[2]. Она распалась на несколько десятков подразделений, чтобы проще было вести свои исследования. Подразделение, или лабораторию, которая впоследствии стала Институтом, волновала вовсе не германская история и наследие предков. Там на полном серьезе ставили целью создание расы сверхлюдей, богоподобных созданий. Задача состояла в том, чтобы оторвать человека от первородного греха, следствием которого стали тленность, страстность и смертность. У новых людей должен был существовать врожденный иммунитет ко всему грязному, дурному. Страсти не одолевали бы их, как простых смертных, с детства они тянулись бы лишь к красоте и к знаниям. Прекрасные создания, не знающие болезней и увядания, они жили бы сотни лет и уходили из жизни, когда сами ощутят, что сделали и повидали все, что хотели. Ну и обладали бы сверхспособностями – для этого очень активно изучали всяких необычных людей, а особенно нойдов – это такие лапландские шаманы. Говорят, они умели невероятные вещи, правда, делиться своими секретами не спешили. Так что поначалу ничего не выходило. Потом закончилась война, Институт перебрался в Америку. Работа не прекращалась ни на день. И, хотя до цели оставалось все так же далеко, многие наработки оказались огромным шагом вперед. А когда в восьмидесятые годы был открыт геном, работа закипела с новой силой. Тогда же открылось множество подразделений по всему миру. Как я уже сказала, это было удобно, во-первых, для молодых и смелых ученых: они могли вдали от авторитетов продвигать собственные идеи. Во-вторых, каждый город, где обосновывался Институт, становился вроде как его экспериментальной площадкой. Школы, больницы – все шло в дело. Работа над главной фишкой Института – проектом «Первенцы» – не останавливалась ни на день. И уже в конце восьмидесятых дело сдвинулось с мертвой точки.
– Наша пятерка, – с тяжело ухающим сердцем догадался Редкий.
– Да. Эти работы всегда велись на самых засекреченных минусовых этажах. Ученые исступленно работали с генами, комбинировали, облучали, модифицировали. Дети, которых они создавали, не дотягивали до полубогов, однако у них появились определенные способности, немыслимые для обычного человека. Изучение загадочных нойдов даром не пропало. Кроме того, лет тридцать назад один ученый предложил концепцию создания так называемой «единой группы». То есть чтобы несколько человек, не являясь родственниками, были связаны настолько, что смерть одного влекла бы смерть четверых остальных. Проект казался полнейшей фантастикой, но именно поэтому многие им заболели. Сейчас ученые Института умеют получать не больше пяти детей в одной партии, и на ее создание уходит не один год. Именно поэтому разница между старшим и младшим в пятерке почти всегда пять-шесть лет. Но опыты продолжаются. А пока для уже существующих ребят был разработан протокол, обширная линейка опытов. Детей выбрасывали в большой мир и наблюдали, насколько велики шансы на выживание группы, учитывая их свойства и способности, которые проявляются не сразу. Если становится ясно, что группа жизнеспособна, детей собирают всех вместе и выводят эксперименты на следующий уровень.
– Зачем? – решился прервать девушку сбитый с толку Эдуард. – Разве нельзя наблюдать за детьми в этих самых институтах? Я имею в виду, если так велик риск потерять всех разом, случись что с одним.
Элла с отрешенным видом покачала головой:
– Это не риск. Это часть эксперимента, и когда гибнет одна группа, на смену ей приходит другая. Пойми, главный интерес представляют не способности детей, а их социализация. То, как относится к ним мир, готов ли их принять. Способности у этих детей во всех группах разные, хотя некоторые повторяются, и на первый взгляд не такие уж глобальные, это не какое-нибудь сверхоружие. Однако уже сейчас ясно, что множество людей готово пойти на что угодно, чтобы получить, так сказать, безлимитный доступ к некоторым из них. Другие люди, напротив, сразу опознают в детях безусловное зло и видят цель жизни в их уничтожении. Так случилось и в английском Барнсе, с самой перспективной на тот момент группой.
Элла опустила голову.
– Так кто же их убил? – дрогнувшим голосом спросил Редкий.
– Фанатики, много лет выслеживающие подкидышей. Такие группы стихийно возникали и в других странах. В нашем регионе это «Комитет».
Эдик тут же вспомнил выдавленные на картоне буквы «итет» на половине визитки.
– Но существование как экстремистских групп, так и групп вроде наших «Апофетов» внимательно отслеживается и вносится в протокол. У Института нет цели защитить детей, напротив, на экспериментальных площадках типа нашего городка для них создаются все новые квесты. Знаешь, я думаю, что существует некий заказ…
– В смысле?
– Ну некая группа лиц, обладающая огромным влиянием и средствами, планирует с помощью проекта «Первенцы» изменить мировой расклад. Именно они диктуют правила экспериментов. Хотят знать о ребятах все, прежде чем возьмут их в оборот.
