[162]. Ее наказание послужит уроком и для нее, и для всех остальных.
– Фужэнь! – окликнула ее фэй Цзин. – На улице светит яркое солнце и стоит страшная жара, да и плитка очень твердая. Стоит ли заставлять гуйпинь стоять на коленях?
Позади меня послышался слабый голос Линжун:
– Сестрица фужэнь, прошу тебя, успокойся. Вспомни, что сестрица гуйпинь носит под сердцем ребенка императора. Пожалей ее и прости. Если с ней что-нибудь случится, то император и императрица обвинят в этом тебя.
Когда Линжун хриплым голосом, который так и не восстановился после болезни, умоляла фужэнь о пощаде, все вокруг смотрели на нее с жалостью. Но только не сама фужэнь. Наоборот, она разъярилась еще сильнее:
– Если не соблюдать правила дворца, то не будет в нем никакого порядка. Император и императрица по доброте душевной часто вас прощают, и посмотрите, к чему это приводит! Фэй Цюэ – яркий тому пример. – Сихуа грозно посмотрела на Линжун и спросила: – Неужели ты решила напугать меня императором и императрицей?
Моя подруга от страха расплакалась и начала биться лбом о пол, прося прощения.
Фужэнь Сихуа вновь посмотрела на меня и с издевкой спросила:
– Ты сама выйдешь или мне велеть тебе помочь?
Внизу живота время от времени возникала ноющая боль. Болело не очень сильно, но я все равно нервничала. Собравшись, я спокойно, с достоинством ответила:
– В этом нет необходимости, матушка.
Чжоу Нинхай вежливо улыбнулся и поклонился:
– Прошу, гуйпинь.
Я вышла из дворца Мисю с гордо поднятой головой и послушно опустилась перед ним на колени.
– Я, гуйпинь Вань, наказана по приказу матушки фужэнь, наложницы первого ранга, которая по положению уступает только матушке-императрице и по ее приказу управляет всеми делами императорского гарема, – сказала я как можно громче, не обращая внимания на знаки, которые мне подавала фэй Цзин, и на сочувствующие или наоборот злорадные взгляды окружающих. – Я стою на коленях не потому, что согласна с упреками матушки-фужэнь, а потому что верю – справедливость рождается в сердцах людей. Пусть они решают, справедливо ли это наказание.
– Хорошая речь. – Сихуа презрительно усмехнулась. – Сейчас ты у меня увидишь, в чьих руках находится справедливость: в руках Мужун Шилань или, как ты говоришь, в руках народа! – Она бросила передо мной книгу и приказала: – Читай вслух, да не спеши. Я отпущу тебя, когда ты дочитаешь до конца.
Моя гордая Мэйчжуан, забыв о достоинстве и осторожности, упала рядом со мной на колени и подползла к фужэнь:
– Матушка, гуйпинь Вань беременна. Не стоит сейчас…
Наложница Сихуа не позволила Мэйчжуан договорить:
– Что, раны зажили – боль позабыта [163]?! Раз уж решила заступиться за гуйпинь, то встань рядом с ней на колени и слушай, как она читает.
Я не хотела втягивать в наш спор мою подругу. Она ведь только-только поправилась. Ей нельзя было стоять на коленях под палящим солнцем. Я посмотрела на Мэйчжуан и взглядом показала, чтобы она больше ничего не говорила, после чего обратилась к фужэнь Сихуа:
– Жунхуа Шэнь беспокоится не обо мне, а о ребенке императора. Прошу, не надо вымещать на ней свою злость.
Ярко-красные губы растянулись в злой усмешке. Я видела, как радовали ее наши страдания.
– А что ты мне сделаешь, если я вымещу на ней свою злость?! – Сихуа хихикнула и тут же стала серьезной. Она посмотрела на Мэйчжуан и сказала: – Она ведь тебе как сестра? Тогда возьми книгу и встань на колени перед гуйпинь Вань. Ты будешь держать книгу, а она будет читать. Может, хоть так она научится вести себя прилично.
Мэйчжуан поняла, что просить пощады бессмысленно, что даже если она попытается, ее попытка закончится еще большим унижением. Она молча подняла книгу и, оказавшись рядом со мной, прошептала:
– Я буду с тобой.
Как же я была ей благодарна! Ее поступок растрогал меня до слез. Я быстренько кивнула и приподняла подбородок, чтобы сдержать выступившую в уголках глаз влагу.
В полдень безжалостные солнечные лучи обжигали незащищенную кожу. Когда я вышла из прохладного дворца, я сразу почувствовала, как меня окатило волной зноя.
Именно в тот момент я поняла, почему Сихуа не устроила мне взбучку сразу, как только я пришла во дворец. Ведь утром было прохладно, и она наверняка считала, что наказание вышло бы недостаточно жестоким.
Стоило мне опуститься на плитку перед дворцом, как легкая и нежная ткань юбки тут же прилипла к ногам. Плитка была раскалена, от нее исходили волны обжигающего воздуха, который окутывал меня с головы до ног. Стоять на коленях было очень жестко и нестерпимо горячо.
