Она бежала и бежала, пока не появилась надежда, что беда миновала. Все же вокруг были освещенные улицы, хоть и пустые в этот ранний час. Злата позволила себе остановиться. Отдышалась, приткнувшись за деревом, внимательно огляделась – погони не видно. Изловчилась, присев на корточки, зажать между ладонями камень – в случае опасности она швырнет им в автомобиль или в окно на первом этаже.
Но все было тихо. Злата шла мимо детского садика, когда силы окончательно ее покинули. Пригляделась: натянутая между железными рамами сетка-рабица в одном месте была надорвана и отогнута, так что она запросто пролезла на территорию. В детской беседке с изображением сказочных персонажей девушка повалилась боком на сухие доски пола и почти сразу отключилась.
Глава 20Дурацкая история
Когда человек по имени Гриша пропал за деревьями, Редкий словно очнулся от наваждения. Растер пальцами виски, при этом уронив на траву обрывок визитки. Поднял и таращился с минуту на пустую глянцевую поверхность, потом положил картонку в карман. Выбрался на дорожку ближе к воде, чтобы вдохнуть влажный воздух и выйти из ступора.
Он даже про Платона забыл, потом поискал взглядом – парень от дальнего мостика смотрел в его сторону. Платон поймал его взгляд и приветственно поднял руку. Эдик слабо удивился, – расстояние между ними было приличное, как узнал? – но тут же пошел навстречу.
– Здравствуйте, Эдуард, – без всякого удивления улыбнулся ему Понедельник.
– У тебя что, не только память, но и зрение абсолютное? – вместо приветствия спросил его Редкий.
Парень тихонько рассмеялся, покачал головой:
– Нет, зрение так себе. Но память помогает идентифицировать людей по походке, по движениям. Обычно в толпе я в момент замечаю тех, с кем хоть однажды встречался.
– Везет тебе, – вздохнул Эдик, который иногда знакомых не замечал в упор, хотя на зрение не жаловался. – А ты чего не в школе? Нет занятий?
– Прогуливаю, – легко признался Воронцов. – У нас вчера происшествие было…
– С бешеным псом? Наслышан.
– А сегодня, я подумал, все станут об этом говорить, будет много толкотни и суеты. От программы я вряд ли отстану, – хмыкнул Воронцов.
Но в его голосе Редкому послышалась глухая тоска, и он внимательнее глянул на парня. Платон медленно кивнул, словно подтверждая догадку:
– А в общем, не было настроения. Вы не вспомнили?..
Он с надеждой посмотрел на Редкого, но тот помотал головой.
– Нет. Но я пытаюсь. Слушай, а почему тебя в парке всегда тянет именно на этот островок?
Платон стоял перед ним и молчал. Лицо парня напряглось, черты заострились, он словно пытался сформулировать что-то, но никак не мог это сделать. Редкому вдруг стало его очень жаль.
– Просто тут я как будто ближе к разгадке, будто вот-вот схвачу ее… Но нет. Пока нет. Сложно объяснить, но мне кажется, что именно на этом островке начался какой-то отсчет, и скоро время выйдет, а я так и не успею разобраться, что происходит.
– Какое еще время выйдет? – заволновался Эдуард. – Ведь не твое же?
Платон пожал плечами:
– Может, и мое. Не знаю. Просто обидно, что память так меня подводит, уж ей-то я привык доверять. Врач один все меня пугал, говорил, что при такой памяти или умирают в подростковом возрасте, или с ума сходят. Первого я не особо боюсь, а вот второго – да.
– Чего вдруг тебе с ума сходить, никаких не вижу предпосылок, – пробормотал Редкий.
И поймал измученный, почти отчаянный взгляд парня.
– А может, я в детстве уже был психом? Иначе откуда эти странные воспоминания? Почему я даже настоящего имени своего не помню? А то, что помню, правдой быть никак не может!
– Да перестань, все так и было! – брякнул Эдик, внутренне похолодел и прикусил себе язык.
Но было, конечно же, уже поздно. Побелевший Воронцов стоял у него на пути, вглядывался в лицо.
– Откуда вы знаете?
– Да я предположил только…
– Нет!
Парень шагнул вперед и схватил Редкого за плечо. Эдуард был гораздо крупнее и сильнее, но отрывать от себя чужую руку не стал.
Вдруг он понял, что должен рассказать Понедельнику если не все, то хоть что-то, чтобы он не сходил с ума, перебирая без конца свои жутковатые воспоминания. И плевать на Антона с его теорией естественного развития событий!
– Давай сядем на скамейку, – предложил он.
– Говорите прямо сейчас!
– Хорошо, – кивнул Редкий. – В общем, десять лет назад, после окончания школы, я работал в этом парке охранником…
Он выложил Воронцову все, но только про него самого. Других детей решил пока не впутывать. Про мелодию же приврал, что слышал ее в тот момент, когда обнаружил мальчика. Скорее всего, тот сам ее и мычал.
Когда закончил рассказ, Платон стоял перед ним в прежней позе, только руки уронил вдоль тела, и такой бледный, словно не дышал все это время.
– Спасибо, – ровным тихим голосом произнес парень. – Конечно, это мало что проясняет, но теперь я хотя бы понимаю, почему меня тянет сюда. – Он махнул рукой в направлении островка Дружбы.
