А утром выяснилось, что дядя Слава ушел от жены. На кухне обнаружилась зареванная, распухшая от слез Аннет, которая и сообщила дурную новость. Выглядела тетушка ужасно и время от времени начинала раскачиваться и громко стонать. Злата слегка удивилась: дядю она привыкла не замечать, ведь он разговаривал редко и тихо, никогда ничего не требовал. Ходит и ходит по квартире, как домашний питомец. Но тетушка была безутешна. И скоро Злата заметила, что отношение Аннет к ней поменялось – та как будто была постоянно раздражена и сердита на племянницу и всегда нарочито от нее отворачивалась.
«Неужели это из-за того, что я посмотрела ей в глаза? – удивлялась про себя Златка. – Как жаль, что мама ничего мне толком не объяснила».
Тетя начала вечерами уединяться в спальне и звонить мужу, Злата слышала ее умоляющий говор. Наконец дядя Слава вернулся, такой же тихий и незаметный, как прежде, и Злата решила, что можно успокоиться. Напрасно.
Через три дня Аннет вернулась с работы пораньше и сразу зашла в комнату Златы. Привычно глянув на нее краем глаза, девочка заметила, что тетушка выглядит какой-то взъерошенной и нахохлившейся, точь-в-точь больная птица.
– Слушай, даже не знаю, как тебе сказать-то, – заговорила та с порога, – только я Мирелу сразу предупредила: оставлю у себя, если все хорошо пойдет. «Но если нет, не обижайся, спроважу» – так я твоей матери сказала. И вот теперь вижу: не задалось у нас.
– Я что-то плохое сделала? – искренне удивилась Злата, не помнившая за собой никаких промахов.
Аннет ответила не сразу, очень долго мялась и вздыхала. Но потом все же выпалила:
– Ты-то девчонка хорошая. Но вот глаз этот твой дурной… Боюсь я тебя, если уж всю правду сказать. Не смогу с тобой под одной крышей жить.
– Но ведь ничего не случилось! – Злата давно уже забыла про случай с музыкой и прыжками по паркету.
Тетка недобро прищурилась, подбоченилась:
– Ну да, как же! Как глянула ты на меня, так у меня вот тут, – она потыкала пальцем в ямочку под горлом, – гореть все начало, и сердце стало заходиться, словно бы умираю от инфаркта, а в голове одна мысль: спасусь, если перед Славочкой моим во всем покаюсь. Позвонила ему и давай рассказывать, в чем перед ним провинилась. Там, конечно, по мелочи, – она сердито поджала губы, – но результат ты сама видела. Еле сумела прощение вымолить.
– Но почему вы думаете, что это из-за меня?
Выросшая среди цыган, Злата была в гораздо меньшей степени подвержена предрассудкам, чем многие люди, поскольку хорошо знала цену всяким чудесам, сглазам, проклятиям и гаданиям. И вот надо же: она в собственный дурной глаз не верила, зато тетушка – еще как.
– А из-за кого же? – вытаращила и без того выпуклые глаза Аннет. – Неужто я сама до такого додумалась бы?
– Все же хорошо кончилось, – уныло повторила Злата. – Может, если я буду за собой еще больше следить… ведь случайно это вышло!
Краем глаза она наблюдала, как Аннет кладет ладонь на высокую пухлую грудь и сокрушенно мотает головой:
– Не могу я, детка. Боюсь я теперь, вот беда! Вдруг за тобой и другое что водится? Видать, не просто так тебя малышкой под кустом бросили, – припечатала она.
Злата вспыхнула и дернулась от внезапной боли в груди. В последнее время она сама много размышляла о том, кто были ее родители и почему с ней такое случилось. Аннет попала в самую рану. Но девочка понимала, что тетушке нелегко дается разговор, поэтому просто спросила:
– Мне что, в поселок возвращаться?
Аннет покачала головой.
– Нет, назад тебе пути нет. Но ты не переживай, я тебя пристрою в одно хорошее местечко. В интернат. Учиться будешь и жить среди ребят, никто там странностей твоих не заметит. А на выходные и каникулы я забирать тебя стану, – добавила тетушка таким ласковым голосом, что Златка сразу поняла – этого никогда не случится, но сказала:
– Ладно.
Аннет кивнула удовлетворенно, направилась к выходу из комнаты, но вдруг с задумчивым видом застыла в дверях. Зачем-то снова потрогала горло и сказала:
– Но кое о чем я тебя попрошу. По-родственному. Когда будешь покидать этот дом и прощаться с дядей Славой, глянь-ка ты ему в глаза, договорились?
– Зачем? – слабым голосом спросила Злата.
– А затем! – буркнула тетушка. – Почему я должна теперь виноватая перед ним ходить? Пусть и у меня против него что-нибудь будет, поняла?
– Ага.
Тетушка провернула дело меньше чем за неделю, и скоро девочка оказалась в интернате, на тот момент довольно пустынном – многих детей забирали на лето родители или опекуны. А через неделю началась учеба. Интернат был совсем неплох. Жили в уютных чистых комнатах по четыре человека. Спонсоры и волонтеры это здание почти в центре города не обходили стороной, за сентябрь Злата успела побывать и в цирке, и в театре, и в океанариуме – везде впервые в жизни.
Вот только привычку не смотреть в глаза окружающим пришлось сразу оставить. В обществе ровесников прятать глаза – все равно что танцульки устраивать на минном поле. Заклюют. А народу вокруг постоянно толчется столько, что никто на нее ничего не подумает, – так рассуждала Злата… и меньше чем через месяц стало ясно, что она снова ошиблась.
