– Потому что это было не мое имя – то, которым она меня звала! Потому что теперь я знаю правду!
Отец замер, посерел лицом. Если и была у нее надежда, что соседка просто перепутала руки девочек, то теперь растаяла, как эскимо на солнце.
– Старая безмозглая кошелка! – с чувством произнес Фомин и тяжело опустился на ближайший к двери стул. – Я уже подумывал о переезде, но она сыграла на опережение.
– Ты о соседке? Да, она мне все рассказала. Вы тоже могли бы так поступить, а не выдумывать все новые вральные истории.
– Однажды ты все узнала бы, милая. Но не так, не таким образом.
– Но я узнала! – снова крикнула Вика. – И я больше не желаю тут оставаться!
– Почему? – всполошился отец с таким растерянным видом, что девочка чуть не разрыдалась от жалости к нему.
– Да потому что я не ваша дочь! Наверное, вы очень любили другую, настоящую Вику, если даже удочерили похожую на нее девчонку. Но Вика умерла, и все потеряло смысл, да? Я стала для вас ужасным напоминанием! Одного никак не пойму: почему вы не вернули меня туда, откуда взяли? Зачем стали звать ее именем?
Отец шумно всплеснул руками. Он силился что-то сказать, но только открывал рот и наливался краской, даже кончик тонкого носа сделался бордовым. Вика перепугалась и уже хотела бежать за водой, когда он справился с собой.
– Да ведь в этом все дело! Мы не хотели тебя отдавать, наоборот, боялись потерять! Нам пришлось пойти на подлог, потому что иначе велика была опасность, что тебя заберут. Много было факторов… не уследили за одной… болезнь матери… органы опеки могли перестраховаться. А мы хотели растить тебя как свою дочь, чтобы ты никогда даже не узнала… Все могло бы получиться, если бы Аня не заболела. Не забрала себе в голову эту странную идею, будто наша дочь еще вернется однажды!
Тут он закрыл лицо руками и почти сложился пополам. И весь решительный настрой разом испарился. Виктория без сил опустилась на кровать рядом с развалами одежды.
– Пожалуйста, давай сделаем вид перед мамой, будто ничего не случилось, – не отнимая рук, взмолился отец. – Начнем новый отсчет в жизни нашей семьи. Я постараюсь дать тебе всю ту любовь, которую ты недополучила.
– Хорошо, папа, – тут же сдалась Вика. – Только можно мне сперва уехать куда-нибудь? Хоть на время. Мне нужно все это обдумать. К бабушке, например. Она ведь не знает?..
– Никто не знает. Кроме нас.
– Ну вот. Я бы пожила там хоть месяц. Занималась бы сама, ты знаешь, у меня проблем с учебой не бывает.
Тут Вика заметила, что отец поднял голову и смотрит на нее в упор, и в этом взгляде… она даже поежилась. Что-то в нем было пугающее, фанатичное. Девочка поняла, что получит отказ, и страшно было узнать причину. Новая ложь?
– Вика, – заговорил отец медленно, глухо. – Если тебе хоть немного дороги мы с мамой, если ты согласна с тем, что мы делали для тебя все возможное, давали все, что может пожелать ребенок, подросток, останься здесь, прошу. И даже не заговаривай больше об отъезде, не своди меня с ума.
– Но почему? – упрямо спросила она. – Месяц – это ведь совсем немного. Бабушка давно звала, а прошлым летом не вышло.
Но что творилось с отцом? Он то краснел до испарины, то разом бледнел так, что исчезали губы. Он словно пытался и не мог на что-то решиться. А потом как в пропасть сиганул:
– Потому что мама без тебя умрет. Я не могу это доказать, но умом – он постучал себе ладонью по затылку, – умом понимаю. Так и будет.
– Да ладно! Ей даже видеть меня лишний раз неприятно. Если будет знать, где я, то и не вспомнит.
– Возможно, – на удивление легко согласился отец. – Но дело не в том, вспомнит она или нет. Дело в тебе. Ты ведь помнишь, что случилось этим летом?
– Ты вызвал меня из лагеря со второй смены, потому что матери стало совсем плохо.
– Именно. Потому что она в самом деле тяжело больна, и врачи давно исчерпали свои возможности. Но ты вернулась, и Аня пошла на поправку. Я не знаю, как это объяснить. Я сам врач и не верю в то, что противоречит науке. Но иногда мне кажется, что рядом с тобой вообще никто не может умереть!
Отец покачал головой в недоумении, но дышать стал ровнее. Вика поняла, что он наконец сказал то, что давно хотел, искал слова и никак не решался выговорить.
– Но Мотька умерла, – от растерянности почему-то припомнила она.
– Да, потому что ты была в лагере. А в первый раз она всерьез собралась умирать, когда ты только появилась в нашем доме. Ей тогда было пятнадцать лет, и она почти не вставала с подстилки, а с тобой словно вновь стала котенком.
– Но это невозможно, так не бывает, – прошептала Вика, держась за щеки.
– Согласен. Но почему-то происходит. Только прошу тебя, милая, постарайся поменьше об этом думать. Просто прими к сведению и выкинь из головы.
– В смысле, не воображать себя супергерл? Или вообще ведьмой? Не буду, – пообещала девочка. – Я ведь тоже в это не верю. Наверняка есть другое объяснение. Но не волнуйся, папа, если тебе так спокойнее, то я не уеду.
– Конечно! – Отец вдруг подскочил и крепко обнял Вику, кажется, впервые на ее памяти. – Доченька моя, любимая дочка! Спасибо тебе!