Фужэнь Сихуа устроилась на кресле, которое поставили меж дворцовых дверей. Сюда же принесли ледяные фигуры, но хозяйке все равно было жарко, поэтому она велела четырем служанкам обмахивать ее веерами. Потом она подозвала евнуха и велела ему:
– Принесите стулья и поставьте на веранду. Я хочу, чтобы остальные наложницы устроились поудобнее и полюбовались тем, что бывает, когда кто-то нарушает правила дворца и относится ко мне с неуважением.
Жительницы дворца всегда бережно относились к своей коже. Они ни за что не позволили бы, чтобы обжигающие солнечные лучи попали на их ухоженную белоснежную нежную кожу, которую они ценили чуть ли не так же, как собственную жизнь. Женщины, привыкшие к удобству и роскоши, вряд ли бы по своей воле остались под палящим солнцем, лишь бы посмотреть на мои мучения. Но они не могли нарушить прямой приказ фужэнь Сихуа, потому что боялись, что в отместку их заставят встать на колени рядом со мной. Поэтому наложницы послушно уселись на стулья и смотрели на нас с Мэйчжуан, кто недовольно, кто с сочувствием, кто с возмущением во взгляде, но никто из них не осмелился сказать что-то против.
Мне было и горько, и смешно. Фужэнь было недостаточно того, что она снова была в фаворе у Сюаньлина, она решила остаться единственной наложницей с белоснежной кожей и для этого приказала остальным красавицам сидеть на солнце. Когда император вернется, «белая словно нефрит кожа» будет только у нее.
Постепенно шепотки затихли и вокруг наступила тишина. Ослепительно белый солнечный диск освещал пространство перед дворцом. Отполированные иссиня-черные плиты блестели, как зеркала или застывшие чернила, и отражали солнечные лучи, которые болезненно били по глазам.
Мы с Мэйчжуан понимали, что ничего не можем сделать. Мы стояли друг перед другом на коленях, освещаемые яркими лучами дневного светила. Она держала передо мной книгу, а я читала вслух. Из-за солнечного света и ветхости книги было очень сложно разбирать иероглифы, поэтому читала я с большим трудом.
Фэй Цзин не могла спокойно смотреть на бессмысленную пытку и попробовала еще раз переубедить фужэнь, но та огрызнулась:
– Они не умрут от того, что часик простоят на коленях и прочитают «Наставления женщинам»! А если ты будешь надоедать, то тоже окажешься вместе с ними на коленях!
Фэй Цзин замолчала, понимая, что ничем не может нам помочь.
Когда я закончила читать, Сихуа даже не позволила нам встать. Она грозно сверкнула черными глазами и крикнула:
– Читай еще раз!
Мэйчжуан открыла первую страницу, и я начала читать с самого начала. Я очень беспокоилась о здоровье подруги и о благополучии моего малыша, поэтому решила читать как можно быстрее. Но фужэнь Сихуа это не понравилось. Стоило мне только ускориться, как Мэйчжуан тут же ударили линейкой для наказаний. Обычно такими линейками пользовались домашние учителя, чтобы проучить учеников-проказников, но во дворце Сихуа они превратились в орудия пыток. Шлеп-шлеп! Раздались звонкие удары по нежной коже. Там, где Мэйчжуан ударили линейкой, остались темно-красные следы. Моя подруга была очень сильной, поэтому вытерпела боль с достоинством, не издав ни звука. Но я заметила, как у нее по всей коже выступил пот, и тут же вспомнила, что из-за пота раны становятся намного болезненнее.
Сихуа не осмелилась поднять на меня руку, поэтому ударила Мэйчжуан. Мне было больно видеть, как моя лучшая подруга принимает удары, которые предназначались мне. Смотреть на это было намного тяжелее, чем самой терпеть наказание. Но я ничего не могла сделать, кроме как читать и читать, и ждать, когда же закончится отведенное на нашу пытку время.
Не знаю, как долго это длилось, но у меня затекли ноги, волосы на висках прилипли к щекам, а по лицу безостановочно катился крупный пот. Ворот безрукавки и манжеты платья были покрыты мокрыми пятнами, а там, где эти пятна уже высохли, остались белесые следы.
А я все еще читала вслух:
– «Я невежественная и от природы глупая женщина. Я получила свои знания от покойного отца и следовала наставлениям матушки, которая обучала меня согласно классическим канонам… Милость императора безгранична, он одарил моего сына золотой печатью и пурпурным шнуром [164], о которых он не мог мечтать, будучи сыном такой простой женщины, как я. Став взрослым, он теперь сам строит планы на жизнь, и я могу больше за него не беспокоиться. Теперь я беспокоюсь о другом. О том, что вы, девушки, выросшие без должных наставлений, выйдете замуж и будете вести себя неприлично, чем навлечете позор и на семью жениха, и на свою семью.
Первая глава “О смирении”. В прежние времена девочку на третий день после рождения опускали на пол, давали ей в руки веретено и молились рядом с ней. То, что ее опускали так низко, показывало, что она ничтожна и смиренна и готова подчиняться другим… Вторая глава “Муж и жена”. Муж и жена совместно отправляются в путь, наполненный энергиями ян и инь. Основой добрых отношений является следование принципам Неба и Земли…»
Кажется, я слышала пение цикад и то, как Линжун до сих пор отвешивает земные поклоны. Но от того, что у меня кружилась голова, эти звуки, проходя сквозь уши до мозга,