Но вернемся к нашим героям.
Ринат после страшной трагедии ходил сам не свой. Как уже было сказано, он стал гораздо меньше пить.
Поскольку автобус оказался серьезно поврежден, его пересадили на совсем древний, когда-то зеленый ЗИЛок, выпуска конца пятидесятых. По обоюдному согласию с гаишниками, ЗИЛ-ветеран техосмотров не проходил. Правда, и госномеров не имел. Обычная практика – выкинуть жалко, авось еще послужит, но требованиям, предъявляемым к автомобилям, уже не удовлетворяет. Такие машины назывались почему-то бобиками или дворнягами. Ездили они обычно по территории автобазы, огромной, как все на Урале, – площадей здесь никогда не жалели. Перевозили бобики тяжелые детали и агрегаты. Иногда ненадолго выскакивали по какой-то надобности в город, дэпээсники были местные и легко прощали подобные прегрешения.
Впрочем, город – не совсем то, что мы себе обычно под этим словом представляем.
Все те же горы, те же подъемы и спуски, что и на сотню километров вокруг.
Те же сосны на склонах: невысокие, кривоватые, зато с медвяной корой, золотящейся в солнечных лучах. А в непогоду почти черные.
В центре несколько блочных многоэтажек, пара новомодных «монолитов» и даже забранная в бетон, с пешеходной зоной и стилизованными под старину фонариками, симпатичная набережная. Но это на левом берегу. На правом, вплотную подходя к реке, то, что в Сибири с полным основанием называют тайгой.
В пятистах метрах от городского центра дома становились ниже. А еще дальше улицы обступали обычные деревенские избы. Некоторые из бревен. Некоторые из камня. Как ни странно, каменные были дешевле.
А может, и не странно вовсе: горы-то из камней сложены.
Статус у каменных был точно ниже, поэтому те, кто о статусе заботился, свои каменные дома обкладывали облицовочным материалом: кирпичом, сайдингом или просто беленой штукатуркой. Голый камень выглядывал только там, где хозяевам на статус было плевать.
Таких тоже хватало.
На въезде с уфимского тракта дорога раздваивалась. Прямая широкая улица вела в центр. А узкая заворачивала направо и лезла в крутую гору, чуть не под сорок пять градусов. Вверху целые кварталы бараков пугали подъезжающих своими кривыми черными стенами. Бараки, кстати, были деревянными. Их в свое время строили зэки. Поскольку зэков и деревьев в те времена было не перечесть, жилфонд и оказался из сосновых кряжей.
Впрочем, не только почерневшие от старости и непогод бараки выглядели страшновато. Были такие же дома поменьше, частные, вдоль улицы, карабкавшейся в гору: с водой в колодце и сортиром в будке. Кроме перманентной нищеты, усугубляемой вредными привычками, здесь все могло мгновенно дополнительно усугубиться горным расположением, когда один дом нависает над другим, тот над третьим и так далее.
Один хороший ливень на вершинах – и со двора верхнего соседа может улететь к нижнему что угодно: от мопеда до содержимого выгребной ямы. Бывало, что и сам дом съезжал. Горы шутить не любят.
Район назывался Откос и считался неблагополучным. Кто сумел вырваться из привычной здешней колеи (хорошей учебой, мелким бизнесом или просто удачно «зашившись» от пьянки), старались перебраться в более престижные места.
Именно на Откосе обитала семья Гильдеевых. Здесь вырос Тимур, сюда привел свою юную жену Далию, отсюда же вывез на кладбище своих, тоже еще не старых, но выработавшихся и измученных спиртной отравой, родителей.
Вообще же в городке была традиция, что жена приходит жить в дом к мужу. Даже если этот дом по качеству сильно уступает родительскому.
Впрочем, про традиции можно говорить лишь условно.
У башкиров одни традиции, у татар другие, у русских третьи.
Жили, кстати, все дружно. По крайней мере, если кто кого недолюбливал, то уж точно не из-за веры или разреза глаз.
Сильно верующих особо не было.
Родителей Тимур хоронил с муллой, при этом в мечеть мог не заходить целый год.
То же касается и русских: церкви имелись, на Пасху были полны. В остальное время их посещали в основном богомольные старушки. Вот уж кто казался бессмертным: и при Сталине они были, и при Брежневе. Были и при Петре, разумеется, ведь именно в то время Урал активно заселялся мастеровыми людьми.
Теперь расскажем про вторую семью, важную для нашего повествования.
Наполовину русскую, наполовину башкирскую. Отец, Ишмурзин Радик Алиханович. Мама, Вера Ивановна. Разумеется, Ишмурзина – здесь редко оставляют девичью фамилию. Старшая дочка имела русское имя Наташа. Младшая – башкирское (и татарское) Алсу. Это красивое имя стало популярным после того, как одна его талантливая носительница стала популярной певицей.
Папа был известным человеком в городе.
Именно он последние четверть века рулил городской автобазой. Умный, трудолюбивый и, что принципиально, малопьющий. Такого оборота, кстати, в Белогорске не использовали. Если человек не уходил в запои и не срывался с катушек, то про него говорили – не пьет.
Валютных миллионов не скопил, однако все, что должен иметь уважаемый житель Белогорска, Радик Алиханович имел.
