На разговор, хоть ему была слышна только половина, живо отреагировал Багров.
– Две машины? – спросил он.
– Не одна, – из соображений корректности поправила его Шеметова.
– А что он говорит про разброс тел? – спросил Олег.
– Кстати, такой веер из покойников одна машина тоже сделать бы не смогла, – как будто услышав вопрос, сказал Переверзев.
– Но ведь и не встречные, – задумалась адвокат.
– Точно не встречные, – заверил эксперт.
– Короче, надо ехать, – приняла решение Шеметова.
– А смысл? – не понял Александр Иванович. – Даже если всплывет вторая машина. Ну будет на нем два покойника из четырех. Это что-то сильно меняет?
– Не знаю, – честно ответила Ольга. – Просто я обещала доверителю, что если есть зацепки, то поеду.
– Ну зацепки есть, – не без гордости согласился Переверзев. Он же сам эти зацепки и нашел.
Багров встретился с Ольгой глазами и улыбнулся. Ее уже не вполне юное сердце зашлось от радости. Значит, он тоже хочет поехать с ней вдвоем!
Прилетели ночью в аэропорт Уфы. Оттуда был выбор – на машине или маленьком аэроплане. Радик Алиханович, курировавший их по телефону, машину отсоветовал: в распадках поднимались туманы, очень опасно. Летите самолетом.
Билеты на маленький винтовой борт купили легко. И теперь сидели с ними в зале ожидания. Потому что не только в распадках поднялись туманы, но и на поле крошечного аэродрома Белогорска. Порт самолеты не принимал.
Три часа проторчали в неудобных креслах. Олег спал, Ольга – нет. Впрочем, за три часа она ни разу не обиделась на туман. Потому что сначала уютно и легко дремала на широком плече любимого. Не спала, а именно была в легкой дреме, что не мешало ей предаваться приятным воспоминаниям о прошлом и мечтам о будущем.
Разок только совсем заснула. И тут же проснулась от прикосновения солнечного луча.
Открыла глаза. Они сидели у панорамного стекла, отделявшего зал от летного поля. Начавшийся восход делал постиндустриальную картинку захватывающе красивой. Ольга даже хотела разбудить Багрова, да пожалела: он сладко спал, тихо посапывал. И она в одиночку любовалась медленно выползающим в небо желтым диском.
А потом и посадку объявили.
Когда они дошли до самолета, то невольно замедлили шаг – такой он был маленький. И, похоже, сильно немолодой.
– Долетим? – усомнилась Шеметова.
– Он еще долго будет летать, – успокоил ее пожилой дядька с большим черным портфелем. – Пока не развалится.
Адвокат, успокоенная лишь отчасти, вошла в крошечный салон. Пассажиры, человек двадцать, не больше, сидели по двое.
Двигатели у самолетика были маленькие, но как же они орали, когда пилот включил их на полную катушку! Фюзеляж трясся и дребезжал. Лишь спокойствие человека с портфелем, усевшегося через проход от них, утешало Ольгу. Раз он, опытный, не боится, значит, так и надо.
Неспешно разбежавшись и легко взлетев в воздух, старенькая птичка, плавно маневрируя, нацелила нос на показавшиеся вдали горы. Рев, кстати, сменился ровным гулом. Ольга сначала было опять напряглась, однако дядька-ориентир сидел, не дергаясь, и Шеметова успокоилась окончательно.
Тумана в горах уже не было. С небольшой высоты полета можно было разглядеть и покрытые лесом предгорья, и высокие вершины, и ленты дорог, закручивавшихся в серпантин. Реки попадались нечасто и за редким исключением были нешироки.
Ну что ж, в целом ей нравилось.
Адвокатов встречали прямо у трапа.
Вообще, конечно, не положено. Но то, что не положено простому горожанину, порой не возбраняется начальнику самого крупного (если точнее – единственного) автохозяйства Белогорска.
Уселись в серый цельнометаллический УАЗ-452, в простонародье именуемый «буханкой». Спартанские кресла с железными дугами, почти отсутствующая амортизация и откровенный грохот двигателя, по объяснениям Ишмурзина, с лихвой компенсировались неприхотливостью, а главное, безумной проходимостью аппарата.
Ну и слава богу.
Они на месте и вместе. Ольгу не покидало состояние какого-то душевного подъема.
Подъехали прямо к суду, заседание давно началось, и было оно не первым, а вторым. Обязанности защитника временно выполнял местный юрист.
Суд проходил в главном зале, что объяснялось повышенным общественным интересом к процессу. Он был полон под завязку.
Интерес был явно недобрый. Когда адвокаты зашли в зал, двести пар глаз с ненавистью посмотрели на них. Даже дядька с портфелем, который успокаивал Ольгу в самолете и успел раньше них проехать в суд.
Ну не все, конечно, с ненавистью. Некоторые – просто с неодобрением. Типа защищать москвичи приехали отъявленную тварь. Понятно, что это их работа. Однако работа малоуважаемая.
После кратких формальностей адвокаты вошли в процесс.
Председательствующий судья Гареев Диас Ильярович был совсем молодой, немного за тридцать, высокий брюнет в тонких модных очках. Умные глаза с иронией посмотрели на вновь прибывших.
