Семен ничего не сказал. Он резко встал и вновь удалился в другую комнату. Через тридцать секунд там ожесточенно застучала машинка.
«Просто отличный денек!» – подумала Зая.
Глава 6
Прокурор к понедельнику поправился. Юрий Евграфович выглядел даже бодрее, чем в первые дни процесса, – сказывалось то, что он после снятия болей практически три дня отдыхал. До этого у прокурора выходных было немного, он никак не мог дождаться пенсии, чтобы вырваться из жестокого ритма будней. Когда-то по молодости такая «беличья» жизнь ему даже нравилась. С возрастом и накопившимися болячками стала тяжеловатой, а иногда и просто трудно переносимой. К тому же давно и напрочь исчезла романтика, в свое время приведшая его в прокуратуру.
Кстати, если бы он не оправился так быстро, пришлось бы либо приостанавливать суд до его выздоровления, либо начинать все заново: требование несменяемости состава суда прямо прописано в уголовно-процессуальном кодексе, хотя прокурора и секретаря суда заменять как раз можно.
Что ж, этот процесс не предвещал сложностей. Во время длинных допросов, когда свидетели оглашали и так всем известные данные, Юрий Евграфович даже умудрялся слегка вздремнуть. Это большое искусство, на 10–15 секунд отключаться, да так, что глаза остаются открытыми, а спина прямой.
Разумеется, воспользоваться своим благоприобретенным даром он мог только после того, как заканчивал допрос свидетелей. УПК в этом плане все трактует однозначно: сперва идут свидетели обвинения, потом защиты. Если свидетель вызван прокурором, то сначала и опрашивается прокурором. И наконец после того, как свидетеля опросят и прокурор, и адвокат, начинает задавать вопросы судья.
В суд было вызвано множество народа. По своей воле пришло еще больше: в зале имелось чуть больше двухсот мест, и пустые образовывались только тогда, когда кто-нибудь выходил. Занимали их быстро – те же допрошенные свидетели, как правило, никуда не уходили, оставались на процессе.
Недопрошенные же в соответствии с кодексом не имеют права находиться в зале и вынуждены ожидать своей очереди на скамейках в холлах. Причем было их столько, что, хотя пристав то и дело бегал за новыми свидетелями, скамейки все еще оставались прилично заняты.
Наибольший интерес теоретически представлял допрос единственного, кроме подсудимого, очевидца трагедии, Степана Волобуева. Однако этот молодой мужчина оказался не сильно ценным источником информации. Достаточно сказать, что Степан, как и Ринат Гильдеев, после того, как ЗИЛ-дворняга врезался в забор, машину покинуть самостоятельно не сумел. Их обоих выволокли из кабины сотрудники ДПС. Кстати, сначала без привязки к фатальному дорожно-транспортному происшествию на перекрестке. Уже потом, проанализировав имеющиеся факты, взяли со Степана объяснение, а Рината задержали по подозрению в совершении ДТП со смертельным исходом.
Позже в обвинительном заключении еще добавилась статья об оставлении в опасности, которая, будучи преступлением умышленным, могла перевести весь срок наказания из относительно либеральной колонии-поселения в обычную брутальную зону.
– Что вы видели в тот вечер, расскажите, – потребовал прокурор.
– Мало что видел, – признался Степан, понуро наклонив лобастую, коротко стриженную голову. Волобуев чувствовал себя крайне неловко. Он не первый раз был в суде. Дважды отбывал реальное наказание: сначала на малолетке за драку. Потом за пьяное ДТП, правда без трупов, но с тяжкими телесными.
Вообще, для ясности нужно сказать, что в этом уральском городке едва ли не половина мужчин познали на себе тяжелую длань закона. И, пожалуй, не меньшее количество этой дланью в разных смыслах являлись: кроме личного состава местных правоохранительных органов, в окрестностях имелась колония общего режима и две колонии строгого.
Если же углубиться чуть дальше в историю, то можно было смело утверждать, что в каждом коренном горожанине имелась кровь каторжника или охранника, а во многих – и тех и других.
– Конкретней, пожалуйста, – велел свидетелю прокурор. – Когда вы начали потреблять алкоголь с Гильдеевым?
– С утра, – простосердечно признался Степан.
– Как это? – даже многоопытный Юрий Евграфович удивился. – Пришли на автобазу и начали пить?
– Нет, мы оба выходные были, – объяснил тот.
Ольга с облегчением глянула на сидевшего в зале Ишмурзина. Если бы работяги напились на базе, ему бы тоже перепало.
– А как машина оказалась у Гильдеева?
– Он хотел в ней поковыряться. Слесаря не любят возиться с «дворнягами». Они ж списанные давно.
– То есть подсудимый привез машину к своему дому с прошлого вечера?
– Так точно, – ответил Степан.
– Что было дальше?
– Мы выпили пива и сняли бензонасос, – сказал Волобуев и замолк.
– Дальше, – попросил прокурор.
– Потом всякое пили. Потом отец его пришел, с ним пили. Он же и насос собрал, двигатель завелся с пол-оборота.
– А потом? – Вопрос был дежурный. И так ясно, что потом кончилась водка.