Пожалуй, этот «джентльменский набор» стоит перечислить.
Свой дом, капитальный, не новомодный коттедж, а старая огромная изба. Пять окон на одну улицу, три на другую. Рубил дом отец Радика Алихановича. А жить в нем без проблем смогли бы и его внуки.
Металлическая крыша. Внутренний двор асфальтирован. «Не эстетично?» – усмехнется столичный дизайнер.
Зато «дешево, надежно и практично»: особенно когда нужно выгребать снег после февральского снегопада, а такой снегопад запросто может идти неделю.
Из животных имелась корова, были на дворе и куры. Хлев, разумеется, был сложен из таких же мощных бревен, что и дом. Огромный, рассчитанный, наверное, на маленькое стадо. Однако времена действительно изменились, и двух из трех коров отвезли родственникам в деревню еще десять лет назад.
Что касается удобств, то умелый и со связями Ишмурзин сделал дом почти городским. Вот только центральное отопление в их довольно престижном районе не было предусмотрено. Поэтому, несмотря на разведенные по комнатам батареи, в целях экономии топили огромную печь. На ней же готовили еду, благо дрова в здешних краях были почти бесплатными.
Итак, отец семейства был шустрым и деловым и давно вошел в высшие слои местного общества.
Мама была доброй и заботливой, как ей и положено.
И очень-очень занятой, несмотря на то, что ни дня не работала по трудовой книжке. На ней дети, дом, живность, участок (как при доме, так и еще отдельно, за городом). Горничная стандартным укладом городка не предусматривалась.
А еще все горожане, работающие (брали отпуск) и неработающие, исчезали из города на две недели в июне и на неделю в августе. Сенокос, огород и малина.
Ягоду никто специально не выращивал. Ее, дикой, до черта было в горах, и у каждого имелось заповедное местечко. Малина душистая настолько, что просто с садовой не сравнить.
Оттуда и вывозили ведрами: на сушку, компоты, пироги, варенье. Бесплатно, с чувством глубокого удовлетворения, как говорил один из наших прошлых лидеров. Главное, с медведем не пересечься, зверь тоже обожал сладкое.
Вот теперь плавно переходим к дочерям, и далее – на финишную прямую нашего неторопливого предисловия.
Старшая – Наталья. Стройная, более-менее симпатичная. Аккуратненькая брюнеточка. И, однозначно, умная.
В лучшей школе городка (а где еще могли учиться дочки завгара Ишмурзина?) она была первой ученицей. Блестяще сдала выпускные и с родительского благословения укатила в столицу, поступив в престижный московский вуз.
Младшая, Алсу, любила сестрицу и одновременно слегка завидовала ей. Она была в семье как Золушка. Нет, никто ее родительской любовью не обделял. Просто так исторически сложилось: Наташка после уроков бегом на кружок или на дополнительные занятия, а Алсу, не проявившая никакой тяги к учению, – на хозяйство. Дрова принеси, печку протопи, золу потом вынеси, за огородом следи – ну точно, Золушка. Разве что не у злой мачехи, а у любящих и любимых мамы с папой.
Мама видела ее расстройство, жаловалась отцу, что, мол, как-то нечестно получается.
Радик Алиханович вызвал младшенькую в горницу и серьезно спросил: готова ли она пахать в науках так же, как сестренка? Если да, то он готов вызвать из деревни родственницу, помочь маме по хозяйству, освободив тем самым Алсу.
Подумала младшая дочка и отказалась.
Выносить золу ей не нравилось. Но алгебра с химией и историей нравились еще меньше.
Уж лучше зола.
Мама только улыбнулась отцову эксперименту. Уж ей ли было не знать свою кровинушку?
Если честно, Алсу давно интересовали только мальчики. Не в плохом смысле, она вовсе не была распутной девицей. Просто с седьмого класса, как образовались у вчера еще ребеночка тугие груди да круглая попка, Алсу готовилась к своему главному жизненному предназначению. И это точно были не алгебра с геометрией.
Мама против такого расклада не возражала. Она знала наверняка, что от дома, любви и деток тоже можно иметь полноценное счастье.
Уместно, наверное, сказать, что красоткой Алсу не была. Однако она была такая… слегка сдобная, что ли, и при этом крепко сбитая. Платьица предпочитала носить в обтяжку, и уже в старших классах на ней нередко останавливались мужские взгляды. Пышные, соломенного цвета, волосы лишь усиливали ее сексуальную притягательность.
Еще одной золушкиной обязанностью было носить домашние обеды отцу. Так уж принято в Белогорске: в ресторан ходили немногие, либо молодежь золотая, либо командировочные на местные предприятия – небольшие, однако союзного, как раньше говорили, значения…
Вот тут-то, на автобазе, и пересеклись тропинки дочки завгара Алсу и сына алкоголика Рината.
Живой обоюдный интерес был совершенно понятен.
Она – ренуаровская девушка, пышная, но абсолютно ничего лишнего. Да еще серо-голубые глаза с поволокой. И соломенная охапка волос.
В этой девушке все было настоящее, кровь с молоком, без сои и консервантов. А чуть-чуть выглядывающая из-под блузки крепкая белая грудь вызывала инстинктивное желание познакомиться с девчонкой поближе.