Присланный лэрдом экипаж уже ждал ее возле ворот школы. И весь путь до Мэйд Вэл Маред угрюмо думала то о завтрашнем разговоре с Чисхолмом, мучаясь предположениями, чего от нее могут потребовать, то тоскливыми предчувствиями сегодняшнего вечера.
А в особняке ее первой встретила экономка, поливающая цветы в холле. Маред она приветливо улыбнулась и сообщила, что его светлость ждет тье Уинни после ужина. Да, он сам уже поужинал и занимается в библиотеке.
Маред вздохнула, представив роскошный письменный стол, стоящий там. Что там говорил Монтроз про интимные фантазии? Неужели обязательно осуществлять их именно с ней?
На ужин Эвелин подала курицу в белом италийском соусе с розмарином, молодой картофель и салат из зеленой фасоли со спаржей. В этот раз Маред ела одна, и огромная сияющая столовая показалась особенно холодной и чужой, несмотря на букет простеньких цветов — явно с клумбы — посреди стола. Цветы были те самые, огненно-оранжевые, с пестрыми лепестками и резными листиками, но в круглой вазочке из белоснежного фарфора смотрелись чудесно. Наверное, правильная упаковка может выгодно подать любое содержимое, как дорогое платье —.девушку-простушку. Маред еще сильнее помрачнела — сегодня все мысли упорно сворачивали на то, что ей здесь не место.
В ванную она пошла, словно на каторгу. Быстро ополоснулась, заколебавшись только в одном — стоит ли переодеваться. Про ее наряд лэрд ничего не говорил. Но ведь это пока ее единственное приличное платье для конторы, и если шелк испачкается или порвется… Маред решительно свернула к себе и переоделась в платье из светлого муслина в цветочек. Тонкое, летнее, купленное еще в первый году учебы и уже изрядно потертое, а потому переведенное в домашние. Юридическая фея? Ну и баргест с вами и вашими фантазиями, милэрд!
На порог библиотеки она и подавно ступила, как в логово дракона, вздохнув облегченно — Корсара там не было. Это ничего не значило, но вдруг передумал? Хотя бы относительно стола…
Она прошла по светло-коричневому паркету, потрогала зачем-то подоконник, глянула в окно, за которым сгущались сумерки, подошла к полкам.
— А я вас уже заждался.
Вздрогнув, Маред обернулась, расставаясь с надеждой, что все обойдется без… фантазий.
Монтроз, уже в халате и с влажными волосами — тоже только из ванной — смотрел на нее без обычной усмешки. Наверное, это было плохо…
Во рту мгновенно пересохло. Маред невольно сделала шаг назад под изучающим холодным взглядом. Позади был стол.
— Вторая попытка, — усмехнулся все-таки Корсар, не двигаясь с места. — Вы напрасно не оставили то платье. Это вам совершенно не идет.
— Вы не давали указаний, — напряженно ответила Маред. — Мне… переодеться?
— Не стоит. Просто снимите его.
Что, прямо вот так? Маред стиснула зубы, стараясь смотреть прямо, но не встречаясь с лэрдом взглядом, замешкалась, потом ожесточенно дернула непослушными пальцами шнуровку. Распустила ее и стянула платье.
Что дальше? Корсет она нарочно надевать не стала, так что теперь осталось только белье. Рубашка и панталоны прилипли к влажной после мытья коже, и Маред уже взялась за кружевной край сорочки…
— Достаточно. Теперь повернитесь.
Это она сделала почти с радостью — лишь бы не видеть ненавистного лица. Сжалась, замерла, вцепившись пальцами в край стола, стоя в одном тонком белье, такая беспомощная и несчастная…
Монтроз подошел бесшумно. Маред только по ладоням, легшим ей на плечи, да по горячему дыханию на шее поняла, что лэрд уже рядом. А через мгновение почувствовала запах — едва уловимый горький миндаль. Его любимое мыло.
— Вторая попытка, — задумчиво, в растяжку повторил Корсар, и снова в его голосе проскользнула спокойная холодная злость, от которой Маред поежилась даже раньше, чем от скользнувших по спине пальцев. — Немного не то, конечно… Но знаете, дорогая тье, так вы тоже замечательно выглядите. Да, пожалуй… Наклонитесь. И ноги чуть-чуть шире. Ну же, тье, неужели вы никогда в жизни даже пошлых открыток не видели?
Не видела! Ну, почти… Как-то при работе над очередным дипломом ей понадобились книги по истории Востока, и вот там… Но Маред их даже не разглядывала, поспешно вернув книги библиотекарю. И уж точно не примеряла к себе такие гадости!
Закусив губу, она скользнула ладонями по столу, уперлась животом в его край. Застыла в неудобной, совершенно естественной позе, желая провалиться под землю, только бы это не началось Или хоть быстрее закончилось.
— Ниже, девочка. И я попросил раздвинуть ноги.
Странный у него был тон. Равнодушие мешалось в нем со злостью в пропорциях, от которых Маред вдруг стало страшно. Не боли, нет. Просто это был какой-то незнакомый Монтроз. Непонятный, неизвестно почему изменившийся, совсем… другой. Но почему?
— За что? — не выдержала Маред, вздрогнув, как от удара, и запрокинув голову назад.
