Невестка была в замешательстве и с сомнением разглядывала дорогие подарки. Я подумала, что стоит ей объяснить, кто такая Линжун:
– Мы с мэйжэнь Ань одновременно вошли во дворец, а перед этим она некоторое время жила в нашей усадьбе, поэтому она так сердечно относится к нашей семье.
Вскоре принесли подарки и от Мэйчжуан. Она послала разнообразные изделия из шелка и очень красивые и изящные украшения.
Хэн и Сюэ Ситао остались у меня на обед, а после я позвала ее поговорить с глазу на глаз. Я рассказала ей о том, что брат больше всего любит поесть и какие у него привычки. Мне очень хотелось, чтобы они стали примером любящей супружеской пары.
– Брат нынче будет очень занят на службе, и ты должна это понимать, – сказала я невестке. – Прошу тебя, будь чуткой и внимательной.
Прошло только полдня, а мы с ней уже подружились. Я подсела к туалетному столику и открыла стоящий на нем ларец. Я достала серьги из светящегося в темноте жемчуга и показала невестке. Во дворце такие украшения были в новинку. Хотя в них и не было ничего особенного, но сам светящийся жемчуг стоил целое состояние.
– Невестка, ты только что вошла в нашу семью, и я хочу сделать тебе подарок. Пускай это не самые красивые жемчужные серьги, но я надеюсь, что они украсят твой ларец с драгоценностями.
Также я велела служанкам принести и другие подарки, среди которых были еще шелка и украшения, после чего вручила их брату с невесткой.
Переодевшись и умывшись вечером, я вызвала к себе Лючжу с Хуаньби и подарила им некоторые вещи из тех, что брат привез из дома. Оставшееся я велела разделить между другими слугами. Лючжу я отослала выполнять приказ, а Хуаньби попросила остаться. Я показала ей кольцо для большого пальца из белого нефрита и сказала:
– Отец велел брату принести это кольцо, чтобы я отдала его тебе. Он боится, что, если однажды ты покинешь дворец, тебе не хватит денег на достойную жизнь. – Я надела кольцо на ее палец и улыбнулась. – На самом деле отец очень за тебя переживает. Ему тоже досадно, что он не может поставить табличку с именем твоей матери в нашем семейном Храме предков и не в силах публично назвать тебя своей дочерью. Будь, пожалуйста, к нему снисходительнее.
У Хуаньби покраснели глаза, еще мгновение, и они заблестели от слез.
– Я никогда не винила отца, – сказала она.
– В будущем я обязательно сделаю все возможное, чтобы осуществить твою мечту, – пообещала я.
Хуаньби кивнула.
Когда я осталась одна, я снова начала вспоминать обо всем, что произошло во дворце за последнее время. Стоило мне подумать, как зал, в котором жила Чунь-эр, теперь пустует, сердце сразу же сжалось от тоски. Я открыла окно, за которым уже сгустились сумерки. В воздухе кружились лепестки груш, так похожие на большие снежинки, и опускались на землю, создавая белоснежный покров. Весенний ветер нежно обдувал мое лицо и тревожил упавшие на землю лепестки.
Я тихонько вздохнула. Если есть день, когда цветы распускаются, то обязательно настанет день, когда они опадут. Цветы расцветают и увядают, а как скоро, зависит от заботы Дунцзюня, божества весны.
Дни неторопливо сменяли друг друга, и вот наконец настал пятый месяц четырнадцатого года правления Сюаньлина. Жизнь в гареме текла своим чередом без каких-либо сильных волнений. Мэйчжуан преодолела себя и сменила равнодушие к императору на приветливость, благодаря чему Сюаньлин стал обращаться с ней немного теплее. Но почти никто этого не заметил, потому что все взгляды были обращены на возвысившуюся фужэнь Сихуа и на беременных наложниц, то есть меня и наложницу Ду. В это время я заботилась только о том, чтобы спокойно выносить своего ребенка, Линжун старалась излечить горло, Мэйчжуан налаживала отношения с императором, а фэй Цзин, став помощницей императрицы, с головой погрузилась в дела. Наложница Сихуа была на пике славы и могущества, обласканная вниманием императора. Естественно, при таком раскладе никто бы не посмел навлечь на себя ее недовольство. Под неусыпным оком фужэнь Сихуа в гареме сохранялось настороженное перемирие.
Но все-таки нашлась среди нас та, кто бросил камень в спокойную гладь императорского гарема и вызвал этим огромные волны недовольства.
Все мы знали, что наложница Ду всегда была капризной девушкой, но после того, как она забеременела, эта черта ее характера стала более явной. Согласно правилам дворца, когда становилось известно о том, что наложница ждет ребенка, ее повышали первый раз, а после родов, независимо от того, родила она мальчика или девочку, повышали второй раз. Однако в середине пятого месяца вышел указ императора, согласно которому лянъюань Ду становилась пинь Тянь: ее повысили второй раз, хотя она еще не родила. За четырнадцать лет правления императора такое случилось впервые и поэтому вызвало бурные обсуждения. Все мы строили догадки, и кто-то считал, что лекари смогли определить пол будущего ребенка, которому сейчас было всего четыре месяца, и он оказался мальчиком. Сюаньлин, у которого было очень мало детей, обрадовался и решил наградить лянъюань заранее.
