Если я недостаточно загрузила, то вот еще «грузики». В лунном, вернее, солнечно-лунном календаре, не обязательно двенадцать, иногда в нем тринадцать месяцев. И двадцать четыре сезона. И семьдесят два периода. Живите теперь с этим.
И вообще, важнее годовщины для ребенка три дня, месяц и сто дней. Там тоже куча традиций, для меня — слишком большая. Радуюсь, что «попала» в Мэйли уже после этих даток.
Еще мама с папой рассказывают, как в мой (еще не мой, на самом деле) первый день рождения проводили традиционный «жуажо[2]». Передо мною выложили разные предметы. Считается, что тот «квест-итем», который детка схватит первым, определит будущее карапуза.
— А что там было? — полюбопытствовала я тогда.
Без риска попасться. Это нормально, не помнить себя в годик. А брала какую-то штуковину еще их настоящая дочь… Как-то в груди защемило подозрительно.
— Деньги — если возьмешь их, богатство обеспечено, — стали вдвоем припоминать «ассортимент» родители. — Книжка, ее берут будущие ученые и госслужащие. Кисточка — символ творчества. Счеты: значат, что сложится с бизнесом. Ручка и бумага — это для будущих писателей. Сюнь — птичка-свистулька, это о музыкальной карьере…
— И что я взяла? — спросила, предсказывая кисть, так как на этом пункте мама улыбнулась.
— А ты… — матушка вздохнула. — Ты взяла песочные часы.
— М… — протянула, «отматывая» озвученный ранее список, и не находя в них ничего про часы. — А они что предсказывают?
— Мы просто не знали, что еще добавить, — приподнял брови батя. — А нам казалось, что выбор у нашей драгоценной А-Ли должен быть богатый. Наверное, долголетие? Это не профессия, но тоже хорошо.
— Да, — сбледнула с лица я, замена их драгоценной А-Ли. — Наверное.
…Перед глазами возникают старые потертые песочные часы в крохотной детской ручке. Песчинки сыпятся и сыпятся, ребенок весело смеется. Не ведает дитя, что песок отмеряет мгновения жизни. Свои — до удара головой и подмены на другую «девочку». И мира, если подмена не справится с миссией…
Образ так поглотил меня, что я чуть не упустила, как остекленели глаза матушки.
— В жуажо не кладут часы, — голос Мэйхуа доносился, словно через толщу воды. — Жуажо древнее на века. В те времена время измеряли ароматическими палочками. Позже курильницами в виде печати. Посланцы с запада привезли часы с песком сколько? Два, может быть, три века назад. Они вовсе не понимали искусства измерения времени многоярусными курильницами с узором на крышке.
И, пока я внимала любопытной и совершенно новой для себя информации, батя нахмурил лоб.
— Милая, я не могу вспомнить, откуда у нас вообще взялись те часы? — спросил он.
И я напряглась: родителю до старческого склероза далеко. Срок с того дня — судьбоносного для всех, здесь присутствующих — прошел не слишком большой.
— Кажется, я забрала их, когда… — лицо матери посмурнело. — Просто кинула в сумку. Дорогой, я вспомнила: однажды… этот человек уволил с позором младшего, который подарил ему часы. Он орал, что тот желает ему скорейшей смерти.
— Как это? — я смутилась.
Ведь часы в моем понимании — отличный подарок и мужчине, и женщине. Красивые часы для дома (настенные или напольные) можно вообще кому угодно подарить. А уж с изобретением всяких смарт-часов как это всё расцветет.
Даже «этот человек» отодвинулся на задний план. Нет, я не проигнорировала это размытое упоминание. Но ясно же, что раз мать так выражается, бесполезно спрашивать и уточнять.
— Сончжон, — ответила не особо понятно мать.
Затем пустилась в объяснения, где вспомнила усопшую учительницу отца, на церемонию прощания к которой они ездили в феврале. Еще потом эпично и своевременно вернулись. Так вот, провожать в последний путь — это сончжон. Дарить часы — это тоже сончжон. Другими иероглифами. Но созвучно.
— Получается, мы своими руками дали дочери… — лицо отца закаменело.
«Да, бать, ты прав», — жжение в груди стало невыносимым.
— Если положить песочные часы на бок, — решила сменить ход их мыслей. — Получается знак бесконечности. По телевизору говорили.
— А ведь и правда, — через силу (так мне кажется) улыбнулась мамочка. — Ты у нас невероятная умница, А-Ли.
Я пыталась их успокоить, а сама с трудом «держала лицо». Потому что с моей стороны «попадание» Киры Вороновой в тело Ли Мэйли больше не выглядело, как случайность. Ай, там девочка упала и ударилась головой, но есть претендент на освободившийся сосуд. Совместим?
Эти двое любят дочь. Даже не так: они практически боготворят свое сокровище. Вложить драгоценности в руку символ скоротечности бытия? Не думаю, что это возможно. Не без вмешательства извне…
Мироздание, скажи: оно того стоило?
Мой ответ — нет. Но меня никто не спрашивал. А обратно колесо истории не провернуть.
Значит… Надо сделать так, чтобы это всё не было напрасно. Стараться изо всех сил — и еще больше! — чтобы сместить это чертово колесо бесовой истории с намеченной незнамо кем колеи. Умри, но сделай, и никак иначе.
