— Вы меня звали, — напомнила Маред, тоскливо подбирая слова для разговора, как-то вдруг вылетевшие из головы.
— Я звал вас не для того, чтобы вы стояли на пороге. Или идите сюда, или сядьте в кресло. А лучше — на кровать.
Монтроз снова взял бокал, наполовину полный темно-янтарной жидкостью. Крепкие напитки до краев не наливают, в этом лэрд этикет соблюдал. И насчет порога был прав. Только выбор места от его правоты лучше не становился. Что на кровать, что ближе к Монтрозу не хотелось совсем.
— Как прошло укрощение… Финлисона?
Пауза была совсем незаметной, и Маред невольно восхитилась. Она всего раз назвала вчера имя, но Монтроз его запомнил. Даже в таком состоянии!
— Хорошо. То есть прекрасно…
— Прекрасно или хорошо? — настойчиво уточнил лэрд и, покачав перед глазами бокал, решительно отставил его на самый край подоконника. — Так, девочка, запомни: если ты не делаешь выбор, его делают за тебя. Ты так и не выбрала, где сесть, значит, иди сюда.
Бездумно подчиняясь повелительной интонации, уже почти шагнув, Маред опомнилась. Ей остро захотелось выскочить в коридор, но это была бы совсем уж глупость. Монтроз ждал — он ведь говорил, что не любит повторять — и Маред набрала воздуха, открыла рот, едва заметно сделав шажок назад…
— Маред, успокойтесь, — прозвучало от окна очень мягко. — Не хотите подходить — как пожелаете. Сегодня я ничего не собираюсь делать против вашей воли. Просто хотел поблагодарить.
От неожиданности Маред поперхнулась воздухом и словами, которые уже готова была раздраженно бросить в лицо лэрду. Осталось непроизнесенным, что она не собачка — подзывать ее вот так. В полной растерянности Маред подошла к окну, остановившись почти рядом с Монтрозом: руку протяни — и прикоснешься.
— У вас неприятности, тье? — спросил тот, наклонившись и вглядываясь в лицо Маред.
Она снова покачала головой.
— Нет, — выдавила с трудом. — Все в порядке… Поблагодарить? За что?
— За вчерашнее, — усмехнулся Монтроз, возвращаясь к прежней расслабленной позе. — Определенно стоит. И хватит об этом с вашего позволения. Так что там с Финлисоном?
— Работает, — несмело улыбнулась Маред. — Я все-таки высказала ему… И он принялся за работу. Но у меня такое ощущение, что он готовит какую-то гадость.
— Тогда будьте осторожнее, — подтвердил Монтроз. — Чутью следует доверять, иначе оно гаснет. Больше сложностей нет?
«Вы моя главная сложность, — хотела сказать Маред. — А еще непонятный, но опасный тьен Чисхолм. И как жить дальше, и чем платить за квартиру и университет, если я сейчас уйду, да и уходить из конторы мне не хочется… и это тоже сложность, потому что я так не могу…»
Но вместо того чтобы сказать что-то осмысленное, она только снова покачала головой.
— Девочка, да ты сегодня блистаешь красноречием, — насмешливо мурлыкнул Монтроз, одним плавным движением покидая подоконник и сразу оказываясь безнадежно близко.
— Вы же сказали, что ничего… — отчаянно прошептала Маред, на плечи которой легли горячие ладони.
— Ничего против твоей воли, — очень тихо и мягко подтвердил Монтроз. — Разве ты мне что-то запрещаешь?
«А я могу запретить?» — хотела сказать Маред за мгновение до того, как теплые, пахнущие бренди губы прижались к ее губам, а ладони Монтроза скользнули по ее спине к талии, не позволяя отодвинуться.
И тут же молнией мелькнуло осознание — может! Вот именно сейчас! Потому что тень Чисхолма впервые не маячит рядом, потому что Маред уже все решила, и вот сейчас, в это мгновение, она может просто уйти. Из особняка лэрда, из его конторы и вообще из его жизни. Неважно, какие последствия будут потом, но она может уйти! И если не уходит…
Жар от губ и рук Монтроза горячей волной прокатился по телу. Никогда еще близость с ним не чувствовалась так резко и непристойно сладко. Маред замерла, не в силах шевельнуться, пока ее целовали, то проводя кончиком языка по нижней губе, то приникая внутрь рта и лаская ее собственный язык. Запах, вкус и прикосновения, еще звучащий в ушах голос и сам вид мужчины — каждое ее чувство отзывалось до болезненности остро, и медленно гладящие спину пальцы Корсара делали это так правильно и единственно возможно…
«Что же я творю, — в ужасе подумала Маред. — Я же не могу этого хотеть! Раньше меня заставляли, я не могла сопротивляться, но теперь… Не может мне нравиться…»
Томная сладость, разливающаяся внизу живота и поднимающаяся все выше, утверждала — может, и еще как.
— Маред, — прошептал лэрд ей прямо в губы, отрываясь от них и, кажется, облизнувшись. — Девочка моя… Не упрямься… Я не буду тебя заставлять. Просто попробуй. Разреши себе побыть женщиной — и никем больше. Отдайся своим желаниям.
Не мог он читать мысли, проклятый Корсар! Ведь не мог же? Изнывая от горячего стыда и еще более горячего напряжения по всему телу, Маред честно попыталась отодвинуться. Подумала, что нужно всего лишь сказать нет, и лэрд не станет… Ведь не станет же, раз обещал? Он выполняет обещания, ему можно верить.
Эта мысль стала последней каплей. Доверие… И свобода, которой она так хотела. Ведь Монтроз не знает, что его игрушка освободилась. А Маред может покинуть его в любой момент, как только захочет. И кто может ей запретить сдаться один-единственный раз?
