В обратный путь двинулись в первом часу ночи. Убывающая луна едва подсвечивала дорогу. Но оба хорошо ее знали и шли ускоренным шагом. Потом оба разом встали – дорогу перебежало какое-то животное – не то кабан, не то волк. Человек! Низко пригнувшись, какой-то тип в красноармейской гимнастерке метнулся из одних придорожных кустов в другие. Первая мысль: «Самовольщик! Догнать и поймать!» Но сделать это не удалось.
– Стой! – крикнул Овцын. В ответ из кустов раздался пистолетный выстрел, и овцынская фуражка, фирменная, пошитая брестским мастером, слетела с пробитой тульей. Хорошо стрелял, гад! Пригибаясь и чертыхаясь, они обошли опасное место за километр и снова вернулись на дорогу. Однако теперь шли по обочине, вглядываясь во все подозрительные тени.
– Чуть не уложил, сволочь! – переживал Овцын потерю своей фирменной фуражки. – Кто бы это мог быть? Дезертир? Диверсант?
– А может, кто-то приревновал тебя на танцах? И такое бывало…
Черкашин не ответил, он смотрел в небо… Даже самая медвежья глухомань – вглядись ночью в звезды и поймешь – она же граничит с космосом и имеет свой собственный выход во Вселенную!
И почему греки так странно назвали созвездия? Вон Водолей. Да соедини точки звезд – и получится верблюд. Или Рак – самая настоящая рогатка. Скорпион – это кобра. А мой Стрелец – самый настоящий ангел без головы..
Все это так… Но только что за странные огоньки наплывают в нашу сторону из-под далекого западного поднебесья? Из-под всех этих кобр и раков, скорпионов и дев?
Медленно, но уверенно. И весьма зловеще…
Часть вторая. Между Брестом и Белостоком
…И наступил год, равный по счету своему длине винтовочного штыка в сантиметрах – 41-й.
Глава первая. Редактор Негодяев
В последнюю мирную субботу полковник Васильцов получил распоряжение от командира 28-го стрелкового корпуса срочно прибыть к нему, к генерал-майору Попову, на совещание. И хотя 49-я дивизия считалась «отдельной», то есть подчинялась напрямую командующему 4-й армией генералу Коробкову, тем не менее командир 28-го корпуса негласно взял ее под свое крыло. Возможно, генералу Попову не хватало для полноты корпуса еще одной дивизии (у него их было всего две – 42-я и 6-я, обе располагались в брестской крепости), и он надеялся, что «одинокую», «ничейную» 49-ю рано или поздно подчинят ему. Возможно, он учредил над ней опеку, повинуясь хозяйской жилке – не пропадать же добру на стороне, в глухомани, на стыке армий боеготовому соединению. Да и к полковнику Васильцову, командиру с разносторонним военным опытом, Василий Степанович Попов был весьма расположен. Так или иначе он частенько приглашал его к себе на КШУ – командно-штабные учения, и даже просто так, на общенародные праздники, которые он отмечал со всей широтой казачьей души.
Ранним утром комдив уже садился в свою видавшие виды «эмку». Машина редкой модификации – с брезентовым верхом – поступила в дивизию по «призыву автомашин» на военную службу из какого-то смоленского гаража. Ее пригнали в полурабочем состоянии. Однако штабной шофер сержант Кликарь сам перебрал двигатель и довел заезженную «эмку» до ума и кондиции. И теперь, с запасным колесом за брезентовой спиной, она походила на солдата со скаткой за плечами. Полковнику Васильцову машина очень нравилась – «конь боевой с походным вьюком» – называл он ее, и сержанту Кликарю это льстило.
Комиссар Потапов перехватил комдива у самой ма-шины.
– Ты в Брест едешь? Захвати нашего редактора!
Их 49-й дивизии полагалась по штату своя многотиражная газета. Такое новшество возникло в войсках недавно – в финскую войну. Но никто из штаба корпуса не настаивал, чтобы у 49-й была своя газетная печать. Есть – хорошо. Нет – так и не к спеху. А тут интересное происшествие. Прошлой осенью Потапов вместе с семьей отправился в ближайший лесок собирать грибы. И насобирал…Насобирал целый пакет свинцовых литер типографского шрифта. Кто-то зачем-то рассыпал в лесу набор белорусских букв. Собственно, чисто белорусских букв из доброй сотни найденных было всего две «i» да «у-короткое», остальные были русские. Из них можно было складывать простейшие если не тексты, то заголовки или лозунги. Но Потапов очень обрадовался и говорил всем начальникам: «сам Бог велел выпускать нам газету, хоть его и нет. Вот и шрифт нам послал…» А тут очень кстати прибыл в дивизию младший политрук Николай Зиновьев, выпускник московского ИФЛИ[12]. Армия, как государство в государстве, вбирает в себя людей всех профессий, ремесел и искусств. Требовались ей и музыканты, и художники, и поэты. Так Николай Зиновьев был назначен на должность редактора дивизионной газеты «На страже!». В редакцию должны были входить еще два специалиста – ответственный секретарь и корреспондент-организатор. Но пока их не было, Зиновьев весь первый номер сочинил вдвоем с Потаповым и украсил его собственными стихами:
Сорок девятая, врагами клятая,
Несет победу на своих штыках…
Полковник Васильцов с любопытством глянул на редактора.
