Круг смыкался.
Госпожа вновь взяла меня за руку, отвела к стволу Праотца-Дерева.
— Да будет мир между нами, пока чтишь ты его, о Древний. Идет тот, кого ты помнишь издревле! — И мне: — В мире много старых теней. Некоторые возникли еще в начале времен. Они слабы и редко привлекают внимание таких, как мой супруг или Взятые. Но в свите Душелова были те, кто старше этого Дерева. Они спали с ней в могиле. Я говорила, что узнаю способ, каким раздирались те трупы.
Я стоял в кровавом свете заходящего солнца и ничего не понимал. Она с тем же успехом могла изъясняться на ючителле.
Вплотную к нам подошли только Душечка, Молчун, Одноглазый и Гоблин. Ильмо и Лейтенант остановились на расстоянии броска. А вот Следопыт со своей дворнягой как-то растворились в толпе.
— Что творится? — показал я Душечке. Я испугался.
— Это мы и хотим выяснить. С тех пор как Гоблин, Одноглазый и Следопыт достигли равнины, донесения менгиров стали отрывочными и бессмысленными. С одной стороны, Гоблин и Одноглазый подтверждают твои слова — до того момента, как вы расстались.
Я покосился на своих друзей — и не нашел отзвука дружбы. Глаза их были стеклянно-холодны. Казалось, их вела чья-то исполинская рука.
— Отряд, — выкликнул Ильмо негромко.
В отдалении пролетели на лодкообразных коврах двое Взятых, но приближаться не стали. Пальцы Госпожи дрогнули, но в остальном она держалась спокойно. Узнать летевших с такого расстояния было невозможно.
— Это варево помешивает не один повар, — заметил я. — Переходи к делу, Молчун. Пока что ты меня только пугаешь до усрачки.
— В империи ходит слух, — показал он, — что ты продался. Что ты привел сюда кого-то очень важного, чтобы убить Душечку. Может, даже одного из новых Взятых.
Я не сумел удержаться от ухмылки. Тот, кто распространял слухи, не осмелился сказать всю правду.
Моя ухмылка Молчуна убедила. Он меня знал. Поэтому, наверное, и следил за нами.
Душечка тоже расслабилась. Но не Гоблин с Одноглазым.
— Что с парнями, Молчун? Они похожи на зомби.
— Говорят, что ты их продал. Что Следопыт тебя видел. Что если…
— Что за херня?! Да кто такой этот Следопыт? Давай сюда этого здорового безмозглого сукина сына, пусть он скажет все мне в лицо!
Свет мерк, разбухший помидор солнца скатился за холмы. Скоро совсем стемнеет. По спине у меня побежали мурашки. Будет это проклятое Дерево действовать или нет?
Стоило мне подумать о Праотце-Дереве, как я ощутил его пронзительное внимание. И сгущающийся смутный гнев…
Внезапно повсюду замерцали менгиры, даже за ручьем, в густом кустарнике. Взвизгнула собака. Молчун показал что-то Ильмо, но он стоял спиной ко мне, и я не разобрал что. Ильмо потрусил на шум.
Менгиры двигались к нам стеной, загоняя… Ага! Следопыт и пес Жабодав! На физиономии Следопыта застыло тупое удивление. Дворняга все пыталась проскользнуть между менгирами. Те не пускали. Наши люди отскакивали, чтобы камни в спешке им не отдавили ноги.
Менгиры вытолкнули Следопыта и пса Жабодава на прогалину. Дворняга взвыла, отчаянно и протяжно, потом, поджав хвост, спряталась в тени Следопыта. Они стояли в десяти футах от Душечки.
— О боги, — прошептала Госпожа, так стиснув мою руку, что я едва не взвыл сам.
В спутанной шевелюре Праотца-Дерева вспыхнуло ядро бури перемен.
Огромной. Ужасной. Буйной. Буря поглотила нас, набросившись с такой яростью, что оставалось лишь терпеть, Облики плыли, менялись, текли; неизменным оставалось лишь пространство вокруг Душечки.
Следопыт взвизгнул. Пес Жабодав испустил вой, расползшийся метастазами ужаса, как раковая опухоль. Они изменялись сильнее всего, превращаясь в тех бешеных и гнусных тварей, которых я видел по пути на запад.
Госпожа крикнула что-то; буря унесла слова, но я уловил в ее голосе торжествующие нотки. Она помнила эти обличья.
Я воззрился на нее.
Она не менялась.
Невозможно. Создание, по которому я вздыхал пятнадцать лет, не может быть настоящей женщиной.
Обнажив жуткие клыки, пес Жабодав кинулся в сердце бури, пытаясь добраться до Госпожи. Он тоже узнал ее. Он собирался покончить с ней, пока она беспомощна вблизи Душечки. Следопыт ковылял за ним, такой же обалделый, как и в человеческом облике.
Хлестнула ветвь Праотца-Дерева, смахнув пса Жабодава, как человек отпихнул бы нападающего щенка. Трижды пес отважно кидался на него и трижды был сметен. На четвертый раз в морду ему ударила праматерь всех молний, отшвырнув дымящуюся тушу к самому ручью, где она с минуту лежала, подергиваясь. Потом пес с воем ухромал в пустыню.
В то же время зверь-Следопыт кинулся на Душечку. Подхватив ее на плечо, он бросился на запад. И когда зверь, бывший псом Жабодавом, выбыл из игры, все взгляды обратились на Следопыта.
