– У вас хорошие друзья. Торчали в вестибюле почти весь день, санитарки их едва спровадили. Передали вам морсы, фруктов пакет, и вот еще, – она повертела перед его здоровым глазом новым мобильником. – Это мужчина передал, такой… очень худой. Сказал, что там уже вбит его номер и чтобы вы обязательно позвонили, когда сможете.
– Хорошо, – рассеянно кивнул Эдик. – Скажите, а та девушка, которую вместе со мной привезли, с обожженными руками?..
– С ней все хорошо, – поспешно закивала медсестричка. – Руки обработали, она тоже лежит в этом отделении. Через две палаты от вас. Хотите, передам, чтобы пришла вас навестить?
– Не надо пока, – вздохнул Редкий. – Я сам, позже. Морс ей отнесите.
– Да у нее всего полно, вы же, как я поняла, одна компания, – засмеялась девушка и убежала.
Некоторое время Эдуард лежал неподвижно и размышлял о случившемся. «Одна компания»! Он тоже так считал до сегодняшнего утра. Пока не узнал, что Элла врала ему все это время, выдавая себя за сестру. Интересно, а где тогда настоящая Инна? Почему-то неприятнее всего было вспоминать, как он пришел к ней объясняться, а она, не дрогнув, сыграла до конца свою роль.
Потом он неожиданно задремал и проснулся уже в гораздо лучшем расположении духа. Ему захотелось немедленно поговорить с Эллой и все прояснить. Но вот незадача – судя по всему, в больнице уже наступил отбой, и на соседних кроватях мирно похрапывали соседи.
Эдик встал и вышел в пустой больничный коридор. Свет был погашен, горели лишь цепочки ночных голубоватых огоньков вдоль стен и сильная лампа на медицинском посту, тоже пустующем. Да еще отсвет фонарей с улицы вливался в окна холла. Там на длинном диване он увидел понурую фигурку, словно специально забившуюся в самую густую тень. Выделялись белыми пятнами лишь повязки на руках.
Он подошел и сел напротив на забытый кем-то стул. Спросил:
– Чего не зашла навестить?
Элла слабо поежилась в ответ.
– Неудобно. У вас там тяжелый.
– Со школьного пожара?
– Нет. Там мы с тобой больше всех пострадали. Еще пару учителей увезли на скорой раньше нас, но сейчас уже отпустили.
– Элла, – решил он не тянуть кота за хвост и сразу перейти к сути. – Зачем тебе понадобилось выдавать себя за свою сестру? И где Инна?
– Инна была в машине вместе с родителями. В той, которая разбилась, – без всякого выражения ответила девушка. Эдик тихо чертыхнулся – к этому он не был готов. А Элла продолжала: – На первый вопрос я вообще-то собиралась тебе солгать. Еще раньше, если бы ты меня как-нибудь разоблачил. Я могла сказать, что хотела работать где-то вне контроля нашего Кинебомбы, ведь в гимназии и так уже была Соня. Могла объяснить все тоской по сестре и попыткой вообразить, играя ее роль, будто Инка жива и здорова. Но я не хочу больше хитрить, вечно изворачиваться. Я скажу тебе правду.
– Давай, – с некоторой опаской поддержал Редкий.
– В «Белой радуге» я работала по заданию Института. И с их же ведома помогала вам в «Апофетах».
– Погоди, какого еще института? – опешил Редкий. Он сам не знал, что надеялся услышать, но уж явно не это. Мелькнула даже мысль, что при пожаре пострадали не только руки Эллы.
– Трудно объяснить все разом. Начать с Института или с меня и Инны?
– Да как тебе хочется!
– Мне не хочется вообще, – хмыкнула Котенок. – Но отступать некуда. Так что начну с нас. Дело в том, что, когда мы с Инной в один день и час появились на свет, это принесло очень мало радости окружающим. Скорее ужас и панику, особенно нашим родителям. У нас с сестрой на двоих было две головы и четыре руки, а также всего две ноги и общее тело ниже пояса. В общем, мы родились сиамскими близнецами.
Эдик поперхнулся воздухом и долго кашлял. Элла продолжила:
– Понятное дело, с первого же дня отец и мама начали искать клинику, где нам сделали бы операцию по разъединению. В конце концов, прецеденты уже были. Ездили на консультации, обращались к заграничным медикам, посылали им наши медицинские документы. Но везде отвечали одно и то же: операция тяжелая, обе девочки едва ли выживут, удача, если хоть одна. И даже при наилучшем исходе все равно обе останутся глубокими инвалидами. А потом вдруг к отцу обратился человек, который сам предложил ему операцию и последующую реабилитацию. И пообещал, что мы с сестрой станем полноценными самостоятельными людьми.
