— Скала тоже когда-нибудь прикончится… А потом новая скала получится. И новые люди, и новые утки… И собаки…
— И земляные червяки! — весело подхватила Таня. — Ты скоро, Сенька, кончишь перечислять? Так можно до вечера: и бабочки, и крокодилы, и львы, и улитки!
Люба, Саша и Таня стали смеяться. Сенька сидел со всегдашним сонным выражением, словно и не он только что ораторствовал.
Солнце светило так ярко, вода блестела. Света смотрела на белые пятна, колыхавшиеся на озере, и думала:
«В самом деле, пока их не съели, пусть живут счастливо!»
ЕСТЬ ЛИ ВОРЫ?
Всем надоело без толку обшаривать кусты, заглядывать в ямы, лазить в зарослях осоки. И никто этого уже не делал. Только одна Таня продолжала упорно заниматься поисками пропавших утят. Настойчивость Тани изрядно измучила Свету. Часами Таня бродила вдоль озера, лазила по обрывам, кликала потеряшек и при этом обжигалась о крапиву, обдиралась о сучки. А Света тащилась следом. Сказать по правде, найти утят она уже потеряла надежду: ведь они с Таней двадцать раз проходили по одним и тем же местам. Но как могла Света бросить свою расстроенную подружку?
На третий день, примерно, после разговора о конце утиной, крокодильей, бабочкиной и Витиной жизни Света сидела на бугорке недалеко от утятника и с жалостью прислушивалась к Таниному голосу, доносившемуся из-под обрыва. Таня обшаривала осоку. Каждые три — четыре минуты слышался её терпеливый зов:
— Уть-уть! Уть-уть!
Света огляделась. До чего же кругом хорошо! Тихо-тихо. Небо, огромное-огромное, жёлто-оранжевое от заходящего за лесом солнца, отражается в озёрной глади…
Стало смеркаться. Утиная стая на выгуле уже не так ярко белеет. Уже и вечерняя смена ушла домой: сторожиха тётя Анисья где-то ходит, одна на весь утиный лагерь. Ни души вокруг. В тишине Танин голос время от времени звенит? «Уть-уть! Уть-уть!» Когда же она домой отправится? Без неё Света уйти не может, а пора. Ох, будет её бабушка ругать!
Глядит Света с холмика на белёсые пятна, усеивающие землю, и думает: а вдруг бы вместо утят здесь белые зайчики оказались. Вот поскакали бы через загородки! Загородки-то невысокие. Это утки через них не перелетят, тем более, у полуторамесячных утят ещё и крыльев настоящих нет. А зайчики так и попрыгали бы врассыпную!
Только она такую картину, как зайчики через изгородь скачут, себе представила, как вдруг белый комок-утёнок вверх взвился. Что такое? Батюшки! Ведь утёнок не зайчик! А тут и второй в воздух взмыл. Шея вытянулась, ноги болтаются, будто кто схватил утёнка за шею. В один миг промелькнули два белых комочка в воздухе.
Света глаза таращит. Нет, неподвижны на земле белые пятна: спят утята. Погода стояла хорошая, их и на ночь в загоны не загоняли. Протёрла Света глаза. Да ничего больше нет: никто не скачет. Вот странность! Померещилось, видно. Размечталась она в сумерках о зайчиках, вот и показалось.
Подошла грустная Таня:
— Пойдём домой. Видно, и правда, искать больше не стоит. Ну, куда они делись? Лиса если утащила, так хоть бы пёрышко где валялось…
Ничего Света не сказала Тане про скачущих зайчиков-утят. Наверно, ей просто показалось. Зачем про всякую чепуху рассказывать?
А наутро предыдущая смена, семиклассники, встретила Глашино звено криком:
— Ещё двух утят нет! Наверно, это у вас потерялись! Вы смотрите плохо. Дырок нигде нет, а двух утят не хватает. В контрольной группе!
— А ты, девочка, чего такая красная? — спросил Свету один семиклассник.
Света молчала, глядя в землю.
— Да что ты пристал? — накинулась на семиклассника Таня. — Вы так напали, что просто напугаться можно! Света ведь из Ленинграда; у них пионеры, наверно, вежливые.
«Не всегда-то наши пионеры вежливые», — мельком подумала Света. Но неужели ей вчера не показалось, что утята взвились в воздух? Неужели и правда чья-то рука высунулась из кустов и похватала утят? Но Таня говорит, что нет в деревне воров. А Таня всегда говорит правду. Но ведь утащить могут только воры… Совсем Света запуталась в своих мыслях.
Помогая Сеньке мыть поилки, она всё о том же думала: показалось ей или нет?
— Ты воду на ноги себе льёшь, — сказал Сенька. — Со мной-то часто случается, а ты вроде аккуратная. Дык что ж теперь? Таня-то?
— А что Таня?
— Этих утят тоже будет без конца искать?
— Не знаю.
— Прямо её жалко. Вчера я тут у выгула проходил, слышу, зовёт. Значит, ищет.
Света насторожилась:
— Ты вчера возле выгула проходил? Когда? Я ведь тоже недалеко сидела. Таню ждала.
— Да уж в сумерках. Я тебя не заметил, я вон там проходил. — И показал Сенька на то самое место изгороди, где Света видела, как утята в воздух взлетели.
С разинутым ртом девочка смотрела на Сеньку. Потом спросила чуть слышно:
— А… ты проходил… ничего такого… не видел?
— Дык чего ж я мог видеть? Кусты, уток на участке…
И почудилось Свете, что Сенька глаза отводит. У неё даже горло сжалось от испуга. Но нет, не может быть, чтобы Сенька утят уворовал! Но ведь он был в этом самом месте…
Проходившая мимо Глаша подбежала к Свете:
— Ты что так побледнела?
