Таня и Ирина, из подростков превратившиеся в прелестных юных девушек, играют в теннис. Группа молодежи наблюдает. Среди них — миловидный молодой человек со светлыми волосами и пепельно-серыми глазами — Петр Волконский. Таня подает.
Ирина. Аут!
Таня. Какой аут? Мяч в черту попал!
Ирина. Нет, за черту. Вот след.
Таня (возмущаясь). Ты опять жульничаешь!
Она оборачивается к подходящим Шаляпину и Рахманинову.
Таня. Папа, я не буду с ней больше играть! Она все время жульничает.
Рахманинов (абсолютно серьезно). А куда попал мяч, покажите.
Ирина и Таня (перебивая друг друга). Вот сюда, вот след! Да это не то! Вот след.
Рахманинов подзывает молодого человека со скамейки.
Рахманинов. Петя, позвольте представить вас Федору Ивановичу Шаляпину.
Молодой человек (раскланивается). Петр.
Рахманинов. Петр Григорьевич, князь Волконский.
Шаляпин. Очень приятно! Я с вашим батюшкой не раз в Яре у цыган встречался. (Оглядывается.) А где мои балбесы?
Таня. Фильму готовят.
Старуха нянька накрывает на стол. Входит Наталья и всплескивает руками.
Наталья. Пелагея, ну как же так можно? Кто же ложки кладет на левую сторону!
Пелагея. Ау енерала-то всегда так было.
Наталья. Твой «енерал» левша, наверное, был. И потом, кто тебя вообще просил накрывать? Наказание… Иди к себе.
Идет съемка «фильмы». Шаляпин в роли режиссера, говорит в свернутую рупором газету. Любительская камера в руках Ирины. Рахманинов вместе со всей молодежью расположился на опушке.
Шаляпин. Готовы? (Оборачивается к зрителям.) Представьте себе, что вы — в дремучем лесу, где живут фантастические животные и звери под названием «шишиги». Мотор!..
Ирина (от камеры). Есть!
Шаляпин (взмахивает рукой). Аксьон!
Из кустов выползают, скорчив уморительные рожи, Федор и Борис. Зрители стараются сдержать смех. Федор и Борис, рыча и тараща глаза, с ужимками и прыжками, танцуют дикий танец, переходящий в сражение. Первым не выдерживает Рахманинов. Хватаясь за голову, он начинает раскачиваться из стороны в сторону с гомерическим хохотом. Слезы текут по его лицу. Шаляпин делает страшные глаза.
Шаляпин. Вы срываете кинопродкжсьон!
Федор залезает верхом на Бориса и с диким рычанием хлещет его пучком крапивы по голым коленкам. Борис, взвизгнув, брыкается и скидывает «седока». Ирина хохочет, падает на спину и роняет камеру.
Рахманинов и Шаляпин входят в дом из парка. Обстановка — красиво, удобно, ничего лишнего. В вестибюле — бюст композитора, сделанный Сомовым. Шаляпин втягивает ноздрями воздух.
Шаляпин. Как вкусно пахнет! Что-то ужасно знакомое.
Рахманинов. Пирожки с визигой.
Взгляд Шаляпина падает на висящее на стене зеркало. В нем отражается часть столовой, столик, а на нем — блюдо с грудой аппетитных пирожков.
Шаляпин. Вот они, голубчики.
Крадется в столовую.
Оглянувшись и убедившись, что он один, Шаляпин на цыпочках подбегает к столу, хватает пирожок, затем другой.
Женский голос за спиной. Ай-ай-ай, как не стыдно!..
Шаляпин испуганно оборачивается, заглатывает пирожок. Глаза его лезут на лоб не столько от ожога, сколько от удивления: перед ним — Марина.
Шаляпин. Ну, убили! Наповал! Марина!
Он обнимает Марину, они целуются.
Шаляпин. Дай посмотреть на тебя. Похудела, морщинки у глаз, а все равно хороша!
Марина. Да и вы не помолодели, Федор Иванович, а все равно — орел!
Шаляпин. Ты давно здесь?
Марина. Второй месяц.
Шаляпин. Из самой Совдепии! Вырвалась! Так это ты, что ли, сирень привезла из Ивановки?
Марина. А как же! Я. Чуть не застрелили.
Обед уже кончился. Няня убирает грязную посуду со стола, гости расположились на диванах, кушетках и креслах у больших окон, глядящих на зеленую лужайку. Мазырин в углу за раскрытой газетой «Русское слово». Шаляпин подходит к столу и берет большую, запыленную бутылку.
Шаляпин. Это грех не допить.
Он подходит к остальным с бутылкой в руке, обращается к Рахманинову.
Шаляпин. Сережа, сколько стоит это вино?
Рахманинов. Не знаю.
Борис. Ты же коньяк хотел пить.
