Служанка смотрела на меня молча. В глазах у нее стояли слезы, но в конце концов она согласилась, что сейчас мы ничего не можем сделать.
За пределами зала наступила непроглядная ночь. Даже яркий диск полной луны не мог разогнать густую тьму и осветить пропитанное скорбью место. Во дворцах наложниц затихли все звуки, и вокруг воцарилась могильная тишина. Ночной холод, пронизывающий до костей, заставлял задуматься о сотнях невинно убитых. Казалось, что их души собрались рядом и пронзают нас леденящими взглядами. Даже фонари, подвешенные у входа в Яньняньдянь, походили на призрачные блуждающие огоньки или глаза неупокоенной души.
Я подошла к телу подруги и посмотрела на ее бледное лицо. Мои глаза пылали ненавистью, когда я, чеканя каждое слово, произнесла:
– Если вашу госпожу действительно убили, я обязательно отомщу за нее. Я не позволю ее убийцам остаться безнаказанными!
В день похорон в зал Яньняньдянь пришла императрица в сопровождении остальных наложниц. В это время я, с трудом сдерживая слезы, переодевала Чунь-эр в заранее подготовленное ритуальное одеяние. Императрица, увидев, чем я занимаюсь, подошла ко мне и тихонько заплакала.
– Лянъюань Фан вошла во дворец, когда еще была ребенком. И вот настала та пора, когда ей стоило в полной мере насладиться любовью императора, но она нас покинула, – императрица тяжело вздыхала и вытирала слезы платочком. – Почему Небеса не позволили ей послужить государю подольше? Это так печально…
– Такая молодая… Так жаль… – подала голос наложница Хуа.
Фэй Хуа, фэй Цюэ, фэй Цзин и цзеюй Цао плакали вместе с императрицей. У меня же слезы уже закончились. Я бросила презрительный взгляд на стоящую у дверей наложницу Хуа, которая вытирала выступившие слезы и тихонько всхлипывала. Еще ни к кому я не испытывала столь сильную ненависть и отвращение.
Вскоре прибыл евнух с официальным указом императора, оригинал которого отправили в Министерство церемоний, а копию сделали для императрицы. Вот что гласил тот указ:
– Лянъюань Фан отличалась добродушным характером, она всегда старательно выполняла свои обязанности, почтительно относилась к учениям о женских добродетелях, сочетала в себе множество похвальных нравственных качеств. Ныне, когда она скоропостижно скончалась, отчего наше сердце наполнено печалью, мы обязаны почтить ее должным образом. Дабы отметить, что она была ярким примером добродетельной девушки, мы даруем ей посмертный титул пинь Чунь, а похоронный обряд велим провести согласно ритуалу, предназначенному для гуй-пинь.
Также в указе было написано, что через семь дней следовало перенести гроб пинь Чунь в Тайфэй, где уже покоились умершие дэфэй, сяньфэй и еще несколько наложниц императора.
Так как Чунь уже умерла, Сюаньлин мог сделать только это. Я услышала, как наложницы начали перешептываться, радуясь за наложницу Фан, которую они почти не знали. Они говорили, что она удостоилась множества почестей после смерти, а значит, жила не зря. Но я бы предпочла, чтобы Чунь-эр была рядом со мной и не получала этих бесполезных титулов. Я хотела, чтобы она снова пришла в мои покои, ткнула пальцем в сторону яблони и, слегка наклонив голову, с улыбкой спросила:
– Сестрица, можно я наломаю яблоневых веточек?
Я хотела снова увидеть ее живой и счастливой.
Я повернулась и пристально посмотрела на наложницу Хуа. Пытаясь сдержать злость, я сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Еще совсем недавно рядом со мной был человек, наполненный энергией жизни, и вот его больше нет. Клянусь, если Чунь-эр умерла по чьему-то хитроумному плану, я обязательно отомщу и верну причиненное ей зло сторицей!
Глава 21Цветы отцвели
Великая династия Чжоу одержала долгожданную победу в войне на юго-западе и вернула давно утерянные территории. Это было грандиозное событие, принесшее славу не только императору, но и всей правящей династии. Сюаньлин щедро наградил всех, кто вернулся в столицу с победой, в том числе и моего брата, отличившегося в боях. Он прославился как хороший полководец, поэтому император сразу же жаловал ему звание генерал-фэнго [146] и дозволил жениться. Хэн был еще молод, но уже достиг таких успехов, которыми могла гордиться вся наша семья. Естественно, после окончания войны на пике своей славы и могущества оказались принц Жунаня, Сюаньцзи и семья Мужун.
Принцу Сюаньцзи удвоили размер содержания и позволили ездить по Запретному городу на коне. Отцу наложницы Хуа, Мужун Цзюну, жаловали титул хоу Цзяи; его старшему сыну, Мужун Шисуну, жаловали титул бо Цзинпина; а второго сына, Мужун Шибая, сделали бо Суйпина [147]. Мать фэй Хуа, урожденную Хуан, за исключительную заботу наградили титулом основного второго класса – фужэнь Пинъюаня. Обычно такого звания удостаивались матери наложниц первого ранга, но с этим не стали долго ждать, и фэй Хуа вскоре стала наложницей дополнительного первого ранга – фужэнь Сихуа [148]. Отныне она могла в полной мере наслаждаться почетом и славой. Для Хуа все складывалось хорошо: она стала дочерью семьи, прославившейся ратными подвигами; вернула себе звание помощницы императрицы и власть над гаремом; снова была осчастливлена вниманием Сюаньлина. Но было кое-что, что вызывало у нее досаду. Она не могла иметь детей.
