Водитель, увидевший в зеркале происходящее, даже полицию не вызвал. Просто остановился и открыл одну дверь.
Туда и выкатилась разгромленная банда, до последней секунды поражаемая руками и коленями девяностошестикилограммовой фурии.
Мат и стоны исчезли сразу, как только закрылись двери и трамвай тронулся дальше.
– Что это было? – весело спросил водитель через динамик. – Кунг-фу? Тхэквондо?
– Это было «не трожь Сему», – тихо ответила Зая, разглядывая саднящие ссадины на кулаках. Коленки тоже болели.
Вот теперь она ощутила страх. У этой твари был нож. Один удар – и Семен уже никогда ничего не напишет.
Охваченная ужасом, она взглянула на кумира.
Тот сосредоточенно стучал по планшету, лицо его было восторженным. Не зря она купила Семе планшет.
Следующая остановка была у дома Циркуля, но они не вышли. Проехали еще полкруга: не срывать же Семена на полуслове! А то, что у него пишется, было видно даже по его счастливому лицу.
До дома добрались в полвторого.
С кашей Зая передумала. Семен заканчивал писать. После этого ему всегда хотелось прочесть друзьям написанное. Какая уж тут каша.
Зая решила, что положительные эмоции в данный момент важнее калорий. А утром она его подкормит.
Циркуль разве что был чуть-чуть недоволен. Но и у него радость за друга-поэта преобладала над чувством несмертельного голода.
И вот Сема поставил последнюю точку.
Все уютно расположились на креслах-подушках, Зая выключила верхний свет и оставила лишь мягкое торшерное сияние.
– Есть, – прошептал Великий. – Два стихотворения.
– Давай, – тоже шепотом ответила девушка. Она и тут не рассталась с шинелью, только теперь накрыла ею ноги. В доме не было холодно, просто Зая не хотела, чтобы поэта отвлекали ее сбитые колени. Промоет и протрет их перекисью, как и руки. Потом. Сейчас же предстояло главное.
– Первое – непонятно о чем, – честно сказал Семен. – «Слова». Поэма.
И, не дожидаясь ответа, без выражения и эмоций начал читать только что родившийся текст:
Другие дети играли в камешки.
А он постоянно играл в слова.
Словами туго, как пальцами – варежки,
Была набита его голова.
Он складывал их во всевозможных
сочетаниях,
Но, вместо чуши и белиберды,
Он уезжал без страха в далекие скитания
С помощью слов,
реализующих мечты.
Он сам себе рассказывал про Африку.
И про себя в ней, смелого и сильного.
И было в тех рассказах
много детского,
Но никогда —
слюнявого и умильного.
И вот он вырос. Африка тускнеет.
Оказывается – там жуткая жара.
С ручными, дружески настроенными
тиграми,
К сожалению, пришлось
расстаться.
И жизнь угрюмо подсказывает,
Что эта потеря —
не последняя.
Теперь его игры из Африки
и из космоса
Переместились преимущественно
в среднюю полосу.
И он играет в кого угодно:
В своего начальника,
которых у него несколько,
И в своего подчиненного,
которых у него нет.
Он играет в кого угодно,
Ни капли не изменившись
в главном с детского сада:
Ведь он по-прежнему играет в слова!
Он дает пищу пародисту, изображая из себя
Удобную мишень.
Вот он – свирепая, матерая,
очень желающая поесть волчица,
И он же – убегающий от нее
олень!
Вот он – директор завода.
Партизан неопределенного возраста
с рядом пулевых мет.
Молодой блестящий лейтенант,
командир мотострелкового взвода.
И он же – женщина, худая и черная,
преклонных лет.
Почему?
Да потому что он по-прежнему
играет в слова,
Перекатывая их как камешки.
И ими туго набита его голова.
Набита, как пальцами – варежки.
Он проживет массу жизней.
И вполне возможно,
Что среди них затеряется одна его.
Та, которую все считают настоящей.
А она, все-таки – одна среди многих.
Хотя остальные считаются
всего лишь
игрой слов.
Но кто разъяснит нам
Точно и доказательно,
Где кончается жизнь
и начинаются слова? Или, наоборот, где кончаются слова
и начинается жизнь?
И жила ли конкретная Анна Каренина?
А если таковой, единственной, женщины,
согласно документам, не было —
То сколько их было?
Десять?
Двадцать?
Сто?
И слава богу, что по-прежнему
в его руке скрипит перо,
Ставя вопросы, давая ответы.
И, посредством вытекающих
тонкой струйкой
чернил,
Иной раз выделяется
так много света…
Он закончил чтение и минуту подождал.
Циркуль, подвинув свой распластанный на полу мешок к Зае, тихо спросил ее:
– Тебе как? И почему нет рифм?
– Потому что нет, – кратко объяснила она.
– Но сильная вещь? – сам он определять не решался, чувствуя неподготовленность в культурном вопросе.