Шаляпин. Это вино… Я вам скажу! Сто пятьдесят долларов — будет мало. Я это вино сначала допью, а уже потом коньяк буду пить.
Шаляпин пристроился с Мариной, потягивая вино.
Шаляпин. Ну как, Василия Блаженного еще не снесли?
Марина. Нет.
Рахманинов. У них там рестораны опять частные, с цыганами.
Шаляпин. Как это?.. «Новая экономическая политика»… И цыгане поют… Значит, налаживается жизнь. (Наливает себе еще один стакан.) Господи, а может, большевики раздумали коммунизм строить?
Мазырин (из-за газеты). Не раздумали, не обнадеживайтесь.
Рахманинов. Да ладно вам, только бы настроение испортить.
Шаляпин. Да… Жизнь налаживается, а Соловецкий монастырь колючей проволокой обнесли. В тюрьму превратили. Теперь там вместо монахов — заключенные. (Покачал головой.)
Мазырин. Помнишь, Федор, мы с тобой ругались? Я города с острогов советовал начинать строить. Ты меня в изуверы записал. А вот Троцкий послушался — не город, а всю страну с острога начал строить.
Шаляпин. Да… (Пауза.) Это надолго, если не навсегда…
Он выпивает вино, хочет наполнить бокал снова. Борис пытается взять у отца бутылку.
Борис. Папа, тебе врач не велел.
Шаляпин (грубо). Отстань! (Наливает себе еще один стакан.) Большевики говорят теперь, будто я тоже в революции участвовал, матросам пел. Я же певец!.. Мне все равно, кто меня слушает. Плати!.. В Америке мне платят, здесь тоже. В чем же дело? Они там любят рассказывать, как русские эмигранты — артисты или писатели здесь под забором с голоду умирают… Я им не доставлю такого удовольствия. Я умру миллионером!
Сыновья Шаляпина переглядываются. Наталья ставит чашки на поднос. Марина помогает ей. Обе выходят. Молодежь, потупившись, потихоньку выскальзывает в сад. Остаются только Рахманинов, Шаляпин и погруженный в газету Мазырин.
Рахманинов. Федя, не стоит пить.
Шаляпин. Молчи, татарская морда! Я умру миллионером! Я уже миллионер! Они меня не поставят в иконостас к своим святым! Не-ет! Погодят. Революция! Какая же это революция? Это бунт рабов! Я попою еще лет десять. В Скандинавии озеро куплю и рыбу буду ловить. А они там… (Он не договаривает.)
Марина возвращается за остатками посуды. Шаляпин, допив вино, берется за бутылку коньяка. Останавливает входящую Марину.
Шаляпин. Марина, а чего у них поют?
Марина. Да всякое.
Шаляпин (нарочито противным голосом).
Россия ты, Россия,
Советска сторона…
Жена моя Маланья
Глядит туда-сюда.
Связалась с комиссаром,
Дитя мне родила…
(Засмеялся.) Что, хороша песня?
Марина. Есть и другие, получше.
Шаляпин. У большевиков?
Марина (пожав плечами). У людей.
Рахманинов и Шаляпин смотрят на нее, Мазырин по-прежнему читает газету. Марина набирает в грудь воздух и чистым полным голосом запевает.
Марина.
Мы на лодочке катались
Золотисто-золотой,
Не гребли, а целовались,
Не качай, брат, головой…
Рахманинов и Шаляпин слушают. Мазырин, уронив газету на колени, с изумлением смотрит на поющую Марину.
Марина (продолжает петь).
В бору, говорят,
В лесу, говорят,
Растет, говорят, сосенка.
Понравилась мне, молодцу,
Хорошая девчонка!..
Шаляпин. Что такое, почему не знал?
Марина пожимает плечами и исчезает в дверях.
Шаляпин (напевает рассеянно).
Мы на лодочке катались
Золотисто-золотой…
(Голос его пресекается.)
Рахманинов сосредоточенно вставляет сигарету в мундштук. Губы его дрожат. Мазырин глядит в сад, где на лужайке молодые люди с веселыми криками играют в футбол.
Шаляпин. Да… Детей жалко. Они так и не узнают России. Детей я люблю…
И Шаляпин вдруг, наклонив голову и закрыв лицо руками, рыдает.
Марина в своей спальне принимает лекарство — чуть не целую горсть таблеток. Запивает водой. Подходит, к зеркалу и разглядывает свое осунувшееся от усталости лицо. Трогает заострившиеся скулы, приподнимает поредевшие волосы. Грустно усмехается. Она подходит к окну и смотрит на уснувший парк, на поблескивающее сквозь заросли озеро, но, похоже, видит не все это, а какой-то иной образ, занимающий ее душу…
К обшарпанному подъезду дома, где жили Рахманиновы, подходит пожилой человек в картузе и затертой кожанке. Это Иван. Заходит внутрь.