Редкий уже не мог оставаться на месте, вскочил с дивана, прошелся пару раз по гулкому холлу спящей больницы. Сразу сорвал дыхание, к тому же снова начались эти игры со зрением. Теперь он даже не понимал, горит свет в коридоре или погашен. Так что он поспешил вернуться к Элле и задал новый вопрос:
– Значит, ты думаешь, что и сегодняшний пожар мог быть частью эксперимента?
Элла пожала плечами, посмотрела на свои перебинтованные руки.
– Этого я не знаю. Но озверевший пес в здании был экспериментом, мы помогали его готовить.
– Мы? Хочешь сказать, делами гимназии заправляет Институт?!
– Я ведь уже это сказала. Если в маленьком городе есть подразделения Института, то можно не сомневаться, что все лучшие школы находятся в его ведомстве. А «Белая радуга» – как раз лучшая.
– И все учителя знают? И директор повязан?! – Эдик уже кричал в голос.
Котенок испуганно уставилась на него.
– Не факт. Но точно я сказать не могу. Обычно мы работаем парами или тройками. Старший в группе знает о новом эксперименте, участвует в его подготовке и заранее предупреждает других, чтобы не пострадали. Да и вообще следит, чтобы не было жертв, цель ведь не в этом. Но о взрывах я была не в курсе, хотя общалась со старшим всего за пару минут до того. Как раз предупредила его, что в гимназии больше работать не буду.
– Почему, позволь узнать? Совесть замучила?
– Из-за Платона Воронцова. Я поняла, что он уже почти догадался. Парня с абсолютной памятью не обманешь, он легко запоминает малейшие нюансы мимики человека, его движения, манеру говорить. Думаю, он сразу заподозрил неладное, но сомневался – близнецы бывают очень схожи, и не только внешне. Он спрашивал у тебя про нас с Инной?
Редкий кивнул головой, потом вдруг вспомнил, что Инной еще прежде почему-то интересовался Антон.
– Но ты бы осталась в «Апофетах», верно? – спросил он. – И продолжала работать на Институт?
Элла кивнула с каким-то мрачным отчаянием:
– Да.
– А тебе не приходило в голову, что они могли просто устранить твоих родителей, когда те стали помехой? А затем и тебя, едва ты оказалась под подозрением?
Элла отчаянно взметнула к лицу перевязанные руки, словно защищаясь от своего самого страшного кошмара:
– Нет! То есть да, я думала об этом. Мысли ведь разные в голову приходят, им не запретишь. Когда я нашла черновики того письма родителей, то вспомнила, что в тот день оба были выходные и с утра отправились в Институт на профилактический медосмотр и всякие укрепляющие процедуры – в Институте пекутся о своих сотрудниках. Конечно, под видом витаминной капельницы человеку можно ввести что угодно. А авария произошла из-за того, что отец вроде как потерял сознание и выехал на другую полосу.
– Ну вот!
– Ничего не вот! Родители ведь ничего не успели предпринять, да и кто бы им поверил? У меня при чтении письма были мысли, что родители сошли с ума, по крайней мере, один из них, тот, кто писал. Потому что там еще было написано о странных существах, о рабочих-мутантах, созданных в Институте. Это теперь я знаю, что они действительно существуют… После аварии доктора Института очень старались спасти хотя бы Инну – ее единственную вытащили из машины живой. Но у нее был поврежден мозг…
Элла замолчала, глядя перед собой пустым взглядом. Наверное, нужно было оставить ее в покое, но Эдик не мог остановиться:
– Почему ты начала работать на Институт?
– А что еще мне оставалось? – пожала плечами девушка. – В семнадцать лет я осталась одна. Руководство Института сразу взяло надо мной опеку. Полгода я даже жила там просто потому, что не могла находиться в своей квартире без истерики даже час. Они помогли мне не сорваться, продолжить учебу. Уже после окончания университета я получила предложение работать на них и согласилась, потому что ненавижу быть должницей. Тогда мне рассказали о проекте «Первенцы» и предложили связаться с Кинебомбой, стать частью «Апофетов». Они знали, что я уже знакома и с ним, и с тобой.
Эдуард вспоминал. Три года назад он уже и не надеялся вернуть Эллу. Даже не знал толком, где она живет, не выскочила ли замуж. Потом однажды встретил ее в Питере на Марсовом поле. Был промозглый ноябрь, она стояла у Вечного огня, протянув к нему замерзшие ладони. Он чудом тогда ее заметил, обычным маршрутом возвращаясь с работы. Застыл на месте, не смея поверить своим глазам. А сердце почему-то стучало где-то в коленках…
– Ты только поэтому возобновила отношения со мной?
– Да, – не стала отпираться девушка. – До этого бегала от тебя, боялась, что просто умру, если снова увижу. Но тут вариантов не оставалось.
– Значит, переступила через себя, чтобы шпионить за нами? – прошипел он сквозь зубы, ощущая себя так, словно змея только что скользнула через рот ему в желудок.
– Никто за вами не шпионил. Руководство Института «Апофеты» интересовали только как статистическая единица, я была их взглядом изнутри. Я же говорила, требуется полная картина отношения общества к таким детям.