Глава 22. Похороненный заживо
Майский день понемногу угасал, на подмосковные леса опускались сумерки, по Рублево-Успенскому шоссе от Москвы мчалась серебристая «Тойота». На двадцать втором километре, сбросив скорость, повернула в сторону поселка Соколиная Гора, где, миновав несколько помпезных особняков с высокими оградами, остановилась у ворот дальнего. Коротко просигналила (они открылись), въехала во двор и стала.
Из салона вышел невысокий, лет тридцати, человек в джинсовом костюме, его встретил охранник и сопроводил в дом. Там ждал второй, вместе с которым поднялись по мраморным ступеням на второй этаж, прошли анфиладой комнат, и страж молча отворил створку двери последней. Когда незнакомец вошел — прикрыл и отошел в сторону.
— Ну чего встал? Проходи, — сказали приехавшему. В просторной комнате с лепниной на потолке, картинами известных мастеров на стенах и антикварной мебелью за круглым столом в глубине сидели трое. В центре Дед Хасан, по бокам Могила и Колючий. Перед ними стояла открытая бутылка «Мартеля», три фужера и золотился нарезанный лимон.
Гость сделал несколько шагов вперед, присев в кресло напротив. Был он известным журналистом, освещая громкие дела и судебные процессы, а еще давно работал на братков, поставляя тем различную информацию.
— Рассказывай, — тяжело уставился Колючий на писаку.
— К сожалению, прессу, как и в прошлый раз, на процесс не пустили. Но мне удалось выяснить: главным свидетелем там был некий Шкель. Его показания легли в основу оправдательного приговора.
— Скурвился Оса, — сказал Могила, покосившись на Хасана. Тот кивнул, невозмутимо перебирая четки.
— У тебя все? — пробурчал Колючий.
— Все.
Возникла длинная пауза.
— Значит, так, — щелкнул очередным зерном Дед Хасан. — Сегодня же засылаем в тюрьму ксиву, чтобы Осу поставили на ножи. А ты, — поднял веки на журналиста, — через день об этом напишешь.
Могила по полировке стола толкнул ему пачку долларов, тот ее поймал, сунул в карман и, довольный собой, вышел.
— Ну, что будем решать? — злобно спросил Колючий. — Я ж предлагал этого мента грохнуть. А вы — «лучше сплетем лапти». Ну и сплели, на смех курам.
— Ладно, не бери в голову, — набулькал себе коньяка Могила. — Теперь можно и грохнуть, а, Дед Хасан? — Выпил, зажевав лимоном.
— Теперь нужно, — значительно изрек тот. — А то менты совсем берега потеряют. Давай, вызывай Доку. Он начинал, пускай и заканчивает.
Могила достал из кармана мобильник, запищал кнопками.
Спустя час, когда законники играли в терц[20], приехал Дока.
— Вечер в хату, — уселся в кресло напротив, налил в пустой фужер коньяка и высосал. — Чего звали?
— Ты помнишь мента, которому в прошлом году зарядил квартиру? — отложил карты в сторону Могила.
— Который чекист? А как же! Ему впаяли семь лет. Мои пацаны хорошо сработали, — довольно загоготал.
— Уже на свободе, гад, — отложил свои карты Колючий.
— Это как? — выпучил глаза Дока.
— Свои отмазали.
— Ну что за страна, — сокрушенно вздохнул тот. — Кругом сплошной беспредел. Никакого закона.
— Придется все поправить, Рома, — собрав колоду, перетасовал ее Дед Хасан.
— В смысле?
— Отловить этого мента. И сделать это завтра, пока у него расслабуха. Ну а потом кончить, чтоб другим было неповадно.
— Усек, — кивнул Дока. — Все будет на мази. Ну, так я поехал?
— Давай. Удачи.
…Алексей провел выходные у Альбы. Остаток субботы они любили друг друга, а в воскресенье отправились в «Ленком» на «Юнону и Авось», после чего поужинали в ресторане Останкинской телебашни. В одиннадцать вечера он завез подругу домой, и пара распрощалась, договорившись о новой встрече. Когда въехал во двор своего дома, тот спал, отсвечивая под луной окнами. Тихо прокатил к своему гаражному боксу, выйдя из машины, стал отпирать ворота. Замок почему-то барахлил, наклонился ниже.
В следующий миг на затылок обрушился удар, взмахнув руками, повалился навзничь.
— Тяжелый, падла. — Зашуршал гравий, потом где-то хлопнули дверцы, со двора выехал джип с погашенными фарами.
Очнулся Орлов в каком-то подвале, сидящим на полу и пристегнутый за правую руку к батарее. Потряс головой (там немного прояснилось), огляделся. Подвал был капитальный, с выложенными метлахской плиткой стенами и полками вдоль них, на которых стояли коробки с коньяком и винами. На потолке жужжали два плафона, в торце темнела дверь, рядом, на львиных лапах, садовая скамейка.
Свободной рукой Алексей пощупал темя и зашипел от боли. За дверью послышались шаги, провернулся ключ, она открылась. Внутрь поочередно вошли два амбала, став по сторонам, за ними Дед Хасан, Могила и Колючий. Уселись на скамейку.
— Ну, здравствуй, Орлов, — прищурился старый вор. — Вот мы и встретились.
— Чего молчишь, гад? С тобой уважаемый человек базарит, — ощерился Колючий.
— Здравствуй, Дед Хасан, — ответил пленник.
— Ты знаешь, кто я?
— Знаю, как и остальных двоих. Вы бандиты.