Разумеется, отец не поверил, даже разговаривать поначалу отказывался. Но человек предложил ему самому посетить клинику при Институте и убедиться в возможностях их сотрудников. Сначала папа сходил вроде как на экскурсию, потом маму отправил. А после уже нас – на лечение. Нас с Инной удачно разъединили, а потом мы еще полтора года провели в Институте. Операция за операцией нам восстанавливали внутренние органы, пришивали недостающие части тела. Там же мы сделали первые шаги, а потом начали бегать и шалить, как любые обычные дети. До трех лет мы с сестрой даже не подозревали, что существует мир вне Института. Родители к тому времени оба работали там же и нарадоваться не могли, что так сложилось. Там мы и жили, прежняя квартира была продана еще раньше ради нашего лечения. Только когда стало ясно, что нам пора осваивать окружающий мир, Институт помог родителям купить новую жилплощадь в этом городе. Но они продолжали там работать, а нас постоянно водили на обследования лет примерно до десяти.
– Погоди, значит, этот Институт в нашем городе? – перебил Редкий. – А почему я ничего о нем не слышал?
– Да, в этом городе, – кивнула Котенок. – Территория вокруг него закрыта, вход строго по пропускам. Но, в общем, это не какое-то тайное заведение, у Института есть все необходимая документация, там бывают проверяющие. Правда, подозреваю, лишь в наземных его этажах. По бумагам он значится как какой-то НИИ, но настоящее название – Институт 303.
– Порядковый номер? Или эти цифры значат что-то другое?
– Порядковый код, точнее. Потому что подобные ему организации разбросаны по всему миру, чаще всего – по маленьким городкам. В каждом ведутся свои разработки, но при этом осуществляется постоянный обмен опытом, над перспективными проектами работают все вместе. Деятельность свою они по понятным причинам не афишируют. Хотя бы потому, что страждущие снесли бы ворота и взяли Институт в осаду, если бы знали, как далеко их возможности обогнали даже самую передовую легальную медицину.
– Но вашей семье они сами предложили помощь, – сказал Эдуард. – Почему? У твоих родителей оказались нужные им профессии?
Элла покачала головой, перевязанными руками отвела от лица мешавшие ей волосы:
– Нет, наши родители – педагоги, мама – учитель рисования, а папа – географ. В Институте мама работала лаборанткой, а папа – сперва санитаром в их клинике, потом завхозом на одном из этажей. Кадры для всех отделений Института готовятся целенаправленно, многие сотрудники продолжают родительские династии. Но Институт нуждается и в местных работниках вплоть до обычных уборщиков, которые не станут болтать. А для этого не всегда достаточно высокой зарплаты, людей нужно мотивировать чем-то более весомым, как в нашем случае. А еще, думаю, мы их просто заинтересовали, сиамские близнецы не каждый день рождаются. – Элла замолчала и поерзала на диване, стараясь пристроить поудобнее забинтованные кисти, потом продолжила: – До определенного момента родители честно трудились и не задавали лишних вопросов. Я помню, как мы с Инкой всякий раз радовались, когда наставало время обследований или просто родители брали нас с собой на работу. Мы спускались на лифте глубоко под землю и оказывались будто бы в настоящем городе, но только там было интереснее, богаче и чище. Вообрази себе улочки, выложенные булыжником, магазинчики, кафе и пекарни. Уютные кинотеатры, сменные выставки, бассейны, замаскированные под озера, – и все это на каком-нибудь минус пятом этаже. За столиками кафе сидят почтенные профессора, многие из них почти никогда не бывают на поверхности, чтобы не терять понапрасну времени. Прогуливаются выздоравливающие больные. Все там были к нам очень добры, и это место казалось нам с сестрой настоящим раем на земле. Правда, никому нельзя было рассказывать в школе, да и кто бы поверил. Мы с Инкой мечтали, что тоже будем там работать. – Девушка прерывисто вздохнула и помрачнела. – Мы уже поступили в универ, когда стали понимать, что с родителями творится что-то неладное. К тому времени они получили новые назначения с таким уровнем секретности, что вытянуть из них хоть что-то стало немыслимым делом. На их новых рабочих местах мы тоже никогда не бывали. Мы с Инной решили, что у отца и матери проблемы личного характера. Переживали, даже плакали – вдруг разведутся. Мама ходила в храм и возвращалась совершенно убитая, отец замкнулся в себе и был все время мрачен. А потом они попали в аварию. Ехали на машине в Питер, по пути случайно заметили нас с сестрой, предложили составить им компанию. Инка согласилась, а мне нужно было готовить какой-то дурацкий доклад…
Девушка надолго замолчала. Эдуард не выдержал, пересел к ней на диван, положил руку на хрупкое плечо. У него сильно разболелась голова, да и со зрением в единственном здоровом глазу дела шли неважнецки: предметы то расплывались, то неохотно принимали прежние формы. Кроме того, Эдуард пока никак не мог сообразить, о чем пытается рассказать ему Элла.
– После смерти родителей я нашла у них в ноутбуке – они пользовались одним на двоих – вроде как наброски письма. Без адреса, без обращения, они просто не знали, куда его можно послать. В этом письме они писали чудовищные вещи об Институте, об опытах, о которых я никогда не слышала. О том, что в ходе этих экспериментов на свет появляются странные дети, бо́льшая часть которых выбраковывается и уничтожается без всякой пощады.
– Дети? – насторожился и сел ровно Эдик.
– Да. Теперь я расскажу подробнее об Институте, о том, что узнала, уже когда начала работать на них. У этого заведения долгая история. Когда-то Институт отпочковался от немецкой организации «Аненербе»