– Впервые вижу живого поэта! Вы и вправду стихи пишете?
– Так точно! – ответил младший политрук с широко расставленными синими глазами, с уверенно вздернутым косо срезанным носом. В нем не было ничего, что должно быть присуще, по мнению Васильцова, поэтам – людям, отрешенным от постылой действительности, витающих в эмпиреях, наподобие лунатиков. Гимнастерка с хорошо подшитым свежим подворотничком сидела на нем ладно, в обтяжку, ремень портупеи пересекал грудь, не провисая, на петлицах цвета иван-чая рубинами горели «кубари»…
– Так вы ИФЛИ заканчивали? – расспрашивал по дороге Васильцов.
– Еще не закончил, заочно учусь на последнем курсе.
– ИФЛИ – институт флирта и любовных интриг.
– Откуда вы знаете? Это только у нас так ИФЛИ расшифровывали!
– Я ведь в Москве тоже учился. Правда, не в ИФЛИ, а в военной академии… И что же у вас и книги изданы?
– Книг пока нет, только подборки в газетах и журналах. Но книга, надеюсь, выйдет в Минске. Я туда свой сборник отдал.
– Почитайте-ка что-нибудь свое. Только не «Сорок девятую, врагами клятую…».
Зиновьев стал читать нараспев, но, как большинство поэтов, читал он пафосно и заунывно. Из всего услышанного Васильцову понравились лишь строки, написанные под старый романс:
Белая ночь истомленного Питера,
Марсово поле: сирень да жасмин.
Белая тень офицерского кителя…
Боже, тобою одним он храним…
– Белогвардейский романс?
– Я написал это в память о своем деде, который погиб на германской войне.
– Он петербуржец?
– Да, родился и жил, и служил в Петербурге. После его гибели бабушка с детьми вернулась на родину, в Тверскую губернию. Ну и я тоже оттуда, из деревни…
– Романс хороший получился. Его бы на музыку положить.
– Я его на гитаре играю. Договорился с нашим капельмейстером, он аранжировку сделает и ноты напишет.
– Хорошо. Надеюсь, подарите мне с автографом.
– Обязательно, товарищ полковник, – отвечал весьма польщенный младший политрук.
Так, за разговорами незаметно въехали в Брест. Зиновьева высадили возле городской типографии, где должны были отпечатать тираж первого номера «На страже!». Своей типографии в дивизии пока не было. Васильцов по дороге полностью вычитал макет и сделал только одно замечание – вычеркнул четырехстишие из «Уголка юмора».
Конь в учебе и в бою,
Друга нет дороже.
Куртку-кожанку сошью
Я из конской кожи.
– Полагаю, что коням такой юмор не понравится, – усмехнулся Васильцов. – Да и конники обидятся. А в остальном – хороший номер получился.
И он написал в правом верхнем углу: «В печать!»
– Все хорошо, – заметил комдив, – вот только фамилия подкачала – «Зиновьев». Это все равно что главный редактор «Каменев», – или не дай бог – «Троцкий».
Младший политрук так и не понял – полковник шутит или говорит всерьез.
– Какую дед с отцом дали фамилию, такую и ношу.
– И что, комиссар Потапов вам ничего не сказал?
– Никак нет!
– Странно… Обычно он за такими вещами следит – ушки на макушке. Обычно в таких случаях берут псевдоним. Например, Горький, Соленый, Кислый… Или название места, где родился: Минский, Слуцкий…
– Ничего не подходит. Я родился в селе Негодяево.
Васильцов не удержался от улыбки:
– Пожалуй, «редактор Негодяев» звучит лучше, чем «Каменев»!.. До свидания, товарищ Негодяев! Успеха вам в вашем нелегком газетном деле!
Глава вторая. В Бресте
Командир корпуса генерал-майор Василий Попов, рослый донской казак, принял Васильцова по-свойски, без официальных церемоний: оба ровесники, оба прошли Первую мировую, оба бывшие «золотопогонники».
– Ну что, опять жаловаться будешь? Лазаря петь? – спросил Попов после крепкого рукопожатия.
– Буду Лазаря петь! – охотно согласился Васильцов.
– Пой! – скривил широкие губы генерал.
– У меня отобрали гаубичный полк.
– Знаю.
– Полк отобрали, дивизию ослабили, зато навесили две новые обузы – подбросили мне два пограничных аэро-дрома – в Борисовщине и Малых Зводах.
– И это знаю. Не удивил.
– Практически всех ротных и батальонных командиров перевели из дивизии в другие части! Оставили лейтенантский молодняк.
– Правильно. Людям расти надо.
– Пусть растут, но в стороне от границы. У меня же передний край.
– У всех передний край, – хмурился Попов и очень нервно подпалил папиросу. – Зато тебе сколько свежатины подбросили: лейтенанты новейшего образца – все знают, все еще помнят…
– И ничего не умеют.
– Учи. Тебя учили, и ты учи.
– Да я готов учить их день и ночь. Но только не на переднем крае. В тылу пусть доходят до кондиции!