– Командир дивизии полковник Васильцов, – шутливо взял под козырек Константин Федорович.
– Старший геодезист изыскательской группы Княженика Мезенцева, – ответила женщина весьма серьезно. – Готовлю данные для строительства.
– Считайте, что я ваш главный заказчик, – усмехнулся Васильцов. – Сколько времени понадобится вам, чтобы закончить работу?
– Лично мне не так уж и много, – в свою очередь улыбнулась женщина. – Надеюсь, за неделю выполню весь фронт геодезических работ.
– Откуда вы к нам приехали?
– Из Ленинграда.
Васильцов несказанно обрадовался:
– Из Ленинграда! Землячка! Где вы живете в Питере?
– Почти в центре, на Каляева. Рядом с «египетским домом», если представляете.
– Еще как представляю! Я там до революции чертежником работал.
– Тогда мы еще и коллеги. Я начинала чертежницей, а после Горного в геодезисты выбилась! – радостно улыбнулась Мезенцева.
– Какое у вас имя необычное! Княженика.
– Это папа придумал. Он сам из Архангельска, из поморов. А на Севере ягода такая есть – княженика. Не пробовали?
– Нет. Не пробовал.
– Ее еще называют «арктическая малина». Ну, так вот, это я! – засмеялась Мезенцева. – Можно звать Княжей, а можно Никой. Папе по партийной линии выговор объявили за это имя, усмотрели в нем элементы монархизма. Поэтому все зовут меня Никой.
– Ника, можно в ваш прибор заглянуть?
– Да, пожалуйста.
Васильцов развернул теодолит в сторону немецкого берега и, как в подзорную трубу, увидел, что из прибрежных зарослей Буга на него смотрят в полевой бинокль. На него ли, а скорее, на женщину. «Зрят, гады. Понимают, что здесь стройка начнется – почти у них на виду. На дальности прямого выстрела из орудия…»
– А кто здесь позицию выбирал?
– Не знаю. Мне ее дали согласно общему плану.
– А где ваш прораб?
– За пригорком, в палатке.
В армейской палатке за пригорком Васильцов нашел военинженера 3-го ранга, руководившего строительством.
– Петр Степанович Поливода, – представился он не по-военному.
Худой, жилистый, судя по сильному украинскому выговору – киевлянин или харьковчанин.
– Киевлянин, – подтвердил Поливода.
Теребя расстегнутый ворот гимнастерки, он выслушал веские замечания полковника, что проектировщик этого «опорника» не учел, что доты будут хорошо просматриваться с вражеского берега, а значит, и пристреливаться будут довольно точно. Необходимо предполье.
– Но где же его взять? Тут почти повсюду идет ровный берег, а в тылу почти впритык к позиционному району – заболоченный лес.
– Искать надо было лучше.
– Искали бы, но ведь как торопили – быстрее, быстрее, быстрее! Промедлишь – во вредители запишут.
Потом они пошли смотреть готовые сооружения. Толстостенные бункеры стояли еще без броневых дверей на просушке. Но вид у них, врастающих в землю или вырастающих из нее, был весьма зловещим: над узкими глубокими амбразурами нависали массивные лбы перекрытий.
Комдивы – тоже люди. Комдивы тоже любят.
Полковник Васильцов искал достойную женщину.
В Питере осталась жена. Бывшая. С ней было все сложно. На вопрос о семейном положении полковник всегда отшучивался: «Сплю по диагонали».
Здесь, в Высоко-Литовске в свободное от службы редкое время он пытался решить извечную проблему миллионов: найти достойную и желанную подругу жизни. «Шерше ля фам!» – как говорят знатоки женщин французы. Васильцов так себе и сказал: «шерше…», но не в подтексте какого-нибудь криминала, а в самом прямом смысле этого крылатого словца: найди себе женщину. На здешнем, польском, языке это звучало: «шукайте кобеты». А по-немецки, этот язык Васильцов изучал с четвертого класса, он частенько говорил себе: Suchen Sie eine Frau. Собственно, с этого немецкого перевода и начался его поиск женщины в глухоманном Высоко-Литовске. Уроки немецкого языка ему давала жена начальника связи 49-й дивизии Валентина Валерьевна, или попросту Валюша. Была она мила, приветлива и весьма сведуща в немецком языке, поскольку выросла в семье немецких колонистов на Алтае. После первых же двух занятий Васильцов почувствовал, что у него с Валюшей завязался далеко идущий флирт. Он никогда не соблазнял жен товарищей, а тем более подчиненных. И как только понял, что до постельных радостей с Валюшей остался шаг-другой, тут же прекратил брать у нее уроки. Гарнизон в Высоко-Литовске небольшой, и все слухи, домыслы, сплетни, россказни сарафанное радио разносило мгновенно. По счастью, его внимание привлекла другая женщина – Тоня. Тоня работала в штабе 4-й армии, в картографическом отделе. Васильцов любил карты и читал их с увлечением, как хорошие географические книги. Тоня была свободной женщиной и охотно принимала комплименты бравого полковника. Вот Васильцов и зачастил в Кобрин, где стоял штаб армии со всеми своими отделами. Они не раз обедали вместе в штабной столовой, беседовали, как бы на служебные темы – для постороннего уха, а сами прекрасно понимали подтекст их якобы служебных отношений. Тоня радовала глаз…. Она щебетала и охотно хохотала.