А для того, чтобы стрясти с лиц моих замечательных местных родителей застывшие маски, я постаралась бойко перевести речь на празднование дня рождения своего дворового приятеля. Чжан Джиана.
Принялась теребить на тему: что мы ему подарим? Нас ведь пригласили на скромное торжество. Громко и многолюдно отмечать детские «днюшки» не принято, на шум ведь могут и демоны (кхе-кхе) подтянуться… Но скромный тортик с близкими друзьями (приятели с детской площадки сойдут за таковых) и родителями слопать вполне дозволительно.
Еще длинную лапшу положено есть. Прям длинную-предлинную, какую только сможет найти (или приготовить) госпожа Чжан. Поедание длиннющей лапши сулит имениннику долголетие. И вареные красные яйца. Их тут красят иначе, чем у нас на Пасху. Варят вкрутую, затем натирают влажной красной каллиграфической бумагой. Яйцо — это символ рождения, вполне очевидно.
А торт — это просто торт. Без традиций. Но вкусненько.
В качестве подарка батя предлагает красный конверт. Универсальный подарок — деньги. Мама говорит про рубашечку. Предлагает купить красную рубашку из качественной ткани и вышить ее. Например, в области кармашка. Поддерживаю, предлагаю образ жирафа в качестве вдохновения.
И сразу предлагаю две рубашечки брать, но вторую пошире. На бегемотика, который Бо Ченчен. Тематика для вышивки очевидна. Там рядышком и следующее празднество же. А на отмечание дня рождения Сюй Вэйлань нас не позвали. Никого из нас, круглолицые мамани с их чадами тоже вне желанных гостей на празднике жизни в семье Сюй.
Как по мне: не больно-то и хотелось.
Син точно к нам повадился. Где моя поганая метла, чтобы замести за этим проглотом следы? Шучу. Просто немножко зла на него. Понимаю, это не его косяк с ролью. И он как раз хотел, как лучше. Но вышло-то, как всегда.
На сей раз прискакал этот молодой деятель к маме. Или, если копнуть глубже, то к помощнику сценариста Бай Я. Ага, уже и псевдоним наш вызнал.
Видите ли, его курс (первый) к концу учебного года решил выступить на каком-то внутреннем фестивале студенческого кино. Опыта ни у кого нет, зато энтузиазма — хоть отгружай вагонами на экспорт. Младшекурсникам тоже охота снять фильм. Первый в будущей карьере, знаковый.
С жанром студентики определились. Хотят замутить легкую романтическую комедию, где упор даже не на романтику, а на мечты и стремления. Логично: что вижу, о том и пою. Там каждый первый мечтает о том, как прославится. И каждый второй вкалывает, чтобы вырваться вперед в учебе и эти все мечты осуществить.
Мне сходу вспомнилась корейская дорама: «Dream High». Она же Одержимые мечтой. К слову, второй сериал (не анимированный) в азиатском исполнении, который я смотрела. Первый был про ехидную ведьму-начальницу (ведьма — часть названия дорамы, а не оскорбление) и молодого нищеброда… кх-м, не слишком обеспеченного юношу, мечтающего стать шеф-поваром. Спойлер: ведьму и поваренка зафиналили хэппи-эндом.
— И чего вы хотите от моей мамочки? — спрашиваю с видом подозрительным. — Надеюсь, не накатать вам сценарий забесплатно?
Не удивлюсь ни разу: вкус халявы сладок, а раз Син о наш порог бьет копытцем, значит, дело есть. И налопаться заодно намерен: я ж, как его вижу, с глазами грустными и скоростной работой палочками, вспоминаю рекламу корма для котиков и котяток. «Желудок котенка — чуть больше наперстка». Будучи кошатницей со стажем, подпишусь и под вольным народным продолжением этого слогана: «Но жрет эта лошадь чуть меньше слона». Сравнить Сина с вечно голодным котеночком размером с матерого дикого свина — не ошибка.
— Этому бесполезному так неловко, — снова принимается за самоуничижение зародыш режиссера. — Но мы бы не хотели обращаться к профессорам за советом. Думали, сумеем доказать, что у нас есть задатки и способности.
«Короче, Склифосовский», — охота заорать, но я терплю.
— Можно сказать, наш курс, как ваша замечательная дочь и ее друзья, — заискивающе улыбается свинтус. — Мы — сами. Вот. Но совет нам всё же нужен. По сценарию.
— Бесплатно не работаем, — фыркаю: балл за девиз засчитан. — Впрочем, каков масштаб проблемы?
Конечно, формулирую я это чуть попроще: «Много? Сложно?» — а то не поймут-с. Или наоборот, что даже хуже.
— Ай… — трет заднюю часть шеи Син. — Пара логических дыр. И… мы не можем выбрать концовку. Это задача сценариста, но она… Сама не может определиться.
«А еще она студент-первогодка», — вздыхаю, понимая, что надо выручать этих мечтателей.
— Вот что, — мамуля смотрит на меня, затем на студента. — Ты принес записи?
Син мотает головой и вроде как снова собирается бить себя по лицу.
— Хитрец! — щурюсь и корчу рожицу, словом, пользуюсь малышковой вседозволенностью. — Мама, он хочет еще прийти. И еще поесть.
А то как бы его мать отпустила без кормления?
Этот не краснеет — желтеет. Очень забавное изменение цвета кожных покровов. Я такого раньше не видела.