Мои размышления затянулись, и я поняла, что надо бы нарушить гнетущую тишину:
– Лекарь сказал, что у меня есть симптомы, будто я пользовалась мускусом, но после того, как забеременела, я вообще перестала использовать благовония, поэтому мне показалось это странным.
Линжун задумалась ненадолго, а потом сказала:
– Этот мускус – очень сильное вещество. Он проникает в организм даже через поры. В тот день ты полдня провела во дворце Мисю, поэтому в твоем теле и остались следы мускуса.
Я кивнула, соглашаясь с ее размышлениями, но решила сменить тему.
Мы болтали, обсуждая различные мелочи, и тут Линжун вдруг посмотрела на мою щеку и сказала:
– Сестрица, кажется, шрамы почти исчезли. Наверное, та мазь, которую я тебе дала, уже заканчивается?
– Осталось совсем немного. Я постоянно ею пользуюсь, и мазь действительно помогает! – ответила я с благодарной улыбкой.
– Я не могла допустить, чтобы твое прекрасное лицо было изуродовано. Я сделала все, что было в моих силах.
Я заметила, что голос Линжун звучит гораздо лучше, чем во время нашей последней встречи. От радости за подругу на лице сама собой появилась улыбка.
– Кажется, твое горло постепенно восстанавливается, – сказала я. – Теперь-то император обязательно тебя вызовет.
На вишневых губах подруги расцвела скромная улыбка, но глаза ее были наполнены грустью:
– Сестрица, император тебя очень любил, но стоило тебе заболеть, и он стал приходить гораздо реже. Что уж говорить обо мне? Я как засохшая ива [171]. Думаешь, он помнит обо мне?
Она сказала это без злого умысла, но ее слова вонзились в мое сердце, будто острые иглы. Я болела и тосковала, я постоянно плакала, при каждой нашей встрече мы с ним снова ранили друг друга. В гареме столько же улыбчивых красавиц, как карасей в реке. Так зачем же ему лишний раз приходить в мои скорбные покои?
Линжун заметила, что я помрачнела, и поспешила меня успокоить:
– Сестрица, это все такие глупости! Не принимай близко к сердцу!
Я не хотела, чтобы она чувствовала себя виноватой, поэтому постаралась улыбнуться. Но, видимо, улыбка вышла настолько кривой, что Линжун мне не поверила и быстро-быстро затараторила:
– Сегодня, когда я ходила к императрице, она была очень расстроена. Говорила, что император любит тебя всем сердцем и очень переживает, что ты потеряла ребенка. А не приходит он к тебе, потому что думает, что ты грустишь еще сильнее, когда его видишь.
– Я молчала и отрешенно разглядывала руки. Линжун, видя мое состояние, добавила:
– Сестрица, не стоит так горевать. Оставь былое в прошлом. Если ты будешь встречать императора с улыбкой, то у него на душе станет легче, и он будет вновь приходить к тебе с радостью.
Оставить в прошлом? Как?! Непроницаемая мгла поглотила мою душу…
Глава 25До Чанмэня доносятся песни [172]
В седьмом месяце стояла нестерпимая жара, но благодаря молитвам императорской четы небо наконец сжалилось над нами и над засыхающими полями пролился долгожданный дождь. Прошедший ливень не только прогнал жару и напитал землю влагой, но еще и осчастливил простой народ, и даже стал лучиком света, пронзившим мрачную атмосферу гарема, в которой он погряз после гибели двух императорских детей.
И вновь в императорском дворце меж пурпурных крыш и позолоченных балок раздались звуки давно молчавших цитр и флейт. В тот же день, когда небеса разверзлись и омыли дождем улицы столицы, Сюаньлин приказал оповестить всех жителей дворца, что в честь этого события организует банкет, который пройдет в зале Цзюйхуюньин на острове посреди пруда Тайе. Наверное, всем нам был жизненно необходим этот праздник как возможность хотя бы на время сбежать от трагичных мыслей.
Зал Цзюйхуюньин представлял собой небольшой павильон из белого дерева, частично нависающий над водой. Остров, на котором он был построен, окружали огромные поля лотосов. Благодаря соседству с водой в зал со всех сторон проникал легкий ветерок, колышущий жемчужные занавески и свернутые наполовину бамбуковые шторы, за которыми виднелись изумрудная вода и белоснежные цветы. В павильон можно было попасть по изогнутому крытому мосту с изящными резными перилами из белого нефрита. Благодаря им мост казался воздушным и полупрозрачным.
В такой чудесный день, когда за окнами виднеется голубое небо, когда слышно, как волны плещутся о балки моста, когда с берега доносится сочный аромат разнотравья, хочется сидеть с бокалом вина, наслаждаться нежным дуновением свежего ветерка и радоваться жизни.
На праздник пригласили не всех наложниц. За столами сидели только наложницы высших рангов и те, кто пользовался благосклонностью императора. Естественно, фэй Мужун, впавшей в немилость, на банкете не было.
Что касается нас с пинь Тянь, то после того как мы потеряли детей, на нас стали смотреть с жалостью, а Сюаньлин стал реже нас навещать. Он все еще любил меня, но уже не так, как прежде, поэтому наложницы посчитали, что место фаворитки свободно, и начали использовать любые ухищрения, чтобы его занять. В глубине души я понимала, почему он так мягко обошелся с наложницей Мужун, но мне все равно было обидно. Я утопала в жалости к себе и чувстве, что меня предали.
В распоряжении императора был целый цветник наложниц: тут были девушки со свежими и румяными лицами, что были подобны нераскрывшимся бутонам, были и те, чей стройный и гибкий стан напоминал изящные ивы. Императрица обладала сильным и спокойным характером и всегда вела себя достойно и величественно; у фэй Цзин характер был мягкий и покладистый; гуйпинь Синь была обладательницей очаровательных глаз, она умела поддержать любой разговор и вызывала всеобщую симпатию; Мэйчжуан славилась спокойствием, изяществом и скромной улыбкой; жунхуа Цао могла похвастаться хрупкой и стройной фигурой; у фанъи Цинь была такая тонкая талия, что казалось, она ее перевязывает, а еще она умело очаровывала людей; пинь Шэнь, урожденная Лю, мастерски наносила женственный макияж, и стоило ей нахмуриться, как у окружающих появлялось желание позаботиться о ней; пинь Тянь, урожденная Ду, всегда красила щеки в яркие цвета, отчего казалось, что она немного пьяна, и окружающие относились к ней особенно бережно. Были и другие женщины: кто-то выделялся красотой, кто-то превосходил других чертами характера, но каждую из них отличало свое особое очарование.
У меня на душе все еще было тоскливо. Мое грустное лицо не подходило наполненной смехом и радостью праздничной атмосфере. Все краски жизни смылись из моей души потоками слез, и теперь там царила безжизненная серость. Я и наряд подобрала под настроение – простой серебристо-белый комплект из хлопка, а волосы убрала в плоский пучок, украшенный одинокой серебряной шпилькой с жемчугом. На банкете я выбрала место подальше от императорских тронов, чтобы затеряться в толпе. Когда император заметил меня, его взгляд наполнился жалостью, а я снова вспомнила о нашем ребенке, который никогда не увидит этот прекрасный мир. Сердце закололо, и я отвернулась, чтобы незаметно вытереть слезы.
Зал был наполнен очаровательными девушками и ароматами пудры, но Сюаньлина совершенно не трогала красота наложниц. Казалось, что мыслями он был где-то очень далеко отсюда.
– Ваше Величество, – заговорила императрица, заметив, что император помрачнел, – почему бы вам не издать указ и не объявить еще один отбор наложниц? Я понимаю, что, согласно обычаю, он проводится раз в три года, но в последнее время произошло столько печальных событий, что гарему просто необходим приток свежего воздуха, которым станут юные красавицы. Я уверена, они порадуют ваш взор и душу.
Сюаньлин выслушал императрицу и равнодушно ответил:
– Я благодарен за заботу, но сейчас у меня нет настроения. – Император помолчал немного, а потом добавил: – К тому же среди новых наложниц редко встречаются истинные красавицы.
Императрица не стала настаивать. Она улыбнулась и сказала:
– Мы для вас подготовили новую песню. Прошу, послушайте.
– Я сегодня слишком много выпил, – ответил Сюаньлин с вежливой улыбкой. – Лучше в другой раз.
Но на этот раз государыня не намерена была сдаваться:
– Наша певица очень долго репетировала только ради того, чтобы порадовать вас, Ваше Величество.
Обычно императрица уступала Сюаньлину и никогда ему не перечила, поэтому было неожиданно видеть, как сегодня она настаивает на своем. Император же со своей стороны всегда относился к ней с уважением и не хотел, чтобы ее старания оказались напрасными.
– Хорошо, – наконец ответил он.
В зале воцарилась тишина. Сквозь свернутые наполовину бамбуковые шторы задувал ветер и приносил с собой ненавязчивый аромат лотосов и листьев водяного ореха. Где-то вдалеке чуть слышно стрекотали цикады. Мы затаили дыхание, и вот спустя пару минут со стороны пруда донеслась пока что еле уловимая красивая мелодия. Голос певицы был едва слышен, и если бы мы не прислушивались, то могли бы его и не заметить. Нежный и теплый голос напоминал об иволге, что поет на рассвете на верхушке дерева. Он очаровывал и трогал за душу.
Пение становилось все громче, и мы наконец разглядели маленькую лодочку, неспешно плывущую по пруду. В лодке виднелся стройный женский силуэт. Таинственная певица не спеша поднимала и опускала длинное весло, направляя лодку в нашу сторону. На ней было светло-розовое платье, а ее лицо полностью закрывала того же цвета вуаль. Плывя по изумрудной воде сквозь белые лотосы, она напоминала веточку цветущей в начале весны вишни, цветы которой были настолько нежными, что их могло повредить даже неосторожное дыхание. Девушка выглядела настолько хрупкой, что тем, кто ее видел, хотелось укрыть ее и защищать от мира, полного опасностей. Наложницы гадали, кто же это мог быть, и обменивались растерянными и тревожными взглядами.
Мы слышали ее голос, но из-за вуали никак не могли узнать. Наложницы перешептывались, и многие из них соглашались, что трогательное пение девушки в розовом было намного лучше, чем голоса позабытой нянцзы Мяоинь и мэйжэнь Ань. В конце концов они постановили, что у них появилась сильная соперница в борьбе за благосклонность императора. Обычно в такие моменты слышались злые перешептывания и завистливые вздохи, но на этот раз ничего подобного не происходило, поскольку все мы были очарованы прекрасной мелодией.