Редкий боялся, что Воронцов станет задавать еще вопросы – почему не рассказал раньше, как узнал его и прочее. Но тот сказал только:
– Я пойду, ладно? Мне нужно все обдумать.
– Эй, погоди-ка. – Эдуард с внезапно проснувшейся решимостью шагнул за ним. – Откровенность за откровенность, так?
Удивленный взгляд Платона в ответ.
– Я тут кое-что за тобой заметил. Ты стараешься не касаться людей. Есть причина?
– А, это. – Парень пожал плечами. – Я могу сказать, только вы мне едва ли поверите. Это… немного странно.
– Ну я ведь тебе тоже не совсем обычную историю рассказал, согласен?
– Я просто предупредил. В общем, когда я касаюсь кого-то или кто-то касается меня, поведение людей меняется. Я думал об этом, наблюдал и сформулировал так: они начинают делать то, что велит им сердце в этот самый момент. Говорят и делают не то, что на самом деле собирались сделать или сказать.
Редкий нахмурился, пытаясь это осознать. Заволновался, кровь прилила к щекам.
– Погоди, так когда ты меня за плечо схватил…
– Вообще-то я машинально это сделал, – уточнил Платон. – От волнения. Простите.
– Понятненько, – пробормотал Эдик, вспоминая странное ощущение в тот момент, когда рука парня сжимала его плечо, – легкость и понимание того, как именно он должен сейчас поступить.
– Из этого могло ничего не получиться. Просто вы считали правильным рассказать мне это. Но почему-то не хотели.
– Стоп, а как ты вообще догадался об этой своей способности? Ты ведь мысли читать не умеешь? А как можно понять, что человек на самом деле хочет, если он сам этого не понимает… ну иногда?
– Просто наблюдал. Знаете, меня из детдома много раз хотели забрать в приемную семью. Приходили, разговаривали со мной, гладили по голове или трепали по плечу – и в результате меняли планы. Хоть я и хромоножка, у меня-то все было в порядке. Они и приходили чаще всего, услышав или прочитав обо мне в газете: единственный детдомовец, который побеждает во всех олимпиадах. А забирали тех, кто куда больше нуждался в семье, потому что так им велело сердце. Но бывало наоборот: приходили приглядеть малыша, а брали меня.
– А твои опекуны?..
– Это другое. Их наш директор попросил обеспечить мне спокойную обстановку перед поступлением в универ. И я уже не ребенок, чтобы трепать меня по голове.
– Погоди, – стараясь понять, все больше волновался Редкий. – Ну если так, то что ты от всех шарахаешься? Разве плохо слушать голос сердца? Я бы на твоем месте всех подряд хватал за руки!
Но Понедельник непреклонно мотнул головой:
– Нет, все не так. Голос сердца слаб и звучит недолго. Его надо или слушать постоянно, или не слушать вообще. Большинство детей через месяц или два вернулись в детский дом. И меня возвращали. В нашем детдоме часто дрались и обижали слабых. Иногда я пытался вмешиваться в драки, хватал зачинщиков за руки – некоторые в самом деле остывали и даже становились на сторону того, кто слабее. Но другие еще больше сатанели. У озлобленных людей голос сердца очень опасен.
– Понимаю, – медленно проговорил Эдуард. Огляделся по сторонам: они почти дошли до ворот парка. – А ты кому-нибудь еще рассказывал об этой своей способности?
Воронцов покосился на него изумленно.
– Нет, кто бы мне поверил? Я удивлен, что вы… Но я вам благодарен. Может, я это просто выдумал. Я часто воображаю о себе всякие странные вещи, как и все, наверное, кто не знает своих родителей. Большое поле для фантазий.
– Да уж, – вздохнул Эдик. – А я тебе подбавил дровишек в топку.
Он проводил Платона до его дома на пешеходной улице и все это время мучился, желая как-то ободрить парня и не находя нужных слов. Сердце, получив право голоса, ныло и трепыхалось в груди, требовало чего-то еще, и поскорее. Прощаясь с парнем, Эдуард уже знал: ему нужно немедленно увидеть Эллу. Поговорить с ней всерьез. Сказать, что они напрасно теряют время, что им необходимо быть вместе. И пусть это окажется ошибкой – жизнь так коротка, что ошибка может и не успеть раскрыться, зато они успеют побыть счастливыми.
Утром в понедельник Таня Милич снова проснулась с острым желанием забыть на сегодня про гимназию. Но поступить так было никак нельзя: Даша точно сочтет ее трусихой. И потом, Таня давно поняла, что проблемы нужно решать немедленно, пока они не разбухли, как хлопья в молоке. Пришлось вставать и плестись на кухню. Хорошо хоть, аппетита с самого утра уже как не бывало.
Родители отбыли на работу, за столом на кухне сидел брат, одной рукой набирал что-то на ноутбуке, другой отправлял в рот завтрак. Ею же приветливо помахал сестре.
– Не учишься сегодня? – спросила его Таня, прикидывая, что сейчас полезет ей в рот.
Мать, само собой, с утра уже приготовила и сырники, и гренки в омлете, а для дочери отварила куриную грудку – согласно диете.
– Практика, – с набитым ртом ответил Володя. – Удаленно. Заодно и за этим скандалистом пригляжу, – он потыкал пальцем в лежащего у его ног Абрека.