– Младший сержант Пиотровский Станислав Стефанович, 1917 года рождения, уроженец города Волчин, призван по воинской повинности в весной 1940 года Высоко-Литовским военкоматом. Прошел обучение в военном центре Обузь Лесна. Оттуда его распределили в 49-ю. Неженат, гражданская профессия – искусствовед. Отец поляк, мать немка, братьев и сестер не имеет.
Под тюфяком койки нашли личное письмо из Сморгони. Писала, судя по всему, бывшая одноклассница, с которой Пиотровский флиртовал еще в последнем классе гимназии, а потом оба разъехались по разным городам. На конверте был оставлен обратный адрес с именем – Гелена Которская. Хоть какая-то зацепка!
– Мои помощники будут работать в городе. А я смотаюсь в Сморгонь, поговорю с его пассией. Чует мое сердце, что он туда подался… Хотя, судя по всему, воробей тертый…
Первым делом перекрыли все дороги к границе и предупредили погранзаставы о возможном переходе вооруженного нарушителя. Сослуживцев Пиотровского, всю роту, подняли в ружье и отправили прочесывать южные кварталы Пущи.
Лейтенант Черкашин шагал в рядах своей цепи, вглядываясь, как и все, в непроглядную зелень чащи. А что, как пальнет с дуру или с испуга? Но узбеки и киргизы вели себя очень осторожно. Многие из них впервые видели настоящий лес, как впервые видели и многое другое, что украшало здешнюю землю.
Капитан госбезопасности Фанифатов взял с собой контр-разведчика 15-го стрелкового полка лейтенанта Хромова, отправился на служебной «эмке» в Сморгонь. По карте выходило 400 километров, ехать часов шесть. Фанифатов надеялся, что гимназическая подруга Пиотровского вольно или невольно наведет на след дезертира. Они выехали в полдень, миновали Лиду, а к вечеру уже въезжали в небольшой городок с высоким костелом и широкими торговыми рядами. Хата Которских стояла на окраине местечка против входа на польское кладбище – старый, но все еще крепкий, хорошо срубленный дом под добротной крышей из листового железа. Рыжий пес, гремя цепью, облаял нежданных гостей. На крыльцо вышел хозяин, видимо, отец беглеца, нестарый еще дядька в старых кавалерийских бриджах и в засаленном жилете поверх льняной рубахи. Он вгляделся в приезжих и, предчувствуя недоброе, провел их в хату.
Фанифатов прятал петлицы под дорожным плащом (в нем было безопаснее передвигаться по чужой земле, еще только вчера бывшей враждебным государством). Он вообще избегал «светить шпалами» в служебных поездках. Отец Пиотровского, Стефан Казимирович, хотел было прогнать из «залы» жену – худенькую женщину в фартуке, с весьма встревоженными глазами, но Фанифатов сделал знак – садитесь к столу все вместе.
– Может, молочка принести? – спросила мать. – Чи чай поставить?
– Чи чай! – усмехнулся Фанифатов. Надо было разрядить обстановку. Пока Анна Бенедиктовна ставила чайник, лейтенант Хромов достал из полевой сумки плитку шоколада. Она оказалась весьма кстати. Не дожидаясь чая, Фанифатов сразу перешел к делу:
– Стефан Казимирович, ваш сын совершил воинское преступление – сбежал из части. Ему грозят серьезные неприятности, если мы вовремя не вернем его в роту. Помогите нам найти его!
Пиотровский-старший изменился в лице.
– Дык как это? … Таки примерны хлопец завсегда был… Шо ён наробил такого?
– Ничего не наробил, просто незаконно оставил свою часть. А это подсудное дело. Если вовремя вернем, обойдемся без суда. Отсидит пару суток на «губе».
– Дык як жешь…
Жена рассердилась:
– Ну чего «задыкал»?! Надо ж Гриню знайти! До нас он не приде. Шо ему тут робить?! Ён хутчей до своей коханки прыйдзе!
– А коханка его где живет?
– Да в Крево. Тут километров двадцать от Сморгони. Крыся ее зовут. Крыся – Кристина по-нашему.
– Да, скорее всего, к ней он и пожалует… – задумчиво изрек Фанифатов. – Адрес ее есть?
– Адреса нема, да она на шаше каля замка живет. Там ее все знают. Она краму бакалейную держит. Сейчас, при новой власти, не знаю. А раньше батька ей свою краму, лавку, по-нашему, передал…
– Где живет? На шаше? – переспросил Фанифатов. – На какой шаше?
– Ну да. По-российски так шоссейка будет.
– Ясно! Спасибо за чай и за подсказку. А если он все-таки объявится – поговорите с ним, чтоб вернулся. Или знак дайте через участкового. Мы его предупредим.
– А добрачки! Ах, Гриня, Гриня, якой шкоды наробил!
Поговорив с местным «полициянтом», как назвала его Анна Бенедиктовна, то есть участковым милиционером, Фанифатов направил машину в Крево, благо ехать в это забытое Богом и людьми местечко было и в самом деле недалече. Некогда княжеская резиденция, а ныне заштатный городок с руинами разрушенного в Первую мировую крепостью, Крево производил тягостное впечатление. У Фанифатова на душе и без того было нелегко, и, прежде чем искать бакалейную лавку Крыси, он притормозил у корчмы, где купил бутылку местной «зубровки».