«Серьезный противник», – оценила его про себя Шеметова. Она не поленилась навести справки, да и всезнающий Гескин помог.
Потомственный юрист, Диас родился в Белогорске и выезжал из него лишь два раза: для того чтобы окончить Московский государственный университет и, чуть позже, чтобы защитить в нем же добротную кандидатскую диссертацию. У Ольги даже было мнение, что они там, в Москве, встречались – уж больно знакомыми показались легкая ироничная улыбка и чистое интеллигентное лицо.
Впрочем, достоинства судьи в данный момент ее мало радовали. Теоретически судья в процессе нейтрален. Однако только теоретически. Парень собственными талантами и усердием выстраивал себе замечательную карьеру: по слухам Гескина, его ждала высокая должность в Уфе. А здесь такое громкое дело, в котором к тому же все действительно ясно. С одной стороны – три трупа и женщина в коме. С другой – потомственный пьяница, до этого убивший за рулем, пусть и не по своей воле, еще троих.
Поэтому Ольга именно судью видела своим главным процессуальным противником. А вовсе не прокурора, хотя именно он должен был выступить в финале с перечнем грехов их подзащитного и длинным списком доказательств этих грехов.
Почему? Потому что прокурор на процессе был попроще: Юрий Евграфович Милин. Он тихо дослуживал до пенсии, никуда особо не рвался. Впрочем, в этом деле прокурору можно было себе позволить расслабиться: на стене висела схема дорожно-транспортного происшествия с отмеченным расположением тел. Убитых женщин знало полгорода. У них осталось шестеро сирот.
Поэтому каждая стандартно-жесткая фраза прокурора вызывала злое одобрение публики. «А ведь скоро начнут демонстрировать вещдоки», – напряженно подумала Ольга. Когда в ход пойдут фото изуродованных тел, а еще хлеще – окровавленные платки и блузки, впору будет вызывать в зал дополнительную охрану.
Подсудимый, Ринат Гильдеев, сидел в своей клетке, обхватив голову руками так, что лица не было видно совсем. Иногда он начинал потихоньку раскачиваться на месте. Конвоир делал тихое замечание, и Ринат снова принимал неподвижное положение, закрывая лицо ладонями.
В первых рядах сидели многочисленные родственники потерпевших, и где-то в середине зала – мать Рината, Далия Аскаровна. Если родственники были с траурными приметами (черные платки, черные костюмы), то мать предполагаемого убийцы была в черном вся. Единственный сын, единственная надежда – и вот такое горе.
Отец Рината не пришел в суд, что, наверное, было кстати: вряд ли вид вечно пьяного папаши подсудимого убавил бы гнев горюющих родственников.
В общем, был бы сейчас суд присяжных, то эти двенадцать, набранные из горожан, не стали бы морочиться с вердиктом, а своими руками бы разорвали подсудимого на куски.
«Редкий случай, когда суд присяжных опасен для правосудия», – подумала Ольга. Впрочем, здесь о суде присяжных можно было даже не вспоминать: дело по определению не подпадало под его юрисдикцию.
А прокурор тем временем заканчивал свое выступление. Нельзя сказать, что Юрий Евграфович сильно трудился, когда его готовил. Он просто слово в слово зачитал обвинительное заключение, пришедшее из следствия. Хотя как раз те сработали по полной программе, перечислили все смертные грехи предполагаемого преступника. И их было так много, и были они такими страшными, что, казалось, слово «предполагаемый» можно смело отбрасывать.
– Подсудимый, вам понятно обвинение? – спросил судья у Гильдеева. Тот убрал руки с головы и испуганно посмотрел на председательствующего.
– Да, понятно, – отрывисто сказал он.
Судья задал последний, «ритуальный», вопрос:
– Признаете ли вы свою вину? – спросил Гареев.
Ринат судорожно сглотнул и тихо, но отчетливо ответил:
– Я их не сбивал. Клянусь, не сбивал…
– Тварь! Сволочь! Выродок! – десятками голосов взорвался зал.
– Прекратить! – Громко стукнул молоток судьи. – Иначе всех удалю!
Люди смолкли, лишь злые шепотки еще ползли по залу, как шипение заливаемого водой костра.
– Я вас понял, – ответил Диас Ильярович подсудимому. Он был хороший судья и старался соблюсти все правила даже тогда, когда судить приходилось такую мерзость. – Завтра продолжим судебное следствие, и у вас с вашими адвокатами (снова ироничный взгляд в сторону Шеметовой и Багрова) будет полная возможность себя защитить.
Зал опять было всколыхнулся ненавистью, хотя на открытый протест уже не осмелился.
Заседание было окончено, люди потянулись к выходу. Многие из них, покидая зал, бросали злые, а то и презрительные взгляды на защитников убийцы.
К адвокатам подошла жена Радика Алихановича, крепкая и еще симпатичная Вера Ивановна.
– Муж велел отвезти вас в гостиницу, – сказала она. Ишмурзин еще в Москве предлагал гостям остановиться у него дома, однако адвокаты решили, что удобнее будет работать в отеле. Да и открывать перед чужими людьми свои отношения тоже не хотелось. Вот ведь мелочь – штамп в паспорте, а иногда такая засада!
– Я вам малины принесла. – Это уже подошла Далия, мать их подзащитного, протягивая литровую баночку.