К директору интерната Павлу Олеговичу ее выдернули прямо с уроков. Когда вошла в кабинет, директор в задумчивой позе стоял у окна лицом к двери, опираясь крупными руками о подоконник, и лучик солнца резвился на его гладкой лысине. Лицо у директора было как непропеченный блин, белое и рыхлое. Нос и вовсе не удался, торчал немного вбок, глаза цветом напоминали грязные лужицы. Но Злата знала, что директор – человек не злой и справедливый, так что к плохому не готовилась.
Он предложил ей сесть к столу и долго разглядывал – Злата привычно уставилась на собственные руки, сложенные в замок, поэтому не была до конца уверена, что у директора на уме, злится он или, наоборот, хочет похвалить за успехи, ведь учеба у девочки шла без сучка, без задоринки.
– Злата. Злата Михай, – неспешно произнес Павел Олегович. – Скажи, пожалуйста, ты ведь из цыган?
– Да. То есть нет, – ответила она. – Цыгане меня вырастили. А так я русская… наверное.
– Очень интересно. – Бровей у директора не было, вместо них – длинные морщинки над глазами, и сейчас они уползли туда, где раньше находилась линия волос. – И как такое получилось?
– Меня маленькую нашли в парке и забрали в семью, – пояснила девочка.
– Еще интереснее. И тебя что же, никто не искал? Впрочем, ладно! – Директор поднял ладонь. – Это отношения к делу не имеет. Проблема в другом. Ты, Злата Михай, живешь у нас всего месяц. Учишься отлично, поведение хорошее, претензий к тебе никаких нет. Однако за это время мне пришлось уволить трех человек – двух работников кухни и одного педагога, – после того как они вот в этом самом кабинете покаялись в некоторых, э-э-э, хищениях. А еще энное количество человек я простил и уговорил остаться, иначе сейчас уже торчал бы тут с воспитанниками один на один. Но живется мне теперь нелегко. Каково, по-твоему, общаться каждый день с людьми, зная их грешки против меня и этого места?
Злата пожала плечами, но Павел Олегович и не ждал от нее ответа.
– Уж лучше не знать, честное слово. Но назад ничего не воротишь, признания обратно в глотку не запихнешь. Ты не маленькая и понимаешь, что потребность людей сообщить о себе самое мерзкое нормой никак не назовешь. Да и среди ребят наблюдаются нестроения: вспышки агрессии, драки, ссоры. Это все, конечно, и раньше было, но все же не так, более естественным порядком, что ли. Так что мне пришлось копнуть глубже, чтобы понять, что происходит. И несколько раз всплыло твое имя, Злата Михай. А когда я, исповедуя очередного окаянца-покаянца, о тебе упоминал, он почему-то содрогался, словно я раскаленный прут прикладывал к его животу.
– При чем тут я? – прошептала Злата, уже понимая, что все потеряно.
Директору надо спросить напрямую, и она во всем признается, никуда не денется. Лучше бы тетушка Аннет ничего ей не объясняла насчет ее взгляда.
– Вот это я и хотел бы понять, – покивал ей директор. – Самому мысли об этом покоя не дают. Может, какой-то цыганский гипноз?
– Цыганского гипноза не существует! – запротестовала девочка.
– В самом деле?
– Ну да. Это просто… набор всяких фокусов и знание человеческой натуры.
Павел Олегович закивал еще активнее:
– Да, именно так я и полагал… до некоторого времени. Но то, что происходит сейчас в интернате, прости меня, ни в какие ворота не лезет.
Злата еще ниже опустила голову.
– И еще вопрос: почему я никак не могу дозвониться до твоей родственницы, той, что определила тебя сюда? – чуточку на повышенных тонах продолжал директор. Лицо его пошло бурыми пятнами. Он оторвал приклеенный на монитор стикер и промокнул им свою лысину, потом попытался наклеить обратно, но влажный розовый листик печально спланировал на пол. – Я хотел сперва все обговорить с ней, посоветоваться, возможно, попросить забрать тебя на время домой для ясности картины.
Злата снова пожала плечами. А что она могла ответить, если Аннет и ей отвечала только в первую неделю, а потом, похоже, заблокировала ее номер?
Директор, отвернувшись к окну, проделал несколько дыхательных упражнений и сказал уже спокойнее:
– Ладно, Злата, возвращайся на занятия. И, пожалуйста, найди способ связаться со своей тетей, попроси ее зайти ко мне.
Злата ничего не ответила, поскольку согласие было бы враньем – искать Аннет она не собиралась. Вскочила со стула и пошла к двери.
– Стой!
Она замерла, почему-то сразу догадавшись, что произойдет дальше.
– А ну-ка посмотри на меня! – скомандовал директор.
– Заче-ем? – простонала девочка, не поворачиваясь.
– Злата Михай! Я что, прошу тебя сделать что-то дурное, запрещенное законом? Просто повернись и погляди мне в глаза.
Она повернулась и глянула в его мутноватые лужицы глаз, а потом бросилась прочь из кабинета.
Через пять дней ее без всяких объяснений перевели в другой интернат на окраине Питера для детей с нарушением поведения. Еще через неделю она сбежала оттуда без вещей, как была, с разбитым и расцарапанным лицом. И с той поры редко где задерживалась надолго. Иногда по нескольку дней жила на улице, шарахаясь от каждой тени, прибиваясь на ночь к круглосуточным магазинам, где была хотя бы иллюзия безопасности. Буквально с каждым месяцем так