— Нет, — мотаю головушкой, хвостиками и в целом взбалтываю содержимое своей тупой башки. — Я передумала. Учитель правильно сказала: мне лучше заниматься каллиграфией.
Безопаснее. А то фиг знает, что в следующий раз мое внутреннее и потаенное вытянет из недр своих на белый лист? Скажем, что-то из жизни прошлой.
Так я распрощалась с затеей пойти по стезе художника. Посудила, что будет лучше сосредоточиться на чем-то менее разоблачительном.
— Хорошо, — мама протягивает ручки. — Давай, я тебя понесу. Дождик шел. О, а почему ты рюкзачок не застегнула? Ведь так карандашики могут рассыпаться, если вдруг уронишь. Помогу.
Мамины руки тянутся к заплечной сумке. И я соображаю, что может случиться, но поздно. Что-то уже шуршит в ее пальцах.
«Повиснуть на руках? Зареветь? Потребовать не трогать мои вещи?» — ворох стремительных мыслей проносится, как табун скакунов по широкому полю.
Меня подвели спешка и небрежность. Затолкнула чертов рисунок недостаточно глубоко.
Исполняю все вместе: и висну на руке родительницы, и начинаю ныть.
— Пойдем домой, мама! Побыстрее, пожалуйста, Мэйли очень голодная!
А у самой сердечко колотится: «Бух, бух, бух». «Нет. Нет. Нет!»
Я не хочу ее расстраивать.
Подозрительное шуршание прекращается. «Вжу-ух», — и звяк застежек. Они парные. И звук соприкосновения двух молний звучит, как небесная симфония.
Выдыхаю. Вспоминаю про бобра и желаю каждому в этом прекрасном мире — бобра.
Мне радостно и спокойно до прихода домой. Потому что дома я обнаруживаю, что листок с моими художествами пропал.
Следующие дни я, как говорится, на измене. Чутко бдю за изменениями в настроении своей родительницы. Жду, что меня вот-вот призовут на «серьезный разговор».
Но дни идут, а ничего такого не происходит. Мама спокойная, веки не припухшие, уголки глаз не красные. Признаков тревожности не заметно.
«Наверное, она его выпустила», — спустя неделю, что я ее караулю, начинаю придумывать, что ж могло статься с тем листком. — «Из пальцев. Когда я на ней повисла. Он улетел и не обещал вернуться. И даже если не размокнет под дождем, и кто-то его подберет, со мной не свяжет. Так вполне могла сработать удача».
Другой вопросец в том, где шлялась сулёная мне удача, когда моя рука творила сие непотребство?
Самоуспокоение работает, что хорошо, а то признаки тревожности у меня самой буйным цветом уже цвели. С паранойей в одном букете.
Когда почти всю сознательную жизнь придумываешь разные истории, несложно и для себя одну вообразить. И убедить себя в ее достоверности.
«Сосредоточусь на танцах, как оригинальная Лин Мэйли», — под конец недели выношу постановление. — «И в киноиндустрию вписаться все же можно. Если позовут».
Ни от Сина, ни от всей прочей студенческой массы, известий про отснятый материал не поступало. Может, не досняли, может, монтируют. Спецэффекты там какие-то прикручивают.
Мы-то с пацанами свое дело сделали. И сделали его, не побоюсь этого слова, феерически. Хотя денег нам за бесподобную игру не прибавили. Жмоты.
[1] 中秋(кит). [zhōngqiū jié] — Праздник середины осени.
Прода 03.10.2024
Итак, я себя убедила в безопасном исходе ситуации с пропажей рисунка. Заодно поела себя поедом за тупняк с молнией. Поправь я эту дурацкую застежку еще в кабинете рисования, не пришлось бы потом волноваться. Донесла б листок до жилища, там, вне родительского пригляда, извлекла бы и утилизировала.
Увы: история не терпит сослагательного наклонения.
Застегивать сразу было чревато тем, что меня услышат. Затем я спешила с воплощением «плана Б». А дальше и вкралась ошибка. Обычный человеческий фактор, еще и возраст тельца мог сказаться. Хотя последнее смахивает на оправдание.
Я так мощно хватанула стресса в моменте, что после того, как успешно выкрутилась, пришел откат. Обманчивое чувство спокойствия.
Итог: я потеряла бдительность. И — упустила ситуацию из-под контроля. Тупо и банально, почти что подвела себя под монастырь, не застегнув молнию. Косяк, конечно, но сделанного не воротишь.
Как говаривала Кира Воронова, когда происходило что-то неприятное: «Злые вы, уйду я от вас. В монастырь. В мужской».
Монастыри в Китае наверняка есть, тот же Шаолинь. Если я слыхала краем уха о храме Шаолинь в прошлой жизни, то и в этой версии Поднебесной он, скорее всего, действует.
Или, вон, Храм Неба, о нем как-то родители говорили. Этот как раз не действует и, как я поняла, на реставрации, но сам факт: есть тут места обитания священнослужителей.
Возможно, в будущем в качестве экскурсии я и посещу Шаолинь (или другой какой монастырь). Пока же в качестве добровольного наказания за небрежность постараюсь поменьше рисоваться. И больше осторожности проявлять в словах и действиях.
Сам факт того, что мне удалось реализовать «видение руки» меня не смутил. Это никакая не мистика. Это убеждение самой себя, близкое к самогипнозу.