Может, Праотец и не бог, но голос у него подходящий. Когда он заговорил, начали рушиться коралловые рифы. Те, кто стоял за границей прогалины, вопили, зажав уши. Нам, оказавшимся ближе, было почему-то легче.
Не знаю, что говорил этот голос. Я не то что не понимал этого языка — я не мог его узнать. Но Следопыт понял. Он отпустил Душечку, вернулся, чтобы встать в самом сердце бури, перед лицом бога, пока его терзал могучий глас и бешенство лиловых молний перемывало его уродливые кости. Он поклонился Дереву, и пал ниц, и изменился по-настоящему.
Буря унялась так же неожиданно, как и возникла. Все рухнули на землю. Даже Госпожа. Но сознания мы не потеряли. В тусклом свете заката я увидел Взятых. Они решили, что настал их час. Отступив, они набрали скорость, пронеслись по баллистической через безмагию, и каждый выпустил четыре тридцатифутовых гарпуна для охоты на летучих китов. А я сидел на земле, держа за руку их мишень, и пускал слюни.
— Они читают будущее не хуже меня, — прошептала Госпожа — как мне показалось, с громадным усилием. — Я забыла об этом.
Тогда я не понимал, что она имеет в виду.
Восемь копий летели вниз.
Праотец-Дерево обратило на них внимание.
Ковры рассыпались под седоками.
Копья взорвались так высоко, что горящие обломки даже не долетели до земли.
Взятые, впрочем, долетели. Спикировали по крутой дуге в плотные заросли кораллов на востоке. Потом меня объяло забытье. Последнее, что я запомнил, — что пустота покинула три глаза наших колдунов.
Глава 44Пробуждение
И были сны. Бесконечные кошмары. Когда-нибудь, если я проживу достаточно долго, если я переживу кошмар грядущий, я, может быть, запишу их, ибо в них — история бога, что есть Дерево, и твари, скованной его корнями.
Нет. Наверное, нет. Достаточно описать одну жизнь, полную борьбы и ужаса. Мою собственную.
Первой пошевелилась Госпожа. Потянулась и ущипнула меня. От боли встрепенулись нервы.
— Встань, — выдохнула она едва слышно, — Помоги мне. Надо перенести твою Белую Розу.
Ничего не понимаю.
— Безмагия.
Меня трясло. Я подумал, что это реакция на то, что нас сразило.
— Тварь внизу — от нашего мира. Дерево — нет.
Трясло не меня. Трясло землю. Тихой и частой дрожью. Теперь я услышал звук. Далеко-далеко внизу.
Я начал понимать.
Страх — удивительная сила. Ноги подняли меня сами. Над головой заходилось звоном Праотец-Дерево. В голосе ветряных колокольцев звучала паника.
Госпожа тоже поднялась. Мы проковыляли к Душечке, поддерживая друг друга. Каждый неуверенный шаг разгонял медлительную кровь. Я посмотрел Душечке в глаза — она была в сознании, но парализована. Лицо ее застыло маской страха и недоверия. Мы подняли ее, держа под мышки. Госпожа начала отсчитывать шаги. Не припомню, чтобы я когда-нибудь так надрывался. И не припомню, чтобы такой подвиг я совершил благодаря только силе воли.
Земная дрожь быстро переросла в дробь конского галопа, потом в грохот лавины, потом в землетрясение. Почва вокруг Праотца-Дерева зашевелилась, вздыбилась. В небо ударил фонтан огня и пыли. Дерево вызвонило вопль. Синие молнии бились в его кроне. Мы все быстрее отступали по ручью.
За нашими спинами кто-то завизжал.
Образы в моем сознании. Боль того, что ползло из глубины. Праотец подвергал его мукам ада. Но оно стремилось к свободе.
Я не оборачивался. Слишком я был испуган. Мне не хотелось смотреть, на что похож Властелин прежних лет.
Но мы успели. Слава богам. Мы с Госпожой как-то ухитрились оттащить Душечку достаточно далеко от Праотца-Дерева, чтобы тот обрел в полной мере свою иномировую силу.
Вопль налился силой и яростью — я упал наземь, зажимая уши, — и сгинул.
— Костоправ, — прошептала Госпожа немного спустя. — Пойди посмотри, не нужна ли помощь остальным. Мы в безопасности. Дерево победило.
Так быстро? После такого представления?
Чтобы встать, мне потребовалось немыслимое усилие.
В ветвях Праотца-Дерева все еще мерцал голубой нимб. Я с двухсот ярдов чувствовал его раздражение. По мере приближения это чувство росло.
Земля вокруг ствола почти не изменилась, несмотря на недавнее буйство. Только казалась свежевспаханной и пробороненной. Некоторых из моих товарищей присыпало землей, но раненых не было. Все хоть немного, но шевелились. На всех лицах — полное ошеломление. Кроме Следопыта. Уродливое создание так и не обрело своего прежнего облика.
Он встал одним из первых, спокойно помогал остальным, вытряхивал пыль из одежды дружескими шлепками. И не подумаешь, что только что он был нам смертельным врагом. Чудеса.
Помощи никому не требовалось. Кроме бродячих деревьев и менгиров. Деревья оказались повалены. Менгиры… в основном тоже. И подняться они не могли.
Я вздрогнул.
И вздрогнул еще раз — подойдя к древнему Дереву.
Из земли, цепляясь за корень Праотца, торчала человеческая рука до локтя — длинная, кожистая, зеленоватая, вместо ногтей — обломанные, кровоточащие когти. Таких рук не было ни у кого в Дыре.
Рука чуть подергивалась.
Наверху еще потрескивали синие искры.