– У Семы слабых не бывает, – так же тихо ответила девушка. Зая и в самом деле так считала.
Забавно, но до встречи с гением она не особо жаловала поэзию. Максимум, на что ее хватало, – простые стихи о любви и о животных. Теперь же пробирало не по-детски. Зачарованная отзвучавшей мини-поэмой, она не меняла положение, боясь нарушить ощущения.
– И еще одно, – сказал Семен. Он взглянул на планшет. Потом отставил его в сторону и стал читать, так же бесстрастно и бестрепетно, как и первое произведение.
Рваный ритм усталого мотора.
В шлемофонах – развеселый джаз.
Птица, выпадая из простора,
Высоту теряла каждый час.
Все как будто было в ней в порядке.
Булькал в баках сортовой бензин.
И дрожало в нужной лихорадке
Скопище металлов и резин.
Только летчик опытен. Он знает,
Что бедой закончится полет.
В Арктике пощады не бывает:
Лед на крыльях, значит, крылья – в лед!
А на юге по-другому разве?
Холодно взглянул, сказал, и вот,
Леденея, рвутся нити связей.
Лед на крыльях, значит, крылья – в лед!
– А это как? – зашептал опять Лешка Циркуль, когда Сема замолк окончательно.
– Да никак! – раздраженно ответила Зая.
Она не боялась, что Семен услышит их переговоры и как-то отреагирует: он после чтения какое-то время вообще ни на что не реагировал. Но Циркуль своим жужжаньем мешал ее чувствам. А чувства эти были сильные и хорошие. Точнее, одно сильное и хорошее чувство. Если выразить двумя предложениями, то выйдет примерно так.
Семен пишет гениальные стихи, потому что он – гений. И еще потому, что Зая обеспечивает ему эту возможность.
«Ну и Циркуль немного тоже», – неохотно додумывала она.
– Ты больше не боишься потери дара? – мягко уколола она Великого. Сделала специально. Раз он так болезненно этого опасается, значит, нужно не спеша приучать Сему к острой теме. Причем именно в те минуты, когда все хорошо и стихи пишутся. Будет как своеобразная вакцинация. Она никак не могла забыть размашистые Семины движения и кровь, обильно льющуюся с его запястья.
Нет, такое повторяться не должно. И Зая сделает все, чтобы освободить поэта от его страха.
На самом деле она даже кое-что выясняла через парня знакомой, который работал психиатром в больнице. Тот, внимательно выслушав, предположил, что у Семы (фамилий она, разумеется, не называла) очевидные нарушения психики. Впрочем, не настолько серьезные, чтобы его непременно госпитализировать (про суицидальный эпизод Зая рассказывать не стала).
Главное, что девушка вынесла из разговора: любые сильные психотропные препараты, несомненно, повлияют на его творческие способности. И не обязательно в лучшую сторону.
Парень долго ей объяснял насчет двух зол. В итоге Зая пришла к тому же, от чего ушла. Не будет у Семы двух зол, не станет она ему незаметно подкладывать таблетки (такие мысли сначала были, после кровавого испуга). А просто еще больше приникнет, прикипит к жизни поэта. И не позволит тому сделать с собой ничего непоправимого.
– Я не писал целых полторы недели, – вдруг четко и ясно сказал Великий.
– Ты же только что прочитал два стихотворения, – удивился Циркуль.
– Если б не взрыв в трамвае, их бы тоже не было, – отпарировал тот.
– Какой взрыв? Где ты видел взрыв? – не понял приземленный Лешка.
А Зая сразу поняла.
Взрыв эмоций. Эмоциональный взрыв, вот что имел в виду поэт.
Сема в драке не участвовал. Но он точно не испугался, Зая видела, да и раньше знала. Чувство страха у поэта работало не так, как у других людей. Вот она, например, боялась. И в трамвае тоже. Просто опять выбирала из двух зол. За себя просто боялась. А за Сему – панически. Холодный ужас охватывал. Потому ей несложно было атаковать мерзавца, полезшего за ножом. Так маленькая ласточка стремительно атакует крупного врага, если тот угрожает ее птенцам. Ласточка ведь не взвешивает возможности!
– Похоже, ты больше не будешь бояться потери дара, – вдруг сказала она поэту.
– Почему? – встрепенулся Семен, развернувшись всем корпусом к девушке.
– Потому что мы нашли противоядие, – спокойно ответила Зая. – Чтобы ты что-то написал, достаточно случиться любой эмоциональной вспышке. Помнишь, ссора на рынке? Или когда ты по телеку неожиданно увидел цунами.
– Я потом еще раз смотрел запись и не почувствовал ничего, – мрачно буркнул тот.
– Есть масса способов пережить эмоциональный стресс, – горячо сказала Зая.
– Например?
– Пошли сейчас грабанем прачечную! – вместо ответа предложила она. – Все равно нам рубашки забирать! Только мы должны уложиться в три минуты.