– Не надо с ним толковать. Он под наблюдением у территориалов. Это во-первых. Во-вторых, вряд ли Пиотровский попрется с винтовкой в Лиду – за триста километров.
– Винтовку мог и в лесу припрятать.
– Мог бы. Но делать ему здесь нечего.
– Приятель мог бы по старой дружбе на работу в гараж пристроить. Там же и ночлег. Человеку на первых порах надо где-то притулиться.
Фанифатов допил вишневый компот залпом, будто портвейн. Промокнул губы салфеткой.
– Полагаю, что он к аковцам подался. В Пущу. Это рядом. Так проще… Поехали домой. Может, результаты есть от прочесывания леса.
Но рота капитана Зерновицына, добросовестно прочесавшая десять гектаров, вернулась ни с чем. Никаких аковских схронов, никаких следов Пиотровского не нашли, если не считать трех задержанных браконьеров, вывозивших лес на стройку дома.
Тяжело вздохнув, капитан Фанифатов сел писать донесение начальнику Особого отдела 4-й армии.
Глава одиннадцатая. Царский подарок
Генерал Зыбин доверил выбирать подарочных скакунов командиру кавполка, а сам он, владея искусством каллиграфии, написал старославянским шрифтом юбилейное поздравление комдиву Васильцову.
Командир полка долго выбирал коней, но все же выбрал: это были караковый мерин Шеремет и великолепных статей игреневый ахалтекинец по кличке Овал.
– Сдашь под расписку – и сразу домой, – наставлял он старшину. – На все про все, полагаю, трое суток хватит. Харч возьмешь сухпайком. А в Высоком тебя и накормят, и спать положат. В общем, не обидят.
Задание было несложным и даже приятным, если не считать разлуки с Альбиной. В неблизкий путь Незнамов выехал с раннего утра, не дожидаясь, когда полковые повара сварят кашу на завтрак. Внимательно изучил карту: сначала до местечка Порозово, а оттуда по лесной дороге через Беловежскую Пущу до Высоко-Литовска… Сидел он на своем любимом Драчуне, а за ним шли в поводу Шеремет и Овал. И было это так привольно, и солнце играло на золотых переборах сосновых стволов, как на гуслях, и ближняя кукушка так щедро сулила ему многая лета, что Незнамов даже запел от восторга чувств:
Эх, при лужку, при лужке
Да при широком поле
В незнакомом табуне
Конь гулял на воле.
Коням эта песня нравилась, и они одобрительно прядали ушами.
Так, под песни и беседы с Драчуном, под приятные думы об Альбине, старшина Незнамов миновал тихое местечко и вскоре вступил на лесную колею, ведущую к границе, в Волчин и Высоко-Литовск. Не проехал он и трех километров, как на просеку вышел человек в стеганой куртке, с винтовкой за спиной. На голове – пятнисто-зеленое кепи с длинным козырьком… Лесник?
И за ним и второй вышел. А сзади – третий. Парни все крепкие и молодые. Один с бородкой, остальные бритые, но с отросшими волосами. И все с оружием. У Незнамова заныло сердце.
– Стой! – приказал тот, что с бородкой, и снял с плеча винтовку.
Незнамов понял, что вытащить свой пистолет из кобуры он уже не успеет. Кто такие? Аковцы?
– Куда едешь? – спросил один из них по-русски.
– Далеко.
– Слезай. Поговорим.
Старшина спрыгнул с седла, держа коня под уздцы.
– Документы?
– А ты кто такой, чтобы документы спрашивать?
– Я лесной патруль. И не вздумай чудить.
Третий бесшумно подошел сзади и наложил лапу на кобуру. Кони тревожно переминались с ноги на ногу. Драчун косил лиловым глазом.
Его увели вместе с конями в сторону от главной просеки и повели под конвоем по узкой, едва протоптанной тропе.
«Придурок! – клял себя Незнамов. – Расслабился. Конь гулял на воле. «Как поймают, так взнуздают…» Уже захомутали. Аковцы это, больше некому. Грохнут сейчас…» Ему стало очень жалко себя и коней тоже – попадут в бандитские руки. А то и на мясо забьют… Ах, как сплоховал! Надо было напарника взять…
Пока старшина терзался, тропа вывела их к покосившейся лесной избушке, к старой, крытой щербатой дранкой клуне. Из клуни вышли пятеро боевиков в разнорядных одеждах – в пиджаках, гимнастерках, уланских мундирах и просто в хлопских серяках. Столь же разнообразно были покрыты их головы – кепки, пилотки, угловатые фуражки, один даже красовался в тирольской охотничьей шляпе с перышками. Именно он, в тирольке, первым подошел к спешившейся кавалькаде и выслушал доклад «лесного патруля».
– Обыскали? Хорошо проверили? – спросил сумрачный вожак. Его костистое лицо было обтянуто нездоровой бледной кожей, и Незнамов назвал его про себя Кощеем Бессмертным. Именно так должен был выглядеть сказочный герой, которым пугала его в детстве бабушка.
«Кощей», заполучив отобранный у пленника пистолет и изъятый из полевой сумки пакет, удалился в клуню. Все остальные закурили, переговариваясь о своих делах, поглядывая на коней.
– Добрые коники, – похвалил добычу «лесной патруль».
– Дайте закурить, хлопцы! – попросил старшина, втягивая пахучий сигаретный дымок.