— Голова заболела почему-то…
Глаша взяла Свету под руку, отвела в тень под навес:
— Посиди в холодочке. Может, тебе, и правда, вредно работать? Бабушка твоя, говорят, возражала. Иди домой!
— Ничуть мне не вредно. Всё прошло! Ты, Глашенька, только, пожалуйста, моей бабушке не говори, что у меня на секунду голова заболела.
— Ну, смотри! Я пойду, мне некогда. Кликни в случае, если нехорошо станет, Таню, ребят. Посиди, не работай!
Сидит Света в холодке и о Сеньке думает. Всё, что слышала о нём, вспоминает. Живёт Дыдык плохо. Гораздо хуже, чем другие ребята. Отца у Сеньки нет, мать работает на свиноферме. Вообще свинарки зарабатывают хорошо. Но мать у Дыдыка не настоящая свинарка, а просто так: то навоз сгребает, то корм подвозит… И потом, она, говорят, пьёт водку, пропивает зарплату. Сенька у неё не только грязный, а часто даже голодный ходит.
Свете вспомнился один случай. Как-то днём в воскресенье она, Сенька и Таня сидели у Фёдоровых в палисаднике. Вышла Танина мать и всех троих позвала обедать. Света стала отказываться: «Меня бабушка ждёт с обедом. Мне сейчас не хочется. Спасибо». Сенька тоже пробормотал «спасибо» и шагнул к калитке. Таня ухватила его за рукав и топнула ногой: «Идите сейчас же!» Прикрикнула она шутливым тоном, но за Сенькиной спиной строго и как-то по-особенному посмотрела Свете в глаза. Удивлённая Света послушно пошла в избу. За ней и Сенька пошёл. А за столом она заметила, с каким аппетитом, за обе щёки уплетает Дыдык борщ, и вдруг поняла, что Таня и её мать непременно хотели накормить Сеньку, а одному, без Светы, ему было бы неудобно сесть за стол; и ей стало стыдно, что она, такая недогадливая, перечила Тане…
Утащить утят, чтобы их съесть, — этого Сенька не сделает, а вот продать… и на эти деньги что-нибудь купить… И не обязательно из еды, а у него штаны совсем истрёпанные… Разыгралась у Светы фантазия. Чем дальше, тем больше всякое в голову лезет.
А тут, как нарочно, Сенька к ней подошёл:
— Прошла у тебя голова? Странно, ты ведь в шляпе соломенной, она хорошо защищает от солнца. Завтра я на утятник не приду, мне надо на базар, мать посылает…
У Светы заколотилось сердце. Наверно, мать-пьяница заставила Сеньку стащить утят, чтобы продать на базаре!
Опустила Света голову, взглянуть на Сеньку боится. Нет, совсем не известно, есть ли в Дымове воры!
НИНА СЕРГЕЕВА
Света поражалась своей недогадливости.
Сколько раз она видела издали, на самом большом участке летнего утиного лагеря, тоненькую белокурую девушку. Да каждый день видела. Совсем молоденькая девушка. Под белым платочком прилажен у неё над лбом бумажный навесик-козырёк от солнца. Расхаживает она в цветном сарафанчике среди огромной белой утиной стаи. Издали кажется, что под ногами у девушки пласты снега. На этом дальнем, «взрослом», участке и другие люди появлялись: девушки, женщины, возчик дядя Кузьма. Тоненькую белокурую девушку Света только из-за бумажного козырька и приметила.
Много раз она слышала от Тани, от других ребят, от Глаши про Нину Сергееву, лучшую утятницу совхоза. Каких успехов в работе она добилась, как ездила на всякие совещания в область, в Ленинград. Даже в Москву — на всесоюзное совещание — её посылали за отличную работу. Не раз собиралась Света попросить Таню, чтобы та показала ей знаменитую Нину Сергееву. Да всё как-то не до того было…
А вышло вот что.
Глашу кто-то позвал с участка. Вернулась она и говорит:
— Нине Сергеевой новую партию уток привезли. Большую машину. Надо помочь разгрузить. Пойди хоть ты, Таня.
— Со Светой! — заявила Таня.
— Хорошо. Ступайте вдвоём.
Девочки вышли за калитку, пробежали позади утиных загонов и подошли к воротцам дальнего большого выгула.
Невдалеке от входа на участок стоит грузовик с откинутым бортом. На грузовике, плотными рядами, один на другом, ящики из досочек. Досочки не сплошь приколочены, а с промежутками. В верхних ящиках из этих промежутков торчат утиные головы. Будто белые цветки покачиваются над ящиками.
Молодой парень, стоя в кузове грузовика, у одного ящика планки раздвинул и уток оттуда вынимает. А возле машины белокурая девушка стоит, та самая, которую Света не раз видела с козырьком из газетной бумаги. Девушка утку за уткой из рук парня принимает и пускает на землю. Лицо сосредоточенное, считает она вполголоса:
— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…
— Я тоже подавать буду! — В один миг Таня вскочила на колесо, вскарабкалась в машину, примостилась сбоку, у ящиков. — Света, я тебе подавать буду. Только ты считай! Возьмёшь утёнка, пустишь — раз! Второго возьмёшь — два! Поняла? Протягивай руки.
С протянутыми вверх руками Света поскорее встала возле машины. А сердце у неё колотится. Совсем недавно она решилась в первый раз взять утёнка за шею, как полагается, а не просто за бока, в обе руки. И когда схватила утёнка в первый раз за шею, тут же и выпустила. Оказывается, горло утиное очень подвижное, бьётся оно под пальцами, вырывается — и от этого как-то страшно. Ещё оттого так сильно вертится шея утячья между пальцами, что через горло крик утёнка прокатывается, наружу рвётся. Ведь схвати утёнка — он непременно заорёт.