Помимо всего прочего Васильцов надеялся выхлопотать комплект хороших топокарт своего района. Но тут выяснилось, что все карты Прибужья и закордонной местности – это трофейные польские карты. Советских карт практически нет. Ведь военные топографы не вступали на здешнюю землю с 1914 года. Есть карты времен Первой мировой войны, но они не очень точные, за четверть века много что изменилось – и в ландшафте, и в дорожной сети, и в границах городов и местечек. Польские карты самые точные. Ими даже немцы пользуются. А наши советские картографы еще только собирают материал. Так это выглядело в изложении Антонины. Рассказывая все это, она не переставала посылать собеседнику откровенные взоры, лукавые улыбочки, нервно теребила слишком широкий и глубокий вырез своей блузки. Васильцов готов уже был пригласить ее в лучший кобринский ресторан, но тут вышла осечка. Командир 30-й танковой дивизии Богданов, с которым Васильцов состоял в самых приятельских отношениях, по-дружески и предупредил его, мол, осторожнее, к Тоне подбивает клинья замначальника Особого отдела армии. А это значит, что привлекательная милашка наверняка работает на контрразведку секретным осведомителем. После такого предупреждения интерес к Тоне заметно поослаб и визиты комдива в Кобрин резко сократились.
Васильцов было приуныл, но поиски сердечной подруги не остановил. Конечно, и в Высоком местные женщины умели привлекать мужское внимание: были они хорошо ухожены, одевались по варшавской моде, умели кокетничать, поддерживать разговоры в игриво-озорном тоне. Но, во-первых, многие из них довольно холодно смотрели на «восточников», то есть приехавших в их края советских специалистов. А во-вторых, партийные и всякие прочие органы не одобряли слишком близкие контакты с местными красотками, да и вообще с «тутэйшими». В конце концов Васильцов бросил это безнадежное занятие, ушел с головой в службу. И вот тут-то она и появилась, чтобы выбить его из колеи, отвлечь от праведного образа жизни.
Он увидел ее на берегу Буга, где намечалось строительство сразу трех бункеров. Даже издалека было видно, что она хорошо сложена и красива.
Женщина вглядывалась в окуляр теодолита, стоявшего перед ней на деревянной треноге, и намечала линию, по которой пойдет фронт будущих дотов. Геодезистка – без труда определил ее профессию Васильцов. Он подошел к незнакомке, и той пришлось прервать замеры, чтобы представиться начальству:
– Инженер Мезенцева.
Широкий ворот свитера глубоко открывал тонкую девичью шею. Из-под черной беретки белыми винтами выбивались волосы. Право, она была мила и красива.
Васильцов задал ей несколько деловых вопросов и расцвел, когда Мезенцова сообщила ему, что она ленинградка и приехала сюда в служебную командировку именно из города на Неве, от какого-то сложного то ли НИИ, то ли ГИПРО…
На обратном пути он захватил в машину геодезистку вместе с ее треногой и теодолитом.
– Где вы остановились?
– В доме приезжих.
Он хорошо знал этот дом. Общежитие для прикомандированных было устроено в особняке богатого купца-еврея. Купец в 39-м уехал во Францию, а первые жильцы этого дома нашли в стене спальной клад – три килограмма польских серебряных монет. С тех пор все постояльцы особняка пытали свою удачу – долбили стены во всех комнатах и даже поднимали половицы. Но безуспешно. Жаль, дом разворотили так, что жить в нем стало весьма неуютно и неудобно.
Выразив Мезенцевой свое сочувствие по поводу жилья, Васильцов пригласил ее на ужин в штабную столовую, где для начальства был выгорожен специальный – «генеральский» – салон. Столичная гостья за столом держалась скромно и в то же время раскованно. Она очаровала всех, даже вечно хмурого комиссара Потапова. Все были рады, что поднадоевшая суровая мужская компания украсилась вдруг миловидной, улыбчивой женщиной. Она никак не напоминала «столичную штучку», Ника не играла, не кокетничала, ничего не скрывала, и вскоре Васильцов знал всю ее несложную биографию. Живет с мамой и пятилетней дочкой. Маленькая Аксинья – наследие студенческого, не очень удачного брака. «Учебный брак», как называла она свое недолгое замужество.
Родилась в Иркутске, в 17 лет уехала поступать в Ленинградский Горный институт, поступила сама, без чьей-либо помощи. Три года жила в общаге – на 12-й линии Васильевского острова. Потом жизнь ее резко изменилась, она вышла замуж за молодого красивого дипломата («дипломата чичеринской школы», называла она мужа в шутку»). Муж занимал какую-то не понятную ей должность в Ленсовете, работал с иностранными концессионерами. Потом его направили каким-то секретарем в советское посольство в Варшаве. Там ей пришлось сменить серьезную профессию геодезистки на работу заурядной машинистки. Она была очень недовольна, что пожертвовала и своим профессионализмом, и даже материнством, поскольку Ксюша осталась в Питере с бабушкой. Отношения стали ухудшаться. А в сентябре 1939 года все советское посольство в связи с войной выехало из Варшавы в Кенигсберг. А когда вернулись на родину, Ника приняла твердое решение расстаться с мужем. О том, что именно послужило причиной разрыва, Мезенцева не сказала… Да Васильцов и не спрашивал. По себе знал, как все это иррационально.