– Твои папиросы остались в Москве, – хмыкнул хлопец с бородкой. Стоявшие рядом аковцы засмеялись.
Кощей вернулся через четверть часа. С трудом подбирая русские слова, он объяснил пленнику свой план.
– Жить хочешь – сделаешь так, как я скажу. А нет, так будешь лежать вон в той яме, – кивнул он на овражек, густо заросший бересклетом.
– Жена есть? – спросил Кощей.
– Нет.
– А коханка, невеста?
– Невеста есть.
– Вернись к ней, если любишь ее. Вернись! И ты вернешься, если доведешь моих хлопцев до Выско-Литовска. Твоя задача осталась прежней – передать коней полковнику. А все остальное сделают мои люди. Захочешь – придешь с ними сюда. Буду считать, что ты наш человек. Не хочешь к нам, вернешься в Волковыск, к невесте своей.
Незнамов понял его замысел. Они втроем въезжают в местечко. Командир дивизии выходит со своими штабными принимать подарки. А эти двое, которые будут с ним, положат их из автоматов, не слезая с коней… Еще и по нему секанут. Чтоб место схрона не выдал. Непременно секанут! Ловко придумано!
– Ловко придумано, – повторил он вслух.
– Учись, скубент! – усмехнулся Кощей. – Ну, так что? Поедешь в Высокое?
Незнамов ответил не сразу. Подумал, прикинул, смекнул…
– Поеду… А на свадьбу дадите?
– Дадим. Но только в злотых. Рубли нам самим нужны… По рукам?! Добре, пане добродие, добре! Ну, тогда по коням! С Божьим благословеньствем!
И все трое оседлали коней. Аковцы были в плащ-накидках, которые скрывали их разнородную одежду. В этих брезентовых плащах и советских пилотках, с русскими автоматами за плечами, они очень походили на красноармейцев. И видимо, на то и расчет был: подобраться к штабу поближе под прикрытием старшины. А там пару очередей по вышедшему комдиву и его людям – и галопом обратно, в лес, в Пущу. Расчет на то, то не успеют опомниться, послать конную погоню – дивизия ведь пехотная. Замысел был ясен, как дважды два, и Незнамов давно все понял. Но как быть ему? В любом случае его тоже пристрелят: либо аковцы (чтобы не вывел на клуню), либо свои же (по незнанию). Он размышлял об этом под мерные шаги коня, и каждый из них приближал развязку…
А июньский лес расцветал птичьими голосами. Над каждой кроной вспухала еще одна – сотканная из заливистого птичьего щебета.
Глава двенадцатая. Старшина Кукура
Полковой комиссар Потапов хорошо знал жизнь РККА. Случалось ему быть и строевым командиром – батальон на КВЖД в атаку водил. Прошел и штабные коридоры, и академические аудитории. Знал, как никто, все нюансы и казусы армейской службы. И потому к делу подготовки концерта художественной самодеятельности дивизии по случаю Первомая отнесся не менее серьезно, чем к показным тактическим учениям. По себе знал, как важно, чтобы московская комиссия, взыскательная и неумолимая, балованная и неуязвимая в силу своей столичной удаленности от округа, вдруг расслабилась после строгих разборок, умилилась, заулыбалась. Именно такой эффект должны были создать дивизионно-полковые артисты – певцы, танцоры, музыканты. Ну и, конечно же, дивизионный женсостав – связистки, санитарки, машинистки, переодетые в русские народные платья с кокошниками или же не очень обремененные одеждами в лихих, зажигательных танцах. Знал Потапов, что создать такое умиротворяющее зрелище непросто, нужны специалисты, и людей этой редкой профессии в 49-й дивизии, увы, не было. Но такой человек был у соседей, в 25-й танковой дивизии, которая стояла в Бельске. Старшина Петр Кукура мало того, что виртуозно играл на баяне, был еще прирожденным режиссером-организатором народного искусства. Полковой комиссар Потапов давно приглядывался к нему и не раз пробовал сманить старшину в свою дивизию, обещая и должность повыше и оклад погуще. Но Кукура хранил верность танковым войскам. Тогда Потапов изменил тактику – пошел на поклон к коллеге – комиссару 25-й танковой, земляку Ивану Матвееву.
– Дам тебе за него отличного повара! – соблазнял друга Потапов. – Готовит, как в ресторане!
– У нас тоже повар неплохой, – отнекивался Матвеев.
И кого только не предлагал Потапов для кадрового обмена, ничего на Матвеева не действовало: – Кукуру не отдам, – стоял он на своем. – Такие спецы самому нужны.
Поладили на том, что старшину-затейника Матвеев прикомандирует на три месяца к штабу 49-й дивизии в обмен на такое же прикомандирование к 25-й танковой врача-дантиста высшей категории – старшего военфельд-шера Кураеву. Комдив Васильцов эту сделку утвердил, так в Высоко-Литовске появился статный старшина с танковыми эмблемами на петлицах и футляром-чемоданом, в котором покоился великолепный хроматический баян.
Он немало повеселил и посмешил закоренелых штабных службистов фирменной песней, можно сказать, гимном 25-й танковой дивизии:
Ты хороша, как корпус танка,
Как башня, грудь твоя полна,
Как вал коленчатый, проворна,
Как пушка, грозна и стройна.
Твои глаза, как фары, светят,