Судебное следствие пока не закончилось, однако проходили уже последние эпизоды, а поскольку все они не сильно отличались друг от друга, то ничего нового никто услышать не ожидал.
Шеметова, конечно, делала свое дело: каждый преступный эпизод старалась «разбавить» стихотворением, после него родившимся. Это отчего-то очень нравилось большинству потерпевших.
Хотя в общем понятно. Неюным в основном женщинам было приятно узнать, что сломанный замок и похищенная шоколадка вылились в такие вот проникновенные строки.
Вряд ли из «процессуальных» слушательниц кто-то раньше увлекался поэзией. Но ведь известные поэты и не писали никогда стихов, непосредственно связанных с обыкновенной жизнью простых женщин!
Вот так суд и шел.
По шагам разбираем: как ломали замок, как вышибали дверь, кто отключил сигнализацию, кто что забрал из очередной кафешки или бюро проката. А затем, на закуску, – что поэтического родилось в результате данного конкретного преступного акта.
Судья в принципе могла сократить эти «творческие вечера». Но, во-первых, вирши действительно были привязаны к преступным эпизодам, косвенно подтверждая отсутствие корыстных побуждений налетчиков. А во-вторых, самой Раисе Степановне начинали нравиться произведения Семена Великого. Если бы это был ее сын, она бы встревожилась из-за их мрачности: легких и добрых стихов было относительно мало. А так, слушать было интересно. Да и кто их знает, этих поэтов: сегодня Великий звучит как насмешка. А что будет завтра – узнают только завтра. Пример с судом над юным тунеядцем Бродским явно запал Пономаревой в душу.
Сейчас выступали свидетели защиты.
Конечно, ни один из них не был свидетелем защиты в прямом смысле этого слова. Более того, они вообще не имели отношения к обворованным магазинам и мастерским.
Например, одним из таких свидетелей выступил профессор Береславский.
Прокурор попыталась возражать против его допроса – мол, он явно «не при делах». Однако поскольку профессор собирался выдать важную информацию о подсудимом Семене Вилкине, Раиса Степановна разрешила его опрос как специалиста.
Береславского официально предупредили об ответственности, и он начал свой проникновенный спич.
Шеметова сразу простила ему все, включая мальтузианство.
– Поэзия, как известно, может быть самой разной, – просто начал он. – Основанной на классических построениях или новаторских, рассказывающая о реальных событиях или рожденных творческим воображением автора. Главное, что требуется от текста, чтобы он стал поэзией – искренность, оригинальность и эмоциональное воздействие на читателей и слушателей. Все это мы имеем в творчестве поэта Семена Великого.
– А разве образования специального не надо? – задала вопрос прокурор.
– Образование, любое, никому никогда не мешало, – отчасти согласился профессор. – Однако история литературы не знает примера, когда человек, не являющийся поэтом, но получивший литературное образование, им бы после этого стал. Поэт – он или есть, или его нет. Хотя, конечно, самообразование для талантливого поэта просто необходимо. Вот, например, список книг, которые попросил меня найти Семен. – Профессор высоко поднял большой лист бумаги формата А4, исписанный с двух сторон.
Зал одобрительно загудел: многие потерпевшие за всю свою жизнь столько не прочитали. Уважение же к печатному слову в России всегда было особенным.
«Хороший ход», – про себя отметила Шеметова. Она сама, к сожалению, не догадалась взять выписку из тюремной библиотеки. А ведь эмоции, которые сейчас столь умело создает Береславский, самые правильные. Особенно в последние часы перед принятием окончательного решения – приговор вполне могли успеть вынести сегодня.
– А как можно отличить замечательные стихи от проходных, если они не прошли проверки временем? – продолжала сомневаться прокурор Густова.
– Есть специалисты, как и в любом деле, – уважительно объяснил профессор. – Вы, например, сразу усмотрите противоправное решение, несмотря на то, что в законах бывают неоднозначные моменты. Почему? – задал риторический вопрос Ефим Аркадьевич и сам же на него ответил: – Да потому что у вас есть опыт и знания.
Прокурору, несомненно, понравилось замечание свидетеля про то, что у нее есть опыт и знания. Однако она честно пыталась разобраться в проблеме.
– А скажите, пожалуйста, – обратилась она к специалисту. – Вот вышла книжка стихов подсудимого. Кто ее купит? Где гарантия, что ее автор будет иметь достаточно средств, чтобы снова не ступить на скользкий путь?
– У меня есть два варианта ответа, – важно заявил профессор. – Первое. По моему мнению, поэт Великий уже никогда не ступит на преступный путь. По одной-единственной причине: он как творческий человек уже его попробовал. Творческие люди никогда не ходят по одним и тем же тропам в поисках вдохновения. Ну а его друзья уж точно без него никуда не пойдут. Второй вариант ответа можно сейчас проверить прямо здесь. Вы разрешите, Ваша честь?
– Пожалуйста, – ответила Пономарева, которую вполне обаял этот обходительный немолодой человек.