Пошатываясь, он вышел из комнаты, оставив Вику в полном ошеломлении. Она машинально глянула на часы – время вышло, Платон уже не ждет ее. Нужно скинуть эсэмэску, извиниться. Она сейчас не то что разговаривать – с места сдвинуться не в силах.
Глава 15Пес за дверью
Маго проснулся рано, его разбудил голос отца в гостиной. Голос звучал насмешливо и с вызовом – отец всегда так разговаривал, когда знал за собой вину. Ему что-то робко отвечала мама. Бабуля, скорее всего, уже отправилась на работу. Маму нужно было выручать, и мальчик вскочил с постели. Первым делом натянул джинсы и любимую зеленую толстовку, вторым – подбежал к цветочному горшку и зачерпнул оттуда горстку почти невесомых камушков. Зажал в кулаке и вышел из комнаты.
Отец барином раскинулся в кресле, полулежал там, перегородив длинными ногами в отутюженных брюках узкую комнату. Глаза он прикрыл, всем видом изображая усталость до степени изнеможения. Мать в рабочем фартуке стояла на пороге кухни с потерянным видом и словно не знала, куда девать перепачканные в муке руки. Стянутые в хвостик волосы делали ее похожей на ученицу старших классов – мать недавно рассказывала со смехом, что проверяющие в школьной столовой время от времени цепляются, мол, почему у вас девочка в учебное время моет посуду.
– К чему снова эти глупые упреки? – расслабленно цедил отец. – Кем нужно быть, чтобы спрашивать такое? – Тут он выразительно коснулся пальцами виска. – Почему мужчина не приходит ночевать в дом, где его не уважают и с ним не считаются, хоть и живут на его деньги? Где сынок, – он ухмыльнулся в сторону Маго и пальцами изобразил кавычки, – нагло усмехается ему в лицо, поправ все традиции нашего народа. Из такой семьи нужно бежать бегом, и лишь чувство долга заставило меня вернуться. Танзиля, твои котлеты пригорают! – рявкнул он.
Мать, ойкнув, исчезла на кухне.
«И еще чувство голода», – отметил про себя Магомет, продолжая в упор разглядывать отца.
– Чего уставился? Удивляюсь, ты только наглее стал, когда узнал, кто есть на самом деле! Другой мальчишка задумался бы, нужен ли он вообще в этой семье, – добавил он, понизив голос. Наверняка не хотел, чтобы его услышала жена.
Мама с виноватым лицом снова заглянула в комнату, позвала:
– Пожалуйста, пойдемте завтракать.
– Горелое жрать? – прищурился отец.
– Ну что ты такое говоришь, Рустам?! Сгорела лишь пара котлет, я их выкину.
– Не выбрасывай, мам, я очищу и Жульке скормлю, – поспешил сказать Маго.
Отец издал громкий стон отчаяния:
– И это семейство я стараюсь прокормить! И меня еще смеют упрекать! Я сам съем эти сгоревшие котлеты, и чтобы никаких собачьих кормежек! А ты, – испепеляющий взгляд в сторону мальчика, – убирайся к себе и сиди там, пока я не уйду! Понял?
– Ага, – сказал Маго, провожая взглядом вновь убежавшую мать.
Потом он спокойно размахнулся, швырнул горсть керамзита о стену прямо над головой отца и скрылся в своей комнате под грозные вопли:
– Ты что сделал, поганец, шайтан? Танзиля, этот выродок все же взбесился! А я предупреждал! Я сейчас позвоню, чтобы к нему приняли меры!
Маго лишь тяжело вздохнул и начал считать до шестидесяти. Ничего, его особое средство быстро подействует, почти весь керамзитный дождь пришелся на плечи и густую шевелюру отца.
Так и случилось – через минуту в квартире наконец установилась ласкающая уши тишина. А потом к нему заглянула мама.
– Раз уж ты встал, малыш, позавтракаешь со мной? – спросила она ласково и печально.
– А отец что? – спросил Магомет, мужественно проглотив «малыша».
– Он что-то неважно себя почувствовал и ушел в бабушкину комнату полежать.
Мальчик кивнул головой – все шло по плану – и первым зашагал в сторону кухни.
Мать, торопливо допив кофе, начала собираться на работу. Уже убегая, показала сыну пакет, в котором лежали обрезки мяса и некондиционные котлеты с очищенным пригаром. Маго благодарно ей улыбнулся и тоже не стал торчать дома, хотя до уроков оставался без малого час. Сменил зеленую толстовку на черную – другую одежду он не жаловал, в гимназическую форму влезал лишь по личной просьбе некоторых учителей или самого Гайдая.
Когда он уходил, медленно приоткрылась дверь в комнату абики, оттуда осторожно выглянул отец, бледный, в испарине.
– Ты уже уходишь, Магомет?
– Ага.
– А вроде рано еще. Может, посидишь со мной немного, сынок?
– Нет, мне пора, – мстительно объявил мальчик и в темпе покинул квартиру.
Жульки во дворе не оказалось, и она не прибежала, сколько он ее ни звал. Похоже, псина жила по своему графику и сейчас завтракала в другом дворе. Пришлось запихнуть пакет в рюкзак. Поразмыслив, чем заняться до занятий, Маго решил сразу отправиться в гимназию. Она уже открыта, можно будет сделать домашку по математике, о которой он вчера как-то подзабыл, а еще лучше дождаться кого-нибудь из зубрил и заучек, которые, как известно, в школу норовят прибежать первыми, и попросить списать. Отказа точно не будет.