Командир чешского корпуса Ян Сыровой уехал в Красноярск, их главнокомандующий, глава французской миссии, генерал-лейтенант Жанэн сидел уже в Иркутске; на все телеграммы с требованием прекратить преступные безобразия чешского воинства оба они отвечали, что бессильны остановить «стихийное» движение. Вскоре Ян Сыровой принял вдобавок недопустимо наглый тон в его ответах, взваливая всю вину на русское правительство и командование, обвиняя их в «реакционности и недемократичности».
Невольно возникает мысль о том, что многое здесь не являлось одною лишь случайностью, а было преднамеренным преступлением. Как уже указывалось в главе 1-й, руководители чехословаков снюхались с самого начала с эс-эрами; они поддержали учредиловцев, бесславный Комуч, спасли от офицерского суда «селянского министра» Виктора Чернова и принесли много другого вреда России. Политический же чешский комитет провел большую работу также и в подпольной подготовке эс-эрами взрыва русского дела в Сибири. Есть полное основание предполагать, что все эти «доктора» Клофачи, Павлу, Гирсы, Благоши и др. являлись даже одними из заправил эс-эровского комплота в нашем тылу. Поэтому та разруха и ломка транспорта, которую внесли стада чешских легионеров, были, надо думать, одним из действий, проведенных по программе эс-эров, этих верных союзников-товарищей большевиков. По крайней мере факты говорят за то.
В эти дни ноября 1919 года наступило самое тяжелое время для русских людей и армии; все ее усилия и подвиги за весну, лето и осень 1919 года были сведены преступлениями тыла на нет. Заколебались уже и самые основания здания, именовавшегося Омским Правительством. Выступила наружу тайная, темная сила, начали выходить из подполья деятели социалистического заговора. Сняли маски и те из них, которые до сей поры прикидывались друзьями России.
Среди последних оказались, кроме руководителей чехословацкого воинства, также в большинстве и представители наших «союзников». К концу ноября все это объединилось к востоку от Красноярска, образовало свой центр в Иркутске и начало переходить к открытым враждебным действиям, ожидая лишь удобного момента, чтобы ударить сзади и раздавить белое освободительное движение, – совместно с большевиками, с их красной армией, наступавшей с запада.
Мы были поставлены между двумя вражескими силами: с фронта большевики, с тыла родственные им эс-эры со всей своей организацией, с чехословаками, с могучей поддержкой Антанты. И эта вторая опасность была значительно больше первой, она сильнее угрожала жизни России. Необходимо было все усилия обратить на ликвидацию эс-эров, с корнем уничтожить заговор, образовавшийся в тылу.
В это время Верховный Правитель и штаб находились в Новониколаевске. Был намечен следующий план действий: армия будет медленно и планомерно, прикрывая эвакуацию, отходить в треугольник Томск – Тайга – Новониколаевск, где к середине декабря должны были сосредоточиться резервы; отсюда наша армия перейдет в наступление, чтобы сильным ударом отбросить силы большевиков на юг, отрезая их от железной дороги. В то же время предполагалось произвести основательную чистку тыла: секретными приказами был намечен одновременный арест и предание военно-полевому суду всех руководителей заговора в тылу, всех парийных эс-эров в Томске, Красноярске, Иркутске и Владивостоке.
Были приняты резкие меры к привлечению всех здоровых офицеров и солдат в строй для усиления фронта, а также для создания в тылу надежных воинских частей.
Чехам и их главарю Сыровому было заявлено, что если они не перестанут мешаться в русские дела и своевольничать, то русское командование готово идти на все, включительно до применения вооруженной силы. Одновременно командующему Забайкальским военным округом генералу атаману Семенову был послан шифрованной телеграммой приказ занять все тоннели на Кругобайкальской железной дороге; а в случае, если чехи не изменят своего беспардонного отношения, не прекратят безобразий, будут также нагло рваться на восток и поддерживать эс-эров, – то приказывалось один из этих тоннелей взорвать. На такую крайнюю меру Верховный Главнокомандующий пошел потому, что чаша терпения переполнилась: чехословацкие полки, пуская в ход оружие, продолжали отнимать все паровозы, задерживали все поезда; в своем стремлении удрать к Тихому океану они оставляли на страшные муки и смерть тысячи русских раненых, больных, женщин и детей. А Жанэн и Ян Сыровой занимались легким уговариванием этого бесславного воинства развращенных, откормленных чешских легионеров и на все требования русских властей отвечали уклончивыми канцелярскими отписками.
Следующим важным мероприятием было возложение охраны на местах и мобилизационных функций на само население, главным образом на крестьянство, под руководством и наблюдением военных властей. Выяснилось совершенно определенно, что крестьяне Сибири, в большинстве своем, искренно желают оказать Верховному Правителю всякую поддержку, что они стоят непримиримо против большевиков и других социалистов, стремятся только к одному: не пустить к себе красных, уничтожить все шайки внутри областей, а затем вернуться к прежней русской спокойной жизни. Целый ряд депутаций из самых разнообразных углов Западной и Средней Сибири, от горожан, крестьян и инородцев, множество телеграмм – выражали горячую решимость поддержать Верховного Правителя и армию. Крестьянская масса здесь была настроена не только в тон белому движению, но еще определеннее, правее его официального курса: крестьяне ждали и верили, что будет открыто поднят настоящий национальный стяг, громко будет провозглашен исконный русский лозунг: «За Веру, Царя и Отечество».