– Коко с соком, – пояснил он Хромову. – Примем на ночь от устатку и душевных смут. – Лейтенант охотно кивнул. – А где у вас тут бакалейная крама? – спросил Фанифатов у деда-продавца. – Закуси бы прикупить…
– Закуску лепш у нас узяць. Бо крама закрыта.
– Поздний час?
– Не. Хозяйка в Сибирь уехала.
– Понятно. Ну, тогда покажи, что у тебя за закусь.
Дед принес свежей редиски, подкопченное сало, хлеб и пучок зеленого лука. Денег не взял.
– Так берите! Гроши не треба. На здраве!
– Ну и тебе, батя, не хворать! Спасибо. А скажи нам, где здесь переночевать можно? Гостиница в местечке есть?
– Готеля няма. Але можна спынится в тым доме, дзе крама была. Там сястра хозяйки жыве. З ёй дамовицеся. Ее Стася зовут.
В машине провели короткое совещание.
– Заночуем в Крево, – сказал Фанифатов. – На ночь глядя в Высокое не поедем. Места тут веселые…
– Это точно! Если Пиотровский двинул в эти края, как раз завтра к утру и появится.
– Не появится. Делать ему здесь нечего. Крыся уехала. Да и вряд ли бы он здесь появился. Слишком много знакомых. Полагаю, он к аковцам ушел. Потому и винтовку взял.
– Ну, тогда пропадай моя телега…
– Его телега… Плохо кончит. Поедем посмотрим, где краля его жила.
Бакалейная лавка приметно стояла у главного входа в разрушенную крепость. На ней и вывеска еще осталась с польской надписью: «Artykuły spożywcze i kolonialne». Лавка размещалась в первом этаже, сложенном из добротного кирпича, а деревянный второй этаж предназначался для жилья.
Дверь открыла сердитая немолодая женщина – Стася, старшая сестра «коханки» Пиотровского.
Без лишних слов она показала комнату для гостей: две кровати, разделенные комодом. На стене икона Ченстоховской Божией Матери с букетиком сухих цветов. На окнах шторы из тяжелого темно-коричневого плюша, и такие же портьеры прикрывали двери. Заметив, что Хромов достал пакет со снедью, она пригласила постояльцев на кухню – там был обеденный стол и горячий самовар.
Несмотря на строгий вид, Стася не отказалась от предложенной рюмки зубровки. Повеселела, подобрела.
– Слышал, что у вас была очень красивая сестра, – осторожно начал разговор Фанифатов.
– Что красивая, то да. Але ж дура дурой!
И тут Стася – уже под третью рюмочку – поведала про неудачный роман с Гжегожем (Григорием), который, несмотря на шляхетские ухаживания, оставил ее беременной. А ведь Стася предупреждала сестру не заходить в отношениях с этим «байстрюком» слишком далеко. Не послушалась – зашла. Точнее, залетела. И пришлось делать аборт. А «байстрюк» сбежал служить в Красную Армию.
Из всего сказанного Фанифатов сделал вывод, что сюда Пиотровский не сунется – куда-куда, но только не в Крево.
– А где сейчас Крыся?
– Последнее письмо я получила от нее из города Павлограда. Это в Казахстане.
– Она приедет в гости?
– Не знаю. Может быть. Когда-нибудь.
О самом Гжегоже Стася знала мало. Но сообщила, что службу в польской армии Пиотровский проходил в Лиде, где-то на военном аэродроме. «Хвосты самолетам заносил», – презрительно отметила она.
«А ведь убежище беглец мог найти себе и в Лиде, – подумалось Фанифатову, – у бывших сослуживцев. Почему нет?»
На обратном пути они ехали через Лиду, и Фанифатов решил задержаться в этом городке. Лида чем-то напоминала местечко Крево – руинами замка, старыми липами, фасадами каменных домиков с мелкими оконцами. В целом же это был довольно большой городок да еще с железнодорожным вокзалом. Первым делом капитан госбезопасности направился к своим коллегам, местным «территориалам». В лидском НКВД он попросил навести справки о бывших польских военных, кто служил на местном аэродроме. Таковых почти не оказалось. Фанифатов уже хотел возвращаться к «эмке», возле которой прогуливался и покуривал лейтенант Хромов. Но замначальника, который ворошил бумажные дела, открыл невзрачную тощую папку.
– Вот есть один такой. Мирослав Гнедынский. Капрал Войска польского. Служил техником на лидском аэродроме. Сейчас работает в гараже железнодорожного узла. Находится под наблюдением – подозревается в связях с Армией Крайовой.
– Где живет?
– Улица Вызволення, дом десять. Частный дом с приусадебным участком. Женат. Сыну пять лет.
– Фотография есть?
– Только на групповом снимке.
На фото, сделанном на самолетной стоянке на фоне бомбардировщика «Лось», стояли и сидели семеро солдат аэродромной службы.
– Вот крестиком помечен наш фигурант.
Рядом с Гнедынским стоял и Пиотровский в погонах подхорунжего. Друзья? Или случайно рядом встали? На обороте фото помечено простым карандашом: «Лида. 21 августа 1939 г.»
Поблагодарив коллег, Фанифатов отправился к машине. Хромов уже присмотрел ближайшую харчевню. Зашли в небольшую кофейню, заказали фляки и драники – время обеденное, не худо бы и подкрепиться. За трапезой Фанифатов рассказал все, что узнал в райотделе НКВД.
– Немного, – заметил лейтенант. – Но веревочка вьется. Надо бы с этим Гнедовским
– Гнедынским.
– С ним бы потолковать. Может, на след наведет?