— Зашевелились, — пробормотал Ильмо, — А я только начал надеяться, что про нас забыли.
— Нет, не забыли, — возразил Гоблин. — Никак уж не забыли.
И снова я почувствовал — что-то у него на уме.
Ильмо оглядел пространство между нами и утесом. Он хорошо знал эти места. Как и все мы. В один прекрасный день наши жизни будут зависеть от того, кто знает их лучше — мы или противник.
— Ладно, — сказал он себе. — Посмотрим. Четверых возьму. Только с Лейтенантом посоветуюсь.
Лейтенанта по тревоге не тали. Он и еще двое стояли на страже у входа в жилище Душечки. Если враг и доберется до нее, то лишь через их трупы.
Ковер-самолет умчался на запад. Я удивился: почему твари равнины его не преследуют? Подойдя к менгиру, который заговорил со мной утром, я спросил об этом. Но вместо ответа менгир произнес:
— Начинается, Костоправ. Запомни этот день.
— Ладно. Запомню.
И я называю этот день началом, хотя часть этой истории произошла много лет назад. Это был день первого письма, день Взятого, день, когда пришли Следопыт и пес Жабодав.
Последнее слово менгир оставил за собой:
— Чужаки на равнине.
Защищать летающих тварей за то, что они не напали на Взятого, камень не стал.
Вернулся Ильмо.
— Менгир говорит, — сказал я, — что к нам могут пожаловать еще гости.
Ильмо поднял брови:
— Следующие часовые — ты и Молчун?
— Ага.
— Будь внимательнее. Гоблин, Одноглазый — ко мне!
Они пошептались втроем, потом Ильмо взял с собой четверых юнцов и пошел на охоту.
Глава 6Равнина Страха
Когда наступила моя вахта, я вышел наверх. Ильмо и его людей я не заметил. Солнце стояло низко, менгир исчез, и тишину нарушал только шепот ветра.
Молчун сидел в тени тысячекораллового рифа; солнечные лучи, пробиваясь сквозь переплетение ветвей, усеивали его пятнами. Коралл служит хорошим укрытием. Немногие обитатели равнины не опасаются его яда. Для часовых местная экзотика опаснее врагов.
Я прополз, пригибаясь, между смертоносными колючками, чтобы присоединиться к Молчуну. Это высокий, тощий, немолодой мужчина; его черные глаза, казалось, видят мертвые сны. Я отложил оружие.
— Есть что-то?
Он покачал головой в кратком отрицании. Я разложил принесенные подстилки. Вокруг нас изгибались и карабкались вверх, на высоту в двадцать футов, коралловые ветви и веера. Видели мы только брод через ручей, несколько мертвых менгиров да бродячие деревья на дальнем склоне. Одно стояло у ручья, опустив в воду насосный корень, но, словно почувствовав мой взгляд, медленно отступило.
С виду равнина совершенно пуста. Есть обычные пустынные обитатели — лишайники и саксаул, змеи и ящерицы, скорпионы и пауки, дикие псы и земляные белки — но их немного. Встречаются они, как правило, там, где меньше всего нужны. Это и к другим обитателям равнины относится. По-настоящему странные вещи происходят именно в самый неподходящий момент. Лейтенант утверждает, что самоубийца может провести здесь много лет без малейших неудобств.
Основными цветами тут являются красный и коричневый — песчаник утесов всех оттенков ржавого, охряного, кровавого и винного с редкими оранжевыми слоями. Там и сям разбросаны белые и розовые коралловые рифы. Настоящей зелени нет — листья бродячих деревьев и саксаула имеют серо-зеленый цвет, в котором от зеленого осталось одно название. Менгиры, как живые, так и мертвые, в отличие от всех прочих камней равнины, имеют мрачную серо-бурую окраску.
По заросшей осыпи, огибая утесы, скользнула тень, огромная — много акров — и слишком темная для облака.
— Летучий кит?
Молчун кивнул.
Кит пролетел высоко, со стороны солнца, и я так и не разглядел его. Я уже много лет ни одного не видел. В прошлый раз мы с Ильмо пересекали равнину вместе с Шепот, по приказу Госпожи… Так давно? Время летит и радости не приносит.
— Странны воды под мостом, друг мой. Странны воды под мостом.
Он кивнул, но ничего не сказал. Он — Молчун.
За все годы, что я его знаю, он не произнес ни слова. И за все годы службы в Отряде — тоже. Но и Одноглазый, и мой предшественник-анналист утверждают, что он отнюдь не нем. Сведя воедино накопившиеся за долгие годы намеки, я пришел к твердому убеждению, что в юности, еще до прихода в Отряд, он дал великую клятву молчания. Но в Отряде действует железное правило — не лезть в прошлое вступившего, — и почему он принял такое решение, я так и не смог выяснить.
Я видел, как с его губ едва не срывались слова, когда что-то злило или веселило его, но всякий раз он останавливал себя в последний момент. Его долго пробовали подловить, пытаясь заставить нарушить клятву, но большинство быстро оставило попытки. У Молчуна находилась сотня способов отбить охоту к шуткам — например, подпустить клопов в постель.
Тени удлинялись. Расползались пятна темноты. Наконец Молчун встал, перешагнув через меня, и вернулся в Дыру, двигаясь во мраке одетой в тьму тенью. Странный человек Молчун. Он не просто не говорит — он не сплетничает. Как к такому подступиться?
Однако он — один из самых старых и близких моих друзей. Почему — непонятно.