— А ты дерзкий, — блеснул глазами Могила. — Не очкуешь?
— Это у вас очко играет. Если нет, снимите браслеты.
— Сними, — кивнул Дед Хасан одному из охранников. Тот молча выполнил. Орлов встал с пола и, прислонившись к стене, стал растирать запястья.
— А скажи мне, с каких это пор чекисты мочат воров? — спросил Могила. — Что, менты не справляются?
— Вместе быстрее приведем вас к знаменателю.
— А «Белая стрела» — это вы?
— Впервые слышу.
— Ну, на нет и суда нет, — опустил веки Дед Хасан. — Вова, огласи приговор нашего, поглядим, какой он смелый.
— За то, что мочил воров и увел общак, закопаем тебя живым, тварь, — хищно оскалился Колючий.
— Ну и как? — усмехнулся Могила.
У Орлова расширились глаза, в следующий миг, саданув ближайшего охранника в лоб, он с ревом пронесся к скамейке. Колючий отлетел в угол, Могила в другой, по полу рассыпался янтарь, началась свалка.
В полдень по затравеневшей дороге, переваливаясь на кочках, со стороны шоссе в лесной заказник въехал внедорожник и остановился на опушке. Хлопнули дверцы, вышли четверо, открыли багажник. Извлекли оттуда некрашеный деревянный гроб, две штыковые лопаты, сопя, утащили в березняк.
Там, на небольшой полянке, усыпанной желтыми одуванчиками, работая поочередно, вырыли глубиной в полтора метра яму. Молча опустили туда гроб, закидали комьями земли.
— Одним ментом меньше, — харкнул на могилу Дока. — Погнали, братва.
Забросив лопаты в кусты, вернулись к автомобилю, снова хлопнули дверцы, заурчал двигатель, развернувшись, тронулись обратно.
Глава 23. Воскрешение
— Что делают, нечестивцы! — перекрестился лесник Егорыч и шепнул тихо ворчащей овчарке: — Нишкни.
Оба наблюдали из ельника на пригорке за тем, что вершилось ниже. Леснику было за пятьдесят, он воевал на Даманском, потом ловил тигров в Приморье и мало чего боялся. На поляне явно были бандиты, а вот кого хоронили, вопрос.
Когда шум мотора стих, Егорыч достал из полевой сумки блокнот с ручкой, записал номер джипа, сунул обратно. Поправив на плече двустволку, вместе с овчаркой спустился к могиле. Подойдя вплотную, различил глухие звуки, шедшие из-под бурых комьев, а собака вздыбила загривок.
— Живого закопали, — ахнул старик и бросился в кусты искать лопату. Нашел, поспешил обратно, сняв ружье с сумкой, принялся отбрасывать землю.
— Бой, помогай!
Овчарка заработала лапами. Когда обнажилась часть крышки, с трудом ее поднял и выпихнул на край ямы. Внутри с посиневшим, окровавленным лицом взахлеб дышал человек. Дрожащими руками Егорыч снял с пояса флягу, отвинтил колпачок и сунул горлышко ему в губы.
— Буль-буль-буль, — заходил на шее кадык.
— Ну, вот и добро, — вернул флягу на место. — Полежи чуток.
Выбрался наверх, достав из сумки рацию, надавив кнопку, забубнил:
— Кордон, кордон.
— Слушаю, Егорыч, — ответил сквозь эфирный треск далекий голос.
— Витька, давай в седло и быстро к Лисьей горке. Нужна помощь.
— Еду, — пробилось сквозь эфир.
Сунув рацию в карман, егерь с трудом вытащил Орлова из гроба, оттянул в сторону и прислонил спиной к замшелому пню.
— Где я? — открыл тот подбитые глаза.
— В Дороховском заказнике. Щас поедем на кордон, приведем тебя в порядок.
Словно в подтверждение его слов издалека донесся чуть слышный стрекот (Бой насторожил уши), потом усилился, и на поляну въехал «Урал» с коляской.
— Ни фига себе! — сказал худощавый подросток, остановив его у могилы и сойдя наземь. — Дед, это кто?
— Не видишь? Живой покойник. Давай, грузим в мотоцикл.
Они помогли Орлову встать, довели до машины и осторожно усадили в коляску. Расселись сами, Витька, выжав сцепление, тронул с места. За ними рысцой потрусил Бой.
Кордон находился в нескольких километрах к северу, за неширокой мелкой речкой с песчаным дном, и состоял из рубленого пятистенка, колодца рядом с ним, длинного сарая напротив и баней на задах, окруженных прибитыми к столбам жердями. Въехали на зеленый двор, остановились у крыльца, и Алексей проковылял в дом, где был уложен на койку в одной из комнат.
— Витька, нагрей воды, — бросил Егорыч. Пока тот возился на кухне, помог Орлову стащить остатки рубашки, ощупал в кровоподтеках и синяках тело, а потом сказал:
— Ребра целы. Попарим в баньке, и будешь как новый.
— Готово, дед, — вошел в комнату Витька с жестяным тазом в руках и вафельным полотенцем на плече. Макая полотенце в воду, лесник вытер запекшуюся кровь у спасенного на лице, потрогав пальцами распухший нос: тоже целый.
А когда парень унес таз с полотенцем, потянулся к висящему на стене казенному телефону:
— Щас позвоню участковому, пускай заедет.
— Ему не надо, — скрипнула койка.
— Это почему? Ты бандит?
— Нет, полковник ФСБ. Звони в Москву по номеру 224-15-14.