— Простите? Не понял…
Показалось — или удивлен? Пальцы, небрежно мнущие ее рубашку, остановились, потом продолжили перебирать тонкую ткань, лаская и прикасаясь будто нечаянно.
— На что вы злитесь? — звонко от страха спросила Маред, чувствуя, как ладони липнут к полированной поверхности стола. — Что я сделала не так? Хоть скажите!
Она глубоко выдохнула и облизала пересохшие губы, снова опустив голову и видя свое лицо в темных разводах лакированной столешницы смутной тенью.
— Так… — почему-то растерянно сказал Монтроз. — Погодите… Я злюсь?
Вопрос был глупый, и Маред не понимала, к чему он, но это была зацепка, совсем как днем в конторе, и она выпалила, стараясь не сорваться в очередной позорный всхлип:
— Вы на меня в кабинете злились! И сейчас… Я же чувствую. В чем я виновата?
Ответом было молчание. Маред успела пожалеть, что спросила и вообще заговорила, потом подумала, что и молчать нельзя было, и вообще, пусть уж объяснит…
Лэрд так же молча потянул ее за плечо, разворачивая. Притиснул столу всем телом, и сквозь тонкую ткань своего белья и его халата Маред почувствовала мужское возбуждение, пока еще не полное.
— Посмотрите на меня.
Маред нехотя подняла голову и встретила все тот же внимательный взгляд, только злость в нем явно сменилась… удивлением.
— Девочка, ты поражаешь меня каждый день, — подтвердил ее мысли Монтроз, вглядываясь в Маред, как их городской аптекарь в белую клеточную мышь, накормленную опытным лекарством. — Скажи, тебе не приходило в голову, что злость и агрессия не одно и то же? Особенно у мужчины.
— То есть как… не одно…
Наверное, все недоумение было написано у нее на лице, потому что лэрд тяжело вздохнул, немного отступив назад, но не убрав ладони с ее плеч. А потом проникновенно сказал, глядя в глаза растерянно моргающей Маред:
— Вы восхитительны, тье. Я даже не подозревал, что общение с порядочными женщинами столь забавно, хоть и утомительно. Неужели вам никогда не объясняли, что мужчины — существа с низменными желаниями, и к этому надо относиться с соответствующим пониманием?
Насмешливые слова, чей тон так противоречил обидному содержанию, падали, словно горячие капли воска на кожу. Маред дернулась, невольно зашипев, но вырваться, не оттолкнув лэрда, было невозможно, а Монтроза оказалось невозможно сдвинуть. Он же продолжал, роняя слова с той же удивленной ехидцей:
— Милая Маред, злость — это отклик на что-то. На неверное поведение, слова, происходящее… Злость — это когда вы что-то хотите изменить, но не можете. Или собираетесь это сделать и копите злость для придания себе сил. За что, скажите, мне на вас злиться? А если бы причина была — я бы непременно об этом сказал. Именно вам. И сразу, поверьте. Потому что вы не можете прочесть мои мысленные пожелания, чтоб им соответствовать. Вы же принимаете за злость совершенно другие чувства. Ну скажите, для вас новость, что я хочу вами обладать? Отвечайте.
Маред покачала головой, с тоской думая, что напрасно затеяла этот разговор. Или не напрасно?
— А то, что в постели, условно говоря, мне нравятся игры с принуждением и покорностью — вы помните?
Она кивнула.
— Тогда, милая тье, сделайте, будь любезны, следующий мыслительный шаг и осознайте, что желание кого-то подчинить — это не злость. Это именно что желание. Взять, удержать, использовать, присвоить. Естественное для мужчины, иногда жесткое, но не равнозначное желанию сделать больно или унизить. Иногда подобные вожделения совпадают, но далеко не всегда. Попробую объяснить проще, невзирая на вашу высокую и нежную мораль. Если мужчина хочет уложить привлекательную женщину на кровать, стол или любой другой предмет, а потом взять ее, это не зло и порок в чистом виде. Это вожделение. Страсть. А она может быть грубой и нежной, смотря по вкусам и обстоятельствам. Не закрывайте глаза!
От последней фразы Маред вздрогнула, послушно прекратив жмуриться, и Корсар снова вздохнул, на этот раз с явным утомлением.
— С ума можно сойти, — пожаловался он куда-то в пространство. — Им дали право голосовать, учиться в университетах и водить мобилер. Но хоть бы кто-нибудь научил их действительно полезным вещам! Например, пониманию своих и мужских желаний. А то ведь мораль в сочетании с телесной неудовлетворенностью и кипением чувств — это ужасно…
— Перестаньте! — не выдержала Маред и увидела, что Монтроз улыбается. — Хватит уже, я поняла!
— Будем надеяться, — согласился проклятый Корсар, протягивая руку и неожиданно ласково гладя Маред по голове. — Но для верности придется закрепить. Вы ведь понимаете?
— Да… — выдохнула Маред, снова опуская взгляд.
Она понимала. И была готова даже к баргестову столу, чтоб его слуги Темного Ллира побрали вместе с хозяином. Было стыдно и обидно, но почему-то легче, чем несколько минут назад. Если это не злость, а желание, то…
— Пожалуй, мои намерения изменились, — лэрд отступил еще на шаг и окинул ее оценивающим взглядом. — Идемте в спальню.