Если я могу за удар сердца вогнать себя в давно пережитое состояние, то и затянуть себя в глубины подсознания невелико достижение. Вот выйди из-под длани моей произведение искусства, была бы фантастика. Ненаучная.
А так ведь мазня на конкретную тему получилась, чуть-чуть качественнее, чем я в сознании могла бы намалевать.
О! Если я легко вживаюсь в роли, улетаю под самогипнозом, значит — и чужому гипнозу подвержена. Логично? Более чем.
Пометка красным шрифтом, трижды подчеркнуть: не создавать и не вляпываться в ситуации, где кто-то сможет влиять на мой разум и подсознание.
Монастыри и медитации идут лесом. Просто на всякий случай. Плывут на лодочке по водичке парка Личжун, между метасеквойями.
Этот парк с рядами одинаковых деревьев, растущих в воде, недавно показывали по телевизору. Вода частично затянута зеленой ряской. Есть как сухопутные тропы, так и маршруты на лодке. Интересное место, необычное еще и тем, что парк рукотворный. Все эти тысячи деревьев высадили люди.
Предки обсуждали, как было бы хорошо посетить парк Личжун всей семьей. Но он от нас далековато, так что поездка, если и состоится, то не в этом году.
Короче, никакого гипноза! Ни за что!
Так прошел еще месяц. Спокойно, размерено, под знаком неусыпного самоконтроля. В целом, ничего эдакого и не происходило.
Разве что рацион стал чуть богаче. К мясу допуска все еще не было, но вот разнообразных овощных и фруктовых пюре я наелась за две жизни.
Еще выгул перестал ограничиваться песочницей. Добавилось больше активных развлечений и игр. Горка, простенькая карусель, парные качели. Это когда на бревно с двух концов сажают по детенышу, и они (детеныши) по очереди напрягают нижние полупопия, чтобы перевесить другой конец бревна.
И бегать разрешили. Не слишком быстро, в пределах площадки и под присмотром мам.
Мы стали налегать на упражнения. Тут Ченчен быстро обогнал Джиана. С письменностью наоборот, там лидировал Джиан (я себя не считаю). Но если мамам надо было отвлечься, в песочницу нас все равно загоняли.
Возводить новые замки после утраты прошлого? Я не рвалась. Парни вроде бы тоже не горели желанием. Так что мы стали изображать из песка фигуры животных. С упором на коротколапых. Или хотя бы сидячих. Лидировали: змея, черепаха и крокодил, как наиболее простые в исполнении.
Я бы и рада слепить жирафа для жирафа, но длинношеее и длинноногое из песка равно неустойчивое.
В один из дней мимо нас прошествовала Яо Сяожу, несостоявшаяся звезда кинофильма, где мы с пацанами снялись.
— А-йё? — похоже, узнала будущих звезд.
Раздача автографов и мировое признание не за горами.
— Мелкие, за вами, что, никто не смотрит? — девушка повертелась, выискивая глазами наших мам.
Или все-таки за горами… Общая площадь горных массивов составляет приблизительно две трети от общей площади нашей великой страны. Так говорили по ТВ. Значит, весь мир от нас горами отделен. И мировая слава — тоже.
— Куда смотрят ваши родители? — всплеснула руками соседская дочь.
Вообще, нас редко прям совсем бросали. Но если ненадолго, минут на пять-десять, случалось. Нашей сознательности уже доверяли.
— Мы, — я оглядела не младшую Яо, а своих компаньонов по играм. — Сами!
На три голоса, как единый организм озвучили мы это (уже прям девиз получается же): «Сами».
— А если плохой дяденька к вам подойдет? — не унималась студентка.
Вперед тут же оказались выставлены: мои палочки для еды, пластмассовая лопатка Ченчена и хилый кулачок Джиана.
— Ладно, ладно, — девушка закатила глаза. — Это был очень мощный и яростный отпор, признаю.
Раз признала, можно и раскрыть себя.
— Вы ведь дочь тетушки Яо? — спросила я невинным голосочком.
И ресничками похлопала: вылитая куколка.
— А…э… Да, — девушка, чуть не сыгравшая взрослую меня в кино, тоже захлопала ресницами. — Откуда ты меня знаешь?
— Мэйли знакома с тетушкой, — я подняла повыше, чтобы было лучше видно, оранжевую формочку. — Вы похожие.
Не, не признала детскую игрушку студентка. Впрочем, немудрено. Она ж не подписана. А копии всего и вся — это то, что в Китае делают великолепно.
— Раз так, я обязана последить за вами, пока ваших мам нет рядом, — проявила высокую социальную ответственность Яо Сяожу; мы снова, без единой команды, ощетинились кулаками и оружием. — Я хотела сказать: поиграть. Вы ведь не против поиграть со мной?
— Хотим! Хотим! — маленькие мужчины увидели возможность провести время с красоткой.
И заездить ее… Ох, Сяожу, зря ты это затеяла.
— Кататься! — продемонстрировали единомыслие пацаны. — На горку. Вместе.
Чересчур сознательной Яо пришлось скатываться с горы в сцепке с каждым из мальчишек раз по десять. И еще три раза со мной, я ж решила не выделяться.
Потом эти оболтусы, дорвавшиеся до девичьей компании, затянули Яо на карусель. Мы веселились внутри, пока дочь нашей доброй соседки отдувалась за всех, крутя нас своими аккуратными ручками. Туда-сюда.