тут же о нем забыла, потому что увидела в самом низу лестницы того, ради кого торчала тут уже полчаса.
Платон шел быстро, ноги ставил твердо, так что хромота была почти незаметна. Виктория застыла, всячески стараясь на него не смотреть и вообще сделать равнодушное лицо. Будто бы она просто изучает время работы библиотеки. Если пройдет мимо и не заметит, она не станет окликать.
Снова звонок. У Вики сердце заныло от тревоги: она никогда, ни разу в жизни не опаздывала на уроки. Но ведь не зря же столько ждала. Учительница наверняка ее простит, особенно с таким-то лицом. Вчерашний учебный день она пропустила – с утра голова разболелась так, что хоть плачь. И сегодня все утро отец уговаривал не ходить в школу, даже мать подключилась. Вика решила, что может даже на второй урок заявиться, ничего. Вот у Платона наверняка время рассчитано…
Парень уже поднялся на опустевшую площадку и тяжело прислонился к перилам. Стало ясно, что нелегко давался ему подъем по крутым ступеням старого особняка. Вика вдруг испугалась, что стала нежеланной свидетельницей его слабости, и попятилась, планируя незаметно просочиться в рекреацию, а там уже броситься к классу. Платон размышлял о чем-то и так ушел в свои мысли, что девочку не замечал. Но она оплошала – не вписалась рюкзаком в арку. Старшеклассник вскинул голову на шум и вдруг улыбнулся так радостно, словно только и мечтал о встрече с ней.
– Привет, – сказал он, – а я вчера наводил о тебе справки, решил, что заболела. Собирался позвонить.
Вика даже не смогла обрадоваться, так изумилась. С чего бы ему беспокоиться о ней после их недолгого и суматошного знакомства?
– Как наводил? Ну в смысле, ты же не знаешь ни класса, ни моей фамилии.
– Я очень наблюдательный. – Его улыбка стала еще шире. – Припомнил, с кем тебя видел, некоторых из них я знал по фамилиям. Мысленно сопоставил со списками классов, бросились, понимаешь, в глаза первого сентября.
– Ничего себе, вот это память, – прошептала обескураженная Виктория.
– А еще я точно помню, что этого украшения на твоем лице в воскресенье не было, – подходя ближе и наклоняясь, чтобы рассмотреть повнимательнее, вопросительным тоном добавил Платон.
– Ты не представляешь, сколько всего произошло с того времени, – выдохнула девочка, окончательно поверив, что ему не наплевать на ее проблемы.
– Расскажешь?
– Я бы хотела, – не стала юлить и отнекиваться Вика. – Но у тебя урок, наверное?
Платон помотал головой:
– Нет, нам сегодня ко второму. Я в библиотеку шел.
Вика уже собиралась спросить, так ли сильно ему нужно в библиотеку, но парень добавил:
– А у тебя сейчас геометрия, верно?
– Ага, – смутилась Вика. Ей совсем не хотелось выглядеть в глазах Платона раздолбайкой. – А ты можешь… ну после школы?
– Запросто. Заканчиваем мы сегодня одновременно. Жду тогда в зимнем саду?
– Да, – счастливо выдохнула девочка. – Здорово, что тебе и расписание в глаза бросилось. Ладно, тогда я… на геометрию.
Но она не сдвинулась с места, привлеченная грузными шагами и тяжелым присвистывающим дыханием внизу, на лестнице. По ступенькам карабкалась девочка чуть младше ее, толстая и растрепанная. Она словно убегала от погони, и взгляд был загнанный, полный тревоги. Заметив ребят, она попыталась взять себя в руки и хотя бы не дышать как паровоз – безрезультатно. Теперь толстуха стояла на середине лестничного марша, тяжело опиралась обеими руками о собственное колено и словно прикидывала, продолжить ей движение или повернуть назад.
– Эй!
Крик раздался сверху, и Вика с Платоном синхронно посмотрели туда. С площадки третьего этажа в пролет опасно свешивался парень с густыми светлыми кудрями, круглолицый и очень симпатичный даже в таком перевернутом состоянии. Толстуха тоже вскинула голову и еще больше помрачнела. Призывно махнув рукой, парень испарился, а девочка, тяжело вздохнув, продолжила путь наверх. Проходя мимо старших ребят, она смущенно отвернула голову.
– Интересные дела творятся в этой гимназии, – задумчиво изрек Платон, провожая глазами ее понурую спину.
Он подмигнул Вике, а она в ответ несмело ему улыбнулась. И они разошлись в разные стороны.
Когда пятнадцать минут назад Таня Милич вошла в школьную раздевалку, то первое, что привлекло ее внимание, был транспарант – длинный кусок ватмана, натянутый между двумя рядами вешалок, – и текст на нем, четко и ярко выведенный разноцветными фломастерами:
«Здесь раздевается толстая воровка – берегите ваши карманы!»
Таня отпрянула и на пару мгновений оцепенела. Вешалка была их класса, на боковине и бляха прибита – «7 А». Нужно было просто повесить свой плащ и поскорее выйти прочь, но Таня словно впала в ступор. Стояла и таращилась на надпись, отчетливо слыша при этом сдавленные смешки из дальнего угла, где раздевались младшие классы. Ее толкали и цепляли те, кто уже опаздывал на урок. Некоторые замирали, читали надпись, переводили взгляд на девочку, и губы их расплывались в мерзких улыбочках. Потом, чуточку шаркая ногами, появилась техничка с собранными в пучок снежно-белыми волосами и темными молодыми глазами.
– Ну и безобразие, третий раз за утро убираю! – возмутилась она, одним движением сорвала растяжку и унесла, нещадно комкая сильными смуглыми пальцами.
Только после этого Таня отмерла, повесила одежду, на негнущихся ногах вышла из раздевалки. Присела на скамью, чтобы вроде как поправить обувь, но больше для того, чтобы перевести дух. Пока завязывала шнурки на сменных ботинках, кто-то дробно пронесся мимо, мелькнули в поле зрения три пары резвых тонких ног, и послышался нестройный хор голосов:
– Воровка-клептоманка! Воровка-клептоманка! Гряз-ная во-ров-ка!
Милич вскочила и не оглядываясь, – чтобы не знать, кто еще это слышал, – рванула прочь из вестибюля. Забежала в спортивный зал – двери были гостеприимно распахнуты, – попятилась за угол, где начинался коридор, ведущий к раздевалкам.
– Так-так, кто тут у нас?
От испуга она врезалась плечом в стену, больно, да еще и со стены предательски сорвалась фотография в пластиковой рамке – ребята на пьедестале с кубком в руках. Обернулась: к ней неслышно подобрался лысоватый парень в спортивной форме с иголочки. Наверное, это был учитель физры, просто Таня еще не успела с ним познакомиться, да и не горела желанием, с ее-то спортивными данными. Он первым делом подхватил с пола рамку, заботливо рассмотрел со всех сторон, прижал к груди. На Таню глянул строго и, почудилось ей, очень подозрительно.
– Тебе чего здесь? Сейчас урок у шестого класса, они уже на спортивной площадке. Ты искала кого-то?
– Нет, я просто… – начала лепетать Таня.
– А вот не надо просто, – еще более неприязненным тоном перебил физрук. – Здесь ребячье имущество, раздевалки заперты. Зал я тоже сейчас запру, так что попрошу на выход.