Но теперь, когда силою непреодолимой логики событий подошли к правильному и единственному решению, обнаружилось, что слишком много было потеряно времени, – еще раз и так полно подтвердилась истина, что «потеря времени смерти невозвратной подобна есть».
Будь все эти меры проведены тремя-четырьмя месяцами раньше, когда мы были сильны на фронте, а вся вражеская нечисть не успела еще опериться и не сплотилась, – нам удалось бы сравнительно легко ликвидировать ее, русское национальное дело было бы спасено. К концу же ноября мы имели против себя уже окрепшую вражескую организацию, упорство и уверенность руководителей (семитов по преимуществу) эс-эровско-союзнического комплота. Они сумели всюду втереться сами или впустить своих агентов, которых в то неустановившееся время они вербовали всюду.
В Новониколаевске население, богатое, старозаветное, чисто русское, образовало свой общественный комитет для руководства и усиления добровольческого движения; мне пришлось лично видеть их и говорить с ними, – все это были честные, скромные, искренние люди, любящие Россию больше всего и действительно желавшие принести ей пользу. Но именно скромные, а потому невольно отчасти и инертные. И вот к ним затесались, примазавшись к делу, а затем и захватывая его, несколько темных личностей, работавших на тот же заговор. Они носили к тому же личину национализма и скорби о России. Полужид, полуполяк Л., горбун, газетный корреспондент, на германском фронте еще состоявший под подозрением в шпионаже, выгнанный генералом Деникиным из Добровольческой армии; рядом с ним Ж., священник без прихода, но зато проникнутый демократизмом и писавший в газетах либеральные статьи, присяжный поверенный В., оказавшийся на поверку тайным партийным эс-эром. И напускали же они туману! Так было почти во всем, по всему тылу.
Но несмотря на это, белой Русской национальной армии было бы вполне по силам справиться со стоявшей перед нею задачей, если бы эс-эровская измена не свила гнезда и внутри нее. Как было указано во II и III главах, дело началась с Гайды; социалисты-революционеры сумели обойти его, окружив тонкой интригой и обработав грубой лестью; они проникли в штаб Сибирской армии, а оттуда в ее корпуса и дивизии. К несчастью, генерал Дитерихс, ставший во главе Сибирской армии, когда Гайда был выгнан, видимо, не понял всей опасности, не принял мер к искоренению заразы. А зараза эта по мере отступления развивалась все больше и охватывала не столько войсковые массы 1-й армии, сколько верхи ее командования, причем и сам командующий этой армией, генерал А. Пепеляев попался в сети и тайно состоял в партии. Все назначения на командные должности были проведены им так, что ответственные, руководящие посты получали только свои люди.
Паутина плелась очень хитро, осторожно и почти неуловимо для постороннего глаза; пускались в ход самый беззастенчивый обман и ложные уверения. Так, А. Пепеляев, говоря с глазу на глаз со своими начальниками, уверял их дрожащим голосом, что сам он, по своим убеждениям, монархист.
Вторично главнокомандующий генерал Дитерихс не понял всей опасности, или недооценил ее, когда он отдал приказ о вывозе 1-й Сибирской армии в тыл. Этим передавалась в руки эс-эров русская вооруженная сила, в тылу нашей героической армии укреплялась вражеская цитадель.
Характерен из того времени и нравов такой эпизод. В Новониколаевск, при выводе 1-й Сибирской армии в тыл, была назначена гарнизоном среднесибирская дивизия, во главе которой Пепеляев только что перед тем поставил молодого, очень храброго, но совершенно сбитого с толку и втянутого в политику двадцатишестилетнего полковника Ивакина. Когда я потребовал его к себе для доклада о состоянии дивизии, оказалось, что полковника в городе нет, еще не приехал. Через два дня – тоже нет; наконец, после третьего приказа является, делает доклад, а затем просит разрешения говорить откровенно.
– «В чем дело?»
– «Я оттого запоздал, Ваше Превосходительство, что в пути ко мне приехали земские деятели, привезли штатское платье и убеждали спасаться, – будто Вы меня арестовать собираетесь…»
– «За что?»
– «Да они толком не объяснили, а много говорили, что Вы недовольны 1-й Сибирской армией за то, что она эс-эрам сочувствует».
– «А разве правда, что в Вашей армии есть сочувствие эс-эрам?»
– «Так точно, иначе быть не может: наша армия Сибирская, а вся Сибирь – эс-эры», – бойко, не задумываясь, отрапортовал этот полумальчик, начальник дивизии.