Указ Сюаньлина возмутил наложницу Сихуа, но у нее самой детей не было, поэтому она не решалась выразить свое негодование вслух. Ей не нравилось, что император потворствует капризам наложницы Ду, но пожаловаться на это могла только самым доверенным людям и только наедине.
Наложницы с самого начала завидовали пинь Тянь из-за того, что она носит под сердцем ребенка императора, а теперь зависть стала совсем черной. Однажды на утренней аудиенции у императрицы фэй Цюэ забыла об осторожности и вслух высказала свое неудовольствие:
– Разве можно в четыре месяца определить, мальчик это или девочка? Когда я ждала старшего сына императора, лекарь смог определить его пол только в шесть месяцев. Но даже тогда император не сделал для меня исключения. До родов он повышал меня только раз: когда лекарь подтвердил, что у меня счастливый пульс. Тогда он сделал меня гуйпинь.
Императрица протянула руку и взяла вишенку со стола. Съев ее, она совершенно спокойно сказала:
– Пинь Тянь часто жаловалась на то, что чувствует беспокойство плода [151], поэтому император решил утешить ее таким образом. Если это сделано ради будущего потомка династии Чжоу, у меня нет никаких возражений.
Раз императрица так сказала, то и нечего было больше обсуждать, а жалобы наложницы Сихуа государыня пропустила мимо ушей. Когда же у той лопнуло терпение, императрица усмехнулась и сказала:
– Фужэнь Сихуа, ты нынче в фаворе у императора. Тебе стоит поспешить и поскорее родить для Его Величества еще одного сына. Как ты вообще допустила, чтобы две младшие сестренки, вошедшие во дворец гораздо позже тебя, забеременели раньше?
Наложница Сихуа переменилась в лице. Она стала мрачнее тучи и больше не произнесла ни слова.
А наложница Тянь, получив ранг пинь, стала еще более самодовольной и капризной.
К ночи у меня закружилась голова, и я почувствовала себя дурно. Сюаньлин, узнав, что мне нездоровится, решил остаться на ночь в Инсиньдяне. Он уже переодевался и готовился ко сну, когда из-за дверей доложили, что пришел евнух из дворца пинь Тянь со срочным докладом.
– Когда пинь Тянь собиралась лечь спать, она ощутила движения плода и испугалась. – Евнух говорил очень быстро, и его писклявый голос, раздававшийся в ночной тишине, резал слух. – Госпожа очень хочет увидеть императора. Ваше Величество, прошу, навестите нашу госпожу!
Сюаньлин успел засунуть одну руку в ночной халат, но, выслушав евнуха, замер и посмотрел на меня. Я уже лежала на кровати и ждала его. Я поняла, что сам он еще долго будет сомневаться, идти или нет, поэтому улыбнулась и сказала:
– Ваше Величество, ступайте. У меня просто легкое недомогание.
Сюаньлин ненадолго задумался, а потом покачал головой:
– Ты тоже плохо себя чувствуешь. Лучше я останусь с тобой, а к ней пусть сходит лекарь.
– Но сестренка Тянь забеременела раньше меня и в последнее время часто чувствует беспокойства плода. Для нее это первая беременность, поэтому ей страшно. Ваше Величество, вам следует проводить с ней больше времени.
– Спасибо за понимание, – сказал он, глядя на меня извиняющимся взглядом.
Я пригладила волосы на висках и смиренно опустила взгляд:
– Я же ваша наложница, я обязана вас понимать.
Сюаньлин повернулся к Цзиньси и наказал ей:
– Следи за своей хозяйкой. Если ей станет хуже, сразу же докладывайте мне.
Когда старшая служанка вернулась после того, как проводила императора, она увидела, что я поднялась с кровати, и встревоженно спросила:
– Госпожа, вы плохо себя чувствуете?
– Ничего серьезного, просто в груди немного давит.
Цзиньси ушла на кухню и вернулась с теплым молоком и ласточкиными гнездами.
– Матушка, вы только не сердитесь на госпожу Тянь, оно того не стоит, – сказала она и протянула мне чашку. – Вот, лучше выпейте молока с ласточкиными гнездами, которые вам подарила тайхоу. Это поможет вам уснуть.
Я вычерпала ложкой одно гнездышко и покачала головой:
– Из-за того, что император нарушил установленный порядок и жаловал ей новый ранг, она уже навлекла на себя черную зависть. Неужели она не замечает, как люди смеются за ее спиной, называя глупой и невежественной? Видимо, она та самая грязь, из которой не слепишь стену [152]. Я даже не думала злиться на столь никчемного человека.
– Вы правы. – Цзиньси наконец-то улыбнулась. – Просто я подумала, что с тех пор, как госпожа Тянь забеременела, уже в третий раз она столь нагло вызывает к себе императора. Это уже слишком.
Я расправила складки на халате и зевнула:
– Я уверена, что она еще много раз использует эту уловку и однажды императору это просто надоест. Нам не о чем беспокоиться. Ладно, хватит о ней, давай спать.
На следующий день Сюаньлин снова пришел ко мне. Вид у него был изможденный. Мне его стало искренне жаль.