Что касается Мэйчжуан, то после полного выздоровления она стала меньше выходить из дворца. Она совершенно не переживала о том, как к ней относится император. Нравится она ему или нет – для нее это было не важно. Я не слышала, чтобы император хоть раз провел с ней ночь после того, как освободил из-под стражи. Но сейчас, после войны, обстановка при дворе накалялась, и даже сдержанная Мэйчжуан потеряла самообладание.
Однажды она буквально ворвалась в мой дворец. Евнух, докладывающий о посетителях, только-только закончил произносить ее имя, а она уже направлялась ко мне широкими шагами. Причем она пришла одна, без своей служанки. Мэйчжуан была бледна и сурово поджимала губы. Это было на нее непохоже. Я поняла, что она хочет поговорить со мной наедине, и отослала всех слуг.
Она села напротив меня и, тяжело дыша, стала покусывать губы. Постепенно бледность сменялась болезненной краснотой. Я поняла, что она чем-то очень сильно возмущена. Поставив перед ней чашечку билочуня [149], я спросила:
– Сестрица, тебя кто-то обидел?
Мэйчжуан обхватила чашку руками, но пить не стала. Из-за пара, поднимающегося от горячего напитка, ее искаженное злостью лицо казалось размытым. Наконец после долгого молчания моя подруга произнесла всего два слова, но они были пропитаны ненавистью:
– Фэй Хуа…
Я постаралась взглядом предостеречь ее от резких слов и шепотом сказала:
– Она теперь фужэнь Сихуа.
Мэйчжуан не могла совладать со своими эмоциями. У нее задрожали руки, и из чашки во все стороны начал выплескиваться горячий чай.
– Фужэнь Сихуа?! – вскрикнула она и заскрежетала зубами. – Как жаль, что у меня нет отца и братьев, которые бы отправились на войну, а я бы выслужилась за их счет, как эта мерзавка!
Я неторопливо поднялась и подошла к белому попугайчику, сидящему в золотой клетке. Погладив его крылышко, я усмехнулась и сказала подруге:
– Сестрица, не стоит так сильно злиться. Вспомни о фужэнь Юйэ, которая точно так же прославилась при покойном императоре.
Мэйжуан удивленно приподняла брови:
– Фужэнь Юйэ?
Я не спешила с объяснениями. Я налила попугайчику воды, потом поправила цветы, украшающие мои виски, и только после этого начала рассказ:
– Фужэнь Юйэ – родная мать принца Жунаня и младшая сестра хоу Болина. На десятом году правления императора Лунцина ее старший брат организовал заговор против императора. Госпожа Юйэ, будучи его ближайшей родственницей, оказалась втянута в скандал. Она не перенесла позора и умерла. Из-за этого она так и не удостоилась титула тайфэй, и до сих пор в Храме императорских предков нет таблички с ее именем, и никто не жжет для нее благовония.
Мэйчжуан горько усмехнулась:
– Почему ты решила, что семья Мужун замышляет измену?
– Так ли уж нужна измена, когда заслуги подданного превосходят заслуги государя? – Я презрительно усмехнулась. – Тем более, даже если они ничего не замышляют, это вовсе не значит, что о подобном не задумывается принц Жунаня.
– До меня доходили слухи, что в последние годы принц Жунаня возгордился, стал жестоким и надменным, – сказала Мэйчжуан. – Говорят, что он унижает чиновников, а его резиденция – яркий пример чрезмерной роскоши. При дворе и в народе его многие осуждают, яньгуани постоянно докладывают о его поведении императору, но тот не обращает на них внимания и во всем потакает третьему принцу.
Я улыбнулась, но ничего не ответила. Я вспомнила о книге «Цзо чжуань» [150], которую прочитала в детстве. В ней была глава под названием «Как бо княжества Чжэн победил Дуаня в городе Янь». В ней рассказывалось о том, что фужэнь Цзян больше всего любила младшего сына Шудуаня и хотела, чтобы именно он наследовал пост отца, а не старший сын Чжуангун. Но после смерти отца его пост занял старший сын, который во всем потакал младшему. Советники предупреждали его и говорили: «Совершившие зло сами обрекают себя на гибель, надо лишь дождаться подходящего момента». Чжуангун дождался, когда поведение Шудуаня стало вызывать негодование народа, когда люди требовали наказания за его злые поступки, и сразу же его казнил. И хотя люди начали презирать его за то, как он поступил с родным братом, с политической точки зрения это был прекрасный план и верное решение.
На днях Сюаньлин в шутку спросил меня о том, что я думаю о прямолинейности и необузданности принца Жунаня. Вместо ответа я взяла томик «Цзо чжуаня» и зачитала вслух рассказ о Чжуангуне. Император внимательно выслушал, а потом с улыбкой сказал: