Длинное лицо женщины враз приобрело приторно-жалостливое выражение.
– Да она слабенькая совсем была, Светочка-то. И словно не в себе: испугается невесть чего и вскрикивает, как зверек какой. Потом заболела, и по скорой ее в ночь увезли. Родители твои с такими траурными лицами ходили, что мы расспрашивать боялись. Потом вы перебрались в Питер, и вот только вчера я твоих папу и маму вновь повстречала. Спросила их, глупая курица, о Светочке, – а она, бедняжка, как оказалось, из больницы тогда не вышла. Померла.
– Умерла? – тупо переспросила Вика.
– Говорю же, слабенькая была. Только ты, Викочка, – соседка подошла совсем близко, от нее пахло чем-то подгоревшим, – ты родителям своим не говори, что я тут тебе наболтала. Я ведь просто для того говорю, чтобы ты их больше жалела, слышишь? Они, бедные, о той чужой девочке по сию пору тоскуют.
– Может, она взаправду была моей сестрой? Родной сестрой?
Соседка снова замахала руками:
– Да что ты! Такое только в телевизоре случается, не в жизни! Я так думаю, твои потому ее взяли, что сходство их поразило. Ведь до сих пор мне не забыть, как вы в песочнице играли, когда бедняжка пообвыклась немного. В одинаковых костюмчиках, у каждой по два хвостика на головке. Мамочка ваша над вами, как наседка, стоит, никого близко не подпускает, чтобы не напугали ненароком Светочку. А ты малышке все показываешь, и как ведро песочком наполнить, и как куличики лепить. Она смотрит своими жалобными глазенками и понемножку все повторяет, со стороны кажется, словно это в зеркале происходит…
– Почему в зеркале? – спросила Вика.
– В зеркале-то? – Соседка и сама задумалась, заморгала глазами, потом обрадовалась: – А так ведь она все левой ручкой делала, что ты – правой. Вы сидели у песочной горки, друг против дружки, обе с лопаточками в руках. Вот и казалось так со стороны…
Дальше Вика уже не слушала, да и не могла ничего услышать. В ушах возник низкий плотный шум, исчезли все прочие звуки. Перед глазами словно дымовая завеса упала. Она развернулась и побрела по двору, мало что видя и уж точно ничего не слыша. Сперва по инерции шла в сторону клиники, как изначально собиралась, но с полпути повернула к своему подъезду. Едва сумела на ощупь отыскать кнопку домофона и левой рукой изо всех сил рванула на себя тяжелую железную дверь парадного.
На следующий день все валилось у Редкого из рук. Полдня он трудился, не поднимая головы, над каким-то крайне вязким и запутанным делом по имущественному иску. Едва дождался обеденного перерыва. Он заранее вызвал такси и рванул сразу в сторону городской больницы – знал, что Элла уже заступила на дежурство. Еще подъезжая, попросил ее выйти в больничный сквер – не звонком, а эсэмэску набрал, решив, что так ей будет сложнее отказать.
Он разглядел девушку еще от шлагбаума. Элла в рабочем комбинезоне цвета морской волны – Эдуард с самого начала его на дух не переносил – стояла у газона, опустив плечи, подставив усталое лицо нежарким лучам полуденного солнца. И такая нежность охватила Редкого, что он едва не бросился к ней со всех ног, чтобы обнять, подхватить на руки, покрыть лицо поцелуями. Но он сдержался, потому что реакцию примерно представлял: Элка терпеть не могла «демонстраций на публику», как она это называла. Спокойным шагом приблизился, поймал взгляд девушки и сказал:
– Эл, я не хочу ходить кругами, выведывать и прощупывать почву. Просто скажи: что у тебя с Антоном?
Она по-птичьи склонила голову набок, выдержала паузу и ответила вопросом на вопрос:
– А что у тебя с Антоном?
– Ну как, мы друзья, – растерялся Эдик. – Или бывшие друзья, теперь уж не знаю. Занимаемся одним делом. Вот и все.
– И у меня ровно то же самое. Разве что без поправки на прошедшее время.
– Но вчера ты осталась с ним, хотя я просил уйти со мной и дела все были закончены.
– Дела закончены? – предсказуемо начала сердиться Элла. – А то, что Тоха совершенно истощен, морально и физически?
– Да он вроде всегда такой.
– Не всегда! Ну ладно, почти всегда. Но из последней поездки он вернулся сам не свой, на пределе. Я не могла оставить его одного.
– В смысле? – занервничал Эдуард. – Ты там всю ночь пробыла, что ли?
– Ну естественно! Накормила его еще раз, потом мы сидели, пили чай и старались говорить на любые темы, кроме найденышей. Вернее, я старалась: пересказывала все подряд, новости, книги, впечатления. Потом уложила его спать и сидела всю ночь на кухне, чтобы еще кто-нибудь не ворвался и не разбудил его. Эд, ну неужели ты совсем ничего не понимаешь насчет Антона, если ухитряешься меня к нему ревновать?!
– Чего я не понимаю? – занервничал еще больше Редкий.
– Да того, что Тоха – фанатик! Он живет лишь одной мыслью: совершить нечто, чего никто до него не совершал. В его случае это постичь тайну найденышей, а сейчас мы в самом деле близки к разгадке. И Антон ни о чем думать не станет, пока все как-то не разрешится. Наверное, скоро придется следить, чтобы он хоть воду пить не забывал!