– На районе ничего не достали. Либо закрыто, либо не продали, боятся теперь. Мы поехали на плотину. Там в неонке взяли две бутылки беленькой, – медленно, отрывистыми фразами излагал Степан. – Одной сразу догнались. Вторую повезли домой.
– Ехали быстро? – спросил Милин.
– Быстро, – тихо ответил Волобуев.
– Момент удара видели?
– Нет. Белое чтой-то сверкнуло, когда на развилку выскочили. И щелчок, звонкий такой. Я даже в зеркало глянул.
– И что увидели?
– Темно было. Ничего не увидел.
Ничего более «догнавшийся» свидетель уже не помнил.
Свой вопрос задала защита.
– Скажите, вы уверены, что не видели, как ваш грузовик сбил четырех человек? Или есть сомнения? – спросил Багров.
– Уверен, – ответил Степан. – Если б сбили, остановились бы.
Зал недовольно загудел.
Волобуев поднял голову и сказал:
– Я, когда своего сбил, остановился. Вызвал врача. И Ринат ждал, после своей аварии.
– Твари, сволочи! – закричала, срываясь в слезы, женщина в черном платке. – Этот сбил, тот сбил! Чтоб вы сдохли! Гореть вам в аду!
– Призываю к порядку! – стукнул молотком Диас Ильярович Гареев. Однако заплаканную женщину (явно родственницу потерпевших) вывести приставам не приказал. Он понимал, что это только цветочки. Когда пойдут страшные вещдоки, атмосфера станет еще более тяжелой.
Степан, не понимая, в чем дело, вертел во все стороны своей крупной головой.
– А чуть подробнее про что-то белое, которое вы увидели на перекрестке, не можете сказать?
– Не могу, – покачал головой свидетель.
– Ну хоть оно маленькое было или большое?
– Не маленькое, – подумав, сказал Волобуев. – Не помню точно, – мотнул он головой.
– А куда вы поехали после перекрестка?
– Ко мне домой. Ринат же дальше живет, на Уфимском шоссе, на Откосе.
Наконец, задал свой вопрос председательствующий.
– Вы собирались пить дальше? – спросил он у Волобуева. Тот, покраснев, побурев даже, молчал. – Ну так что вы собирались сделать с оставшейся бутылкой? – не слезал с него Гареев.
– Выпить… – тихо сказал Степан.
– А потом уже поехать через весь город домой, на Откос, – подытожил судья.
Крайне неприятное для защиты окончание допроса свидетеля. Хотя и без этого позиция адвокатов была, мягко говоря, невыигрышной.
У судьи больше вопросов к Волобуеву не было, поэтому Юрий Евграфович вызвал нового свидетеля…
Вообще, это были, несомненно, самые тяжелые для защитников дни. Что они могли противопоставить прокурору?
Одного за другим Вилин вызывал горожан. Судья устанавливал их личность, спрашивал об отношении к подсудимому и потерпевшим, рассказывал о правах и обязанностях и предупреждал об ответственности за дачу ложных показаний. После чего свидетель давал подписку, обязательно приобщаемую к материалам дела.
Ну а потом начинался тихий адвокатский ужас. Потому что, закончив с формальностями, свидетели честно рассказывали, сколько Ринат выпил, как часто выпивал, как, в нарушение установленных правил, поехал по городу на машине без госномеров. Как быстро гонял, в том числе торопясь за вожделенным напитком.
И наконец самое ужасное.
Тщательно протоколируемые рассказы о том, как и в каком порядке лежали трупы.
Какие повреждения получили несчастные женщины.
Каким образом был расколот череп или разорвана печень. Зачитывались результаты судебно-медицинской экспертизы.
Демонстрировались обрывки платьев, колготки с засохшей бурой кровью, фотографии искореженных и смятых женских тел.
Весь первый ряд, где в основном сидели родственники сбитых женщин, зашелся в сдавленных криках и рыданьях.
Если бы взгляды могли убивать, то Ринат Тимурович Гильдеев был бы уже давно мертв.
В соответствии с УПК последовательность доказательств устанавливает та сторона, которая их предъявляет. Здесь же, как весь этот ужас ни показывай, результат получался один и тот же. И такой зримый, что начиная с шестого заседания в зале появилось еще несколько солдат конвойной службы и четверо дополнительно вызванных полицейских с кобурами. Диас Ильярович всерьез опасался попытки самосуда.
Сам он никаких эмоций не выказывал, слушал внимательно и спокойно, если задавал вопросы, то коротко и по существу.
«Серьезный противник», – подумала Шеметова.
Впрочем, с такими доказательствами засадить парня на полжизни может даже студент третьего курса. А противопоставить этому натиску негатива пока что было нечего. Все, что можно было сделать, Шеметова сделала: характеристики с места работы, рассказ о волонтерской работе Рината в городском хосписе. То есть хосписа как такового в госпитале не было. Но активный и милосердный главврач городской больницы организовал небольшое отделение паллиативной медицины. Там лежали те, кто раньше был обречен на смерть в мучениях. Теперь же последние свои недели и дни больные доживали без боли и отвратительных ощущений – технологии известны давно, просто до умирающих ни у кого руки не доходили. Так вот, Ринат Гильдеев, мучаясь от пережитого, сам выбрал себе послушание после первой аварии.