– Господа! – неожиданно обратился Береславский прямо к залу. А народу там сидело достаточно: на приговор пришли большинство потерпевших. – Вот книга поэта. – Он поднял вверх сборник стихов. – Вышла в издательстве «Пробел», все издательские номера имеются. То есть это официальная книга, экземпляры которой разосланы во все предусмотренные для этого государственные хранилища.
Судья терпеливо слушала. Сама же разрешила неведомый эксперимент, хотя пока не понимала, куда клонит профессор.
– Тираж книжки невелик, всего пятьсот экземпляров. Каждая – практически раритет. Но главное не в ее будущей библиографической ценности, а в том, что эта поэзия создана и с вашей помощью!
И зал зааплодировал!
Береславский эффектным жестом восстановил тишину.
– Итак, эксперимент, обещанный мною многоуважаемому председателю суда. – Корректный поклон в сторону судьи. – Как вы считаете, дамы и господа, сколько денег не жалко отдать за эту искреннюю книгу?
– Двести рублей, – несмело сказала одна.
– Триста! – как на аукционе, крикнула вторая. Были и другие возгласы, с более крутыми цифрами.
– Вот и ответ на ваш вопрос, уважаемая госпожа государственный обвинитель! – теперь он поклонился Густовой.
«Артист! Просто артист! – восхитилась Шеметова. – И Семена как приподнял, и бизнес, похоже, сделал». Ясно было, что тираж будет сметен очарованными потерпевшими.
Да и судья поглядывала на книгу. Задевший ее стих о двух молодых жертвах войны накрепко засел в голове Раисы Степановны.
– Спасибо, – сказала она профессору. – У сторон есть еще вопросы к специалисту?
Вопросов не было.
Казалось бы, в связи с этим Ефим Аркадьевич должен немедленно откланяться.
Ан нет.
– Раз вопросов нет, – радостно сказал он, обращаясь к Пономаревой, – разрешите, Ваша честь, буквально пару слов про музыкальность представленной поэзии.
– Да, только пару. – Ей уже было неудобно отказывать блистательному профессору.
– Так вот, господа! – посверкивая очками, с улыбкой начал Ефим Аркадьевич. – Стихи обсуждаемого автора не только хороши, как собственно стихи. Они еще и очень музыкальны. Если разрешите, Ваша честь, сейчас здесь прозвучит первое публичное исполнение романса на стихотворение Семена Великого «Снег выпал в тихий вечер…»
Такого не ожидала не только федеральный судья Пономарева, но даже хорошо знающая Береславского Ольга Викторовна Шеметова. Вот дал – так дал!
– Исполнение займет примерно две минуты пятьдесят секунд, – умоляюще посмотрел на судью профессор.
– А петь кто будет, – усмехнулась та, отойдя от неожиданности момента. – Вы, что ли?
– Нет, что вы, Ваша честь, – снова вставил высокое звание хитрый и тонкий льстец. – Для настоящего произведения искусства необходим и настоящий исполнитель. Лола, встаньте, пожалуйста.
«Крутой ход!» – вновь поразилась Шеметова чужому искусству манипулирования мнением. Хотя сама бы могла догадаться. Она же видела среди публики дочку Ефима Аркадьевича, джазовую вокалистку. Думала, пришла послушать отца. Оказалось, пришла подпеть.
Молодцы семейка, ничего не скажешь.
Лола Береславская встала во весь рост, стройная, красивая, с пышными волосами. Зал замер.
– А как насчет оркестра? – спросила Пономарева профессора. В чувстве юмора ей не откажешь.
– Я планировал двух гитаристов, – честно сознался тот. – Но предвидя сложности с проходом (все присутствующие в зале знали, что внизу, на входе, судебные приставы обыскивали даже дамские сумочки), я ограничился «минусовкой».
– Чем? – переспросила федеральный судья.
– Вот этим, – объяснил тот, достав из объемистого портфеля красный кубик с размером стороны сантиметров в десять.
– Можно начинать, Ваша честь? – спросил он, установив кубик на трибуну для выступлений. Лола тоже подошла к ней и повернулась к залу.
– Начинайте, – незло проворчала Пономарева. Она уже поняла, что это самый быстрый способ спровадить наконец профессора и приступать к заключительной части процесса.
Кубик оказался непростой. Безо всякого подключения к сети, от простого нажатия кнопки из него полилась громкая и чистая инструментальная музыка. Та самая минусовка, где минусом был как раз голос Лолы.
Она запела, и зал замер.
Низкий грудной альт, чувственное профессиональное звукоизвлечение и музыкальный кураж, который никаким образованием не заменить.
Мелодия была довольно простой, ориентированной на традиционный русский городской романс. Впрочем, от этого она не становилась менее красивой.
Стихи к романсу тоже подобрали простые и понятные каждому. Особенно женщине, в жизни которой случалось расставание с дорогим ее сердцу человеком. А в жизни какой женщины этого не случалось?
В общем, пела Лола Береславская своим чистым красивым альтом при полнейшей тишине зала.
Снег выпал в тихий вечер.