— Эй, Костоправ. — Голос был гулок, как у призрака.
Я дернулся, и в кораллах раскатился злобный смех. Ко мне опять подкрался менгир. Я повернулся. Камень стоял на тропе, которой ушел Молчун, — все двенадцать футов уродства. Недоделок.
— Привет, каменюга.
Повеселившись за мой счет, менгир теперь меня игнорировал. Молчит как камень. Ха-ха.
Менгиры — основные наши союзники на равнине. Они ведут переговоры с другими разумными существами. Но о том, что творится вокруг, сообщают нам только если это им удобно.
— Как там Ильмо? — спросил я.
Никакого ответа.
Волшебные ли они? Нет, наверное. Иначе не выживали бы посреди безмагии, которую излучает Душечка. Но что они тогда? Тайна. Как и большая часть здешних странных тварей.
— Чужаки на равнине.
— Знаю, знаю.
Появились ночные звери. Порхали и мерцали над головой светящиеся точки. Летучий кит, чью тень я видел на закате, проскользил высоко на востоке, и я смог рассмотреть только его светящееся брюхо. Скоро кит снизится, выпустит щупальца и станет ловить все, что попадется на пути.
Поднялся ветерок. Ноздри мне щекотали пряные запахи. Ветер посвистывал, хихикал, шептал и бормотал в кораллах. Издалека доносился звон ветровых колокольцев Праотца-Дерева.
Он единственный в своем роде — первый ли, последний, не знаю. Но вот он стоит, двадцать футов в высоту и десять — в обхвате, хмурится у ручья, вызывая чувство, близкое к страху; корни его впились в самый центр равнины. Молчун, Гоблин и Одноглазый пытались понять, что же он такое. И никому это не удалось. Дикари из немногочисленных племен равнины обожествляют его. Они говорят, что он стоит тут с начала времен. Глядя на него, можно в это поверить.
Встала луна, легла на горизонт, ленивая и брюхатая. Мне показалось, что ее диск пересекло что-то. Взятый? Или одна из тварей равнины?
У входа в Дыру послышался шум. Я застонал. Только их мне не хватало. Гоблин и Одноглазый. С полминуты я злобно мечтал, чтобы они убрались.
— Заткнитесь. Слышать не хочу вашего бреда.
Из-за рифа показался Гоблин, ухмыльнулся, подначивая меня. Выглядел он отдохнувшим и набравшимся сил.
— Дергаешься, Костоправ? — спросил Одноглазый.
— Точно. Вы-то тут что делаете?
— Свежим воздухом дышим. — Он склонил голову к плечу, глянул на контуры дальних утесов. Ясно. Беспокоится за Ильмо.
— Все с ним будет в порядке, — сказал я.
— Знаю, — ответил Одноглазый, — Соврал я. Душечка нас послала. Она чувствует, как что-то ворочается на западной окраине безмагии.
— И?
— Не знаю я, что это, Костоправ. — Внезапно тон его стал извиняющимся. Горьким. Если б не Душечка, он знал бы. Он чувствует то же, что ощущал бы я, оставшись без своих медицинских приспособлений, — неспособный заниматься тем, чему учился всю жизнь.
— И что делать будете?
— Костер разложим.
— Что?
…Костер ревел. Одноглазый расстарался: добытого им сушняка хватило бы, чтобы обогреть пол-легиона. Пламя оттеснило темноту на пятьдесят футов в стороны, до самого ручья. Последние бродячие деревья сгинули. Наверное, учуяли Одноглазого.
Они с Гоблином приволокли упавшее дерево — обычное. Бродячих мы не трогаем — разве что ставим вертикально тех, кто от неуклюжести споткнулся на собственных корнях. Но это бывает редко. Они нечасто путешествуют.
Колдуны скандалили, выясняя, кто из них отлынивает от работы, а потом и вовсе уронили дерево.
— Исчезаем, — скомандовал Гоблин, и через секунду обоих колдунов и след простыл.
Я ошарашенно поглядел в темноту, но ничего не увидел. И ничего не услышал.
Я изо всех сил старался не заснуть, и, чтобы не скучать, я наколол дров. А потом ощутил что-то странное.
Я замер с занесенным топором. Давно ли на границе освещенного круга собираются менгиры? Я насчитал четырнадцать. Тени их были длинны и темны.
— В чем дело? — спросил я. Нервы мои были изрядно напряжены.
— Чужаки на равнине.
Что ж они все одну песню тянут? Я пристроился спиной к огню, кинул за спину пару поленьев, подкармливая пламя. Круг света расширился. Я насчитал еще десяток менгиров.
— Это уже не новость, — произнес я наконец.
— Один идет.
А вот это новость. И сказано таким тоном, какого я у менгиров еще не слышал.
Пару раз мне мерещилось какое-то слабое движение, но сказать, что это, я не мог — свет костра обманчив. Я подкинул еще дров.
В самом деле движение. За ручьем. Ко мне медленно приближалась человеческая фигура. Устало. Я устроился поудобнее, изображая скуку. Незнакомец подошел поближе. На правом плече он волок седло, в левой руке — одеяло, а в правой сжимал длинный, отполированный до блеска деревянный ящик, семи футов длиной и четыре на восемь дюймов в поперечнике. Забавно.
Когда незнакомец пересек ручей, я заметил собаку. Дворняга, потрепанная, грязная, белого цвета, за исключением черного круга под глазом и нескольких черных пятен. Пес хромал на переднюю лапу. В его глазах я поймал кровавый отблеск пламени костра.