— Ма-а-а-аред… — снова протянул лэрд, ничего не делая, всего лишь стоя рядом и обнимая ее, но так тесно, что его мужская плоть упиралась в живот Маред с бесстыдной откровенностью. — Девочка, решайся уже на что-нибудь.
— Я… — выдохнула Маред, понимая, что не может согласиться, но и отказаться нет сил. — Я не знаю… Что, прямо здесь?
— А почему нет? — хрипло сказал Монтроз. — Кровать — не единственное место для этого, поверьте.
Потянув Маред на себя, он снова поцеловал ее, теперь уже яростно, почти грубо, и тут же снова приласкал языком, не позволяя очнуться, задуматься, перевести дух. Как во сне Маред чувствовала, что ее, крепко придерживая за плечи, толкают к подоконнику, заставляя упереться в него животом.
— Маред… девочка… — прозвучало в самое ухо, и дыхание Монтроза обожгло мочку, а потом шею.
Ладони Корсара легли сверху на ее руки, вместе с ними скользнули до края подоконника. Невольно нагнувшись и вцепившись в раму открытого окна, Маред замерла, все с той же мучительной сладостью, в которую переплавлялся стыд, осознав свою позу.
Прижавшись сзади, Монтроз задрал ей платье. Его руки гладили бедра и живот Маред то сквозь ткань шелковых чулок и белья, то по обнаженной коже, опаляя прикосновениями. Щелкнули замочки подвязок, крепящих чулки к панталонам, тонкий шелк скользнул вниз, а за ним следом, повинуясь бесстыжим пальцам лэрда, упали и панталоны, царапнув Маред кружевом.
— Боги, какая же ты красивая… Девочка… Само совершенство… Не смей себя стыдиться, слышишь? Никогда. Ни в какой… позе… Ни перед кем…
Монтроз хрипло шептал ей на ухо восхищенные непристойности, целовал шею, ухо и щеку, горячечно и рвано дыша. И Маред окончательно забыла, что нужно стесняться собственной развратности. Мысли путались и плавились от осознания своей желанности. Для этого мужчины, знающего толк в женской красоте, избалованного и ею, и доступностью любых удовольствия… Для него — она, Маред, прекрасна!
И, оказывается, можно делать все, что хочется. Даже понимание, что сейчас ее возьмет чужой мужчина — не муж и даже не возлюбленный — и она сама на это соглашается, даже это делало происходящее только острее, слаще и неправдоподобно ярче, как во сне, когда не можешь и не хочешь сопротивляться.
— Девочка, — выдохнул ей в ухо Монтроз, погладив бедра Маред изнутри, а потом проникнув внутрь ее тела, безошибочно нащупывая местечко, от прикосновения к которому Маред выгнулась, а с губ сам собой сорвался стон. — Девочка моя…
Его пальцы скользнули дальше, в горячую влажную глубину, потом вернулись, покружили вокруг входа и снова расчетливо приласкали нужное место. Маред всхлипнула и застонала в голос, не в силах сдерживаться. От мужской руки, ласкающей ее, словно били крошечные молнии, наполняя тело сладким исступлением, лишая стыда, заставляя содрогаться в упоительных судорогах.
— Ты ведь хочешь? — то ли спросил, то ли утвердительно сказал Монтроз, снова целуя ее в шею.
Его свободная рука погладила грудь Маред, набухшую и чувствительную даже сквозь корсет. Соски отозвались на прикосновение очередной вспышкой жара, и Маред смогла только двинуться назад бедрами, без слов умоляя…
К ее обнаженным ягодицам прижалось такое же нагое и горячее тело. Жесткая ладонь опустилась на поясницу, показывая, как следует прогнуться, а снизу между ног оказалось твердое, но шелковисто-нежное мужское орудие. Надавило, принося тягучее неудобство, сразу исчезнувшее, сменившееся восхитительным ощущением заполненности.
Ахнув, Маред прогнулась еще сильнее, едва понимая, что делает, раздвинула ноги, а внутри инстинктивно сжалась, чтобы усилить удовольствие. Сзади отчетливо и резко вздохнул Монтроз. Мучительно медленно подался назад, почти выскользнув, и снова толкнулся, найдя правильное, единственно возможное положение.
— Да… — всхлипнула Маред — Да…
И снова скольжение назад и толчок. Только сейчас Маред поняла, что в разных позах ощущения очень сильно отличаются! Вот так, сзади, все было куда глубже, полнее и беспомощнее. Если, лежа на спине, она могла хоть как-то сопротивляться при желании, то теперь оказалась в полной власти Монтроза, и только смутное осознание, что тому можно доверять, не давало испугаться. И еще, конечно, удовольствие.
Поначалу невыносимо сильное, почти болезненно острое ощущение чужой плоти внутри сменилось томно горячим, палящим, заставляющим тихонько вскрикивать и хотеть еще и еще.
Мотая головой, из последних сил упираясь руками в окно, Маред всхлипывала и стонала, подчиняясь каждому движению чужих властных ладоней на своих бедрах. Монтроз входил глубоко, так что в конце каждого толчка его плоть упиралась во что-то внутри, рождая огненную сладкую вспышку. Кусая губы, чтобы не кричать в голос, Маред послушно прогибалась, насаживалась и снова качалась к подоконнику, а самым диким, невозможно неправильным и восхитительным было то, что в этот раз ее никто не заставлял и не мог заставить. Все, что происходило, — одно на двоих горячее дыхание, сводящий с ума ритм и стоны, вспышки сладкого тягучего наслаждения, запах мужчины, его сильные руки и раскаленная плоть внутри — все это Маред выбрала сама.