Редкий поежился и сказал:
– Я понимаю. Это меня и пугает. Нет, не то, что он воду пить забудет, а этот его фанатизм. Знаешь, мне кажется, что он ни перед чем не остановится. В смысле, если узнает, что эти дети внутри не такие, как все люди, то преспокойно разрежет кого-нибудь из них на кусочки, чтобы все подробно рассмотреть и изучить.
– Да, это немного напрягает, – согласилась Элла, – но на такой случай есть мы, чтобы вовремя его остановить. Верно?
Редкий кивнул и снова посмотрел на девушку. Она улыбалась и жмурилась под прямыми солнечными лучами. Он не удержался:
– Элка, но это же неправильно! Я сейчас насчет тебя говорю!
– Неправильно что?
– Ну ты ведь такая умница, Эл! Зачем тебе работать в этой ужасной больнице? Ты должна блистать, путешествовать, практиковаться в языках. Я вообще не пойму, почему Тоха с его позорным английским повсюду ездит, а не ты с дипломом переводчика?
Девушка порозовела, коротко рассмеялась, как смеются мамы над забавными глупостями своих малышей.
– Отвечаю по порядку: санитарки-умницы тоже необходимы. А их в этой больнице не хватает, причем любых. И это временно, я еще все успею, я младше тебя на три года, не забыл? А почему ездит Антон, а не я, так это понятно. Окажись я в Англии, – она вздохнула и мечтательно зажмурилась, – или еще где-то, то тут же стану думать о множестве вещей. Как успеть осмотреть то и то, какие сувениры купить друзьям, как одеться на экскурсию. А Тоха думает только о найденышах, идет напролом, добывает сведения там, где их никто бы не раздобыл. Можно было бы поехать вдвоем, но это же огромные деньжищи, где их взять? А потом, тебе это будет не слишком приятно, согласись. Вот поэтому Антон никогда такого даже не предложит!
– Если он вообще о чем-то подобном думает, – проворчал Эдуард, все еще хмурясь для виду. Но то, что мучило его ночь и полдня, не дало сомкнуть глаз и напрочь лишило аппетита, теперь отпустило. – Вот ты, как ты работаешь после бессонной ночи, которую он спокойно продрых в своей кровати?
– Да нормально, – беспечно отмахнулась Котенок. – Моя работа любую сонливость разгонит. Зато как домой прихожу, падаю и отключаюсь. И потом, я сама хотела еще в соцсетях полазить.
– Приняли тебя в беседу? – припомнил Редкий.
– Не-а. Наверное, нужно раскрыть карты, написать со своей нормальной страницы. Признаться, что русская, намекнуть, что слышала о подобном в России. Но я кое-что интересное нарыла на страницах самой школы и учеников.
Эдуард моментально сделал стойку.
– Оказывается, с самого начала учебного года в английской школе стали твориться непонятные вещи. То пожар в одном из корпусов случился, то дети стали пропадать – обычные ребята, я имею в виду. Правда, непонятно, связано это как-то с нашей пятеркой или нет.
– Ясно, – вздохнул Редкий. – Дело темное. Но будем дальше копать. Ты беги, а то снова с работы вовремя не уйдешь.
– Угу, – сказала Элла и не сдвинулась с места.
– Что?
– Забыл? Уходи первым, потому что я не умею от тебя уходить.
Редкий улыбнулся и уже сделал пару шагов к воротам.
– Эд!
Вернулся в один прыжок.
– Вот, возьми. – Девушка достала из кармана пакет, в котором угадывались пара бутербродов, яблоко, йогурт.
– Зачем это?
– Живо хватай, я же знаю, что у тебя обед заканчивается. Теперь иди.
На этот раз он отошел шагов на десять.
– Эд!
Вернулся в три прыжка. Элла демонстративно надула губки:
– Ничего не забыл?
И сама подставила лицо для поцелуя. Кажется, впервые за долгие-долгие годы. Он потянулся к ее губам, но хитрая девица быстро повернула голову, так что ему досталась нагретая солнцем щека, а потом со всех ног помчалась в сторону мрачного здания городской больницы.
Сначала Вика слышала, как ее громко и отрывисто зовет мать из родительской спальни, но на зов не пошла. Впервые она пожалела, что дверь в ее комнату не запирается, – хотелось отгородиться от всех. Едва перед глазами перестали выплясывать черные созвездия, как она достала рюкзак и чемодан, с которыми ездила в Артек, и начала заново укладывать вещи, на этот раз методично, полностью сконцентрировавшись на том, что необходимо взять. Что берут с собой, отправляясь в никуда? Это ведь больше не игра с целью выудить из родителей правду. Похоже, в этом доме правда погребена под такими пластами и залежами, что нечего и мечтать докопаться до нее.
Она как раз извлекла из недр шкафа коробки с обувью и изучала их содержимое, когда в дверях неслышно образовался отец. Какое-то время наблюдал за ней, потом блеклым голосом спросил:
– Почему ты не подошла к матери? Ты не слышала разве, как она зовет тебя? У нее сегодня плохой день, она не в силах встать с постели.
– Я не знала, – заволновалась Вика. – Думала, она просто так.
– Так почему ты не зашла и не спросила? Это не похоже на тебя, милая…
Нужно было решаться – и она решилась. Сжала кулачки и шепотом выкрикнула: