— Спасибо, — сказал Дэйн.
— Да пожалуйста!
Едва Дэйн и Джабир вышли, водитель развернул машину и помчал обратно в Шакик.
Комитет занимал весь второй этаж. Все трое — Рауди, Лахт и Бикр были здесь — одни в огромной мрачной комнате. В комнате стояло несколько плетенных из камыша кресел, столики с остатками завтрака и немытыми чашками из-под кофе, три или четыре небольших диванчика. На стене был закреплен радиоприемник.
Дэйн уложил Джабира на диван. Старик Бикр торопливо опустил журнал и состроил привычное выражение величественного достоинства. Рауди выронил газету. Лахт, который как раз что-то писал, отложил ручку.
— Мы опасались, что вы не успеете, — сказал Лахт.
— Я и сам опасался, — сказал Дэйн.
— Что это с Джабиром?
— Наверное, что-то съел.
— Так… Мы готовы выслушать ваше сообщение.
Дэйн сообщил об иракских военных подразделениях, окруживших город, и по ходу рассказа все время наблюдал за лицами заговорщиков.
— Очень, очень плохо… Вся наша работа, все наши планы! — воскликнул Рауди, затем заморгал и вцепился в свою жиденькую бородку.
— А может, иракцы уже оставили город? — неуверенно предположил Бикр.
— Нет! Проклятые оккупанты остались там! — вмешался Лахт. Он встал и зашагал по комнате из конца в конец, худой и длинный, злобный и раздраженный. — Мы ничего не в силах сделать! Нужно перенести сроки восстания. Вы со мной согласны?
Раули и Бикр какую-то секунду поколебались, потом дружно кивнули. Лахт продолжал:
— Мистер Дэйн, я сейчас не в состоянии достойно оценить содеянное вами. Поймите меня правильно — трудно благодарить гонца, принесшего дурные вести. Но, поверьте, мы все равно вам чрезвычайно признательны.
— Ничего, — ответил Дэйн.
— Для вас зарезервирован отличный номер в гостинице «Париж», это как раз напротив через площадь. Гостиница, правда, не очень хорошая, но это лучшее, что есть в Дохе.
— Вы очень добры, — сказал Дэйн.
— Мы уже заказали вам билет на самолет, утренний рейс Катар — Амман. Там вы сможете пересесть на самолет в Европу.
— Прекрасно! — сказал Дэйн и уселся в камышовое кресло.
Лахт спросил:
— Вы не желаете немного освежиться с дороги, мистер Дэйн, принять душ?
— Спешить некуда. Я, пожалуй, немного задержусь.
— Задержитесь? Это зачем?
— Мне хотелось бы дождаться, пока не передадут ваше распоряжение об отмене восстания.
Рауди вздохнул.
— Наш радист как раз сейчас обедает.
— Ничего, я подожду.
— Его не будет еще целый час, а то и два!
— Да я не спешу! А вот вы, кажется, должны бы поторопиться.
— Мистер Дэйн, вы что-то хотите нам сказать? — спросил Рауди.
— Возможно. И я думаю, что у вас тоже есть что сказать мне.
— Что бы это все значило?
Дэйн выпрямился в кресле.
— Послушайте, давайте перестанем водить друг друга за нос! Вы ведь не собираетесь передавать приказ об отмене восстания!
Какое-то мгновение они молча сверлили его взглядами. Рауди хотел было сказать что-то неопределенное, но не решился. Бикр старался сохранить личину гордого достоинства. Лахт улыбнулся и сказал:
— Вы правы, мы не собираемся передавать такой приказ.
— Почему?
— Чтобы это понять, нужно немного разбираться в сегодняшней политике, мистер Дэйн.
— Я уж постараюсь как-нибудь разобраться.
— Хорошо. Во-первых, нужно учитывать такой факт: Ракка полностью созрела и готова к революции. Это необратимый исторический процесс. И мы, руководители революционного движения, на самом-то деле не в состоянии полностью его контролировать. Мы только предугадываем его развитие и следуем велениям времени. Если бы мы так не делали, наше место занимали бы другие люди.
Но все, кто находится в этой комнате, в то же время прекрасно понимают, что в настоящий момент революция победить не может. И ничего не изменится еще много месяцев, а то и лет. Но люди этого не понимают и не захотят понять. Они готовы бороться, готовы сражаться за свою независимость, хоть и не осознают тех сил, что ими движут. И они не смогут победить. А потому нам остается только сохранить свою позицию при неминуемом разгроме революционных сил.
Мы не можем выступить против революции! Она произойдет в Ракке так или иначе, и если мы ее не поддержим, то другие, менее искушенные люди займут наше место. И вполне естественно, что новые лидеры революционного движения обвинят в провале восстания нас! Таким образом, мы ничего не достигнем, если попытаемся предотвратить неизбежное.
В то же время, мы не можем выступать и за революцию, зная, что восстание обречено на провал! В таком случае провал тоже будет стоить нам положения в комитете.
Следовательно, нам приходится с энтузиазмом готовить революцию и в то же время подготавливать все так, чтобы наша репутация осталась безупречной, когда революция будет подавлена.
— Да, для вас было бы лучше всего, если бы получилось именно так, — признал Дэйн.
Лахт продолжил:
— Не понимаю, что может нам помешать? Признаться честно, мы никак не рассчитывали, что вы успеете вовремя с этим посланием из Ракки. Таким образом вся вина — неумышленная, конечно же — за то, что революция все же началась, пала бы на вас, — Лахт печально покачал головой. — Это было бы наилучшим выходом для всех вокруг, не правда ли, мистер Дэйн?
— Может, вам это и кажется наилучшим выходом, — сказал Дэйн. — Если принять во внимание ваше своеобразное отношение к делу. И, может, я и согласился бы с тем, чтобы меня считали неудачником, провалившим все дело — если бы я его действительно провалил. Но мне не по вкусу, что вы изо всех сил старались мне помешать, всю дорогу вставляли мне палки в колеса!
— С чего это вы взяли? — поинтересовался Лахт.
— На моих глазах за эти дни произошло несколько совершенно невероятных событий. Во-первых, мое прикрытие. Все было сделано в лучшем виде и должно было сработать. Вполне надежное прикрытие, его ни за что бы не рассекретили, разве что случилось бы что-то непредвиденное. Ничего непредвиденного не случилось, во всяком случае по моим сведениям. Однако за какие-то два дня иракская полиция вышла на мой след.
Следующее — подставной посланец, якобы из клана Омани, с кольцом Рауди. Эта выходка вполне в вашем стиле, но она не сработала, потому что Бен Алима немного разбирается в лошадях.
Потом мы пересекли границу Саудовской Аравии, и саудовцы, ваши друзья и союзники, ни с того ни с сего начали нас преследовать. Почему бы это, интересно? Разве что их попросил об этом кто-то из вас!
Как ни досадно, пришлось признать, что среди нас завелся предатель. Судя по характеру просочившейся к противнику информации, это мог быть только кто-то из Комитета. Кто? Ведь вы работаете вместе уже двадцать лет и прекрасно друг друга знаете. Исходя из этого, я предположил, что вы все в этом замешаны. Однако я понял, что есть еще кто-то четвертый — человек, который выполняет для вас всю подготовительную работу.
Утечка информации — дело рук того, кто вместе со мной участвовал во всех передрягах, который знал все ежедневные и ежечасные перемены в обстановке и наших планах. У Майида не было доступа ко всей секретной информации. Бен Алима доказал делом свою невиновность — не убив меня по приказу Комитета. Кроме того, не такой он человек, чтобы предать своих товарищей ради какой-то неопределенной политической выгоды. Слишком прямодушен. Так что остается Джабир — человек Комитета, который блюдет его интересы.
— Здорово он меня вычислил! — сказал Джабир. — Саид Лахт, теперь ведь уже все равно, знает он или нет?
— Да, теперь это не имеет значения.
— Тогда… Да, я в самом деле предал вас, Дэйн. Обратите внимание, Комитет не давал мне указаний убить вас. Если, конечно, без этого можно будет обойтись. Убивать вас в сложившейся ситуации — бессмысленно и глупо с точки зрения политика. Комитету нужно было только, чтобы вы задержались в пути, пока не начнется революция. Мне было разрешено делать все, что я сочту нужным, чтобы вас задержать. Самым разумным было попросту позвонить иракскому коменданту, полковнику Зейду.
— Анонимный звонок? — спросил Дэйн.
— Вообще-то нет. Я представился бродячим торговцем Сулейманом, который известен как человек не очень благонадежный и время от времени поставляет иракцам кое-какую информацию. Эта личина придавала определенный вес моим словам и отводила всякие подозрения от Комитета.
— А потом вы превратились в Джабира? — спросил Дэйн.
— Да. Эта роль, по-моему, прекрасно мне удалась!
— А кем вы станете завтра?
— Кем-нибудь еще… — беззаботно ответил Джабир. — Это зависит от особенностей ситуации и нужд Комитета. Но вернемся к Ракке. Если бы полковник Зейд не опростоволосился, мне не пришлось бы больше ничего придумывать. Но раз уж так вышло, я попробовал прислать посланца-харби с копией кольца Рауди. Но этот безмозглый кретин харби не придумал ничего лучшего, как приехать на своей лучшей шавафской лошади, которая никак не могла прибыть из Омана. Бен Алима узнал лошадь. Собственно, он немного ошибся, решив, что она принадлежит иракскому клану Рубаи. Эта ошибка уберегла вас от массы неприятностей, Дэйн, но мне пришлось пойти на крайние меры.
Я обратился за помощью к саудовцам. И, чтобы подстраховаться на всякий случай, позвонил еще и Хакиму. Я тогда не был ни Сулейманом, ни Джабиром. Я назвал другое имя и пообещал доставить вас в порт Шакик в Катаре.
— Как вы рассчитывали это провернуть? — поинтересовался Дэйн.
— Собственно, я не думал, что дойдет до этого. Я рассчитывал, что саудовцы вас перехватят либо мне придется все сделать самому. Но с саудовцами ничего не вышло, а мне жутко не повезло — я заболел. Тем не менее, даже больному, мне удалось довольно быстро уговорить капитана Маджида открыть кингстоны кутийи в паре миль от Шакика.
Джабир мрачно улыбнулся.
— Но и тут вмешался какой-то злой рок. По политическим соображениям Хаким вас освободил. Этого никак нельзя было предугадать. Конечно, лучше всего было бы, если б я мог сам с вами разделаться.