Дядя Вася посчитал своим долгом его утешить:
– А мы с тобой будем тут хозяйством заниматься… в шахматы сыграем…
Дядя Вася всерьез пытался научить нашего бегемота играть в шахматы, но Бонни плохо поддавался обучению и съел уже несколько фигур (в буквальном смысле). Дядя Вася тогда здорово рассердился из-за черного ферзя, он был из дареной игры. Красивые такие шахматы, деревянные, резные. И на коробке даже надпись была: «Дорогому Василию от Ивана Кривцова. Помни!»
Что хотите делайте, но я сразу поняла, что Иван Кривцов вовсе не Иван, а, допустим, Ирина. Пусть тоже Кривцова, но Ирина. Или Инна.
Не помню, говорила я или нет, но дядя Вася имеет успех у женщин, и не спрашивайте меня, что они в нем находят. И раньше при живой жене он тоже, видно, был не промах.
Так что за съеденного ферзя Бонни здорово тогда влетело.
Я причесалась перед зеркалом, привела в порядок макияж, надела новую, очень миленькую блузочку в цветочек и отправилась в маленькую кофейню на углу Седьмой линии и Малого проспекта.
Вы спросите, с чего это вдруг в такой напряженный момент я решила пить кофе, да еще не дома, а в какой-то кофейне?
Дело в том – не помню, рассказывала ли я об этом, – что в той самой угловой кофейне очень часто можно встретить моих знакомых капитанов полиции – Творогова и Бахчиняна.
А еще там работает барменом – или, как сейчас говорят, баристой – Милка, с которой у меня, можно сказать, закадычная дружба. Бахчинян ее очень уважает, говорит, что Мила варит кофе так же хорошо, как варила когда-то его бабушка. Что не мешает ему изредка бегать к Таньке в кафешку на Третью линию. Милка за это сильно обижается, но все равно капитанов привечает.
Так что, если я хочу получить конфиденциальные сведения о полицейском расследовании из первых рук, мне нужно идти в кофейный подвальчик. У Милки с Бонни нежнейшая любовь, она кормит его горячими бутербродами с ветчиной и называет лапушкой, но сегодня они обойдутся друг без друга, потому что я иду по делу.
Я спустилась по истертым ступенькам и оглядела помещение.
За дальним столиком, который давно уже облюбовали мои капитаны, сидели они оба – Ашот Бахчинян и Леша Творогов. Я уже хотела подсесть к ним, но тут к их столику подошла какая-то девица и с уверенным видом села на свободное место. На то самое место, которое я до сих пор считала своим.
Я глазам не поверила. Это еще кто такая?
И тут я узнала эту девицу.
Это была та самая высокая девушка со строгим лицом, которую я встретила на месте преступления в торговом центре «Вертикаль», а потом видела возле дома Елены Сорокиной. Только теперь она была не такой строгой и улыбалась Ашоту.
Ну да, Ашот Бахчинян любую может развеселить, этого у него не отнимешь…
Я резко изменила маршрут и, вместо того чтобы подойти к столику двух дружных капитанов, направилась к стойке, за которой хозяйничала Мила.
– О, привет! – обрадовалась она. – Хорошо выглядишь! Кофточка эта тебе идет! Где купила, на Тринадцатой, у Машки?
– Ты мне зубы не заговаривай! – шикнула я на нее. – И без тебя знаю, что я сегодня не в форме. Лучше скажи, что это за мымра с ребятами за столом?
– Да я ее знать не знаю, – заюлила Милка. – Первый раз вижу…
– А если честно?
– Ну, второй…
– А если подумать?
– Ну, мы же с тобой подруги! Зачем мне тебя обманывать? Ее к ним в отделение из другого района перевели, говорят, там какая-то история была… с заместителем начальника крутила…
– Ага, там крутила – теперь сюда крутить перешла! И сразу к ребятам за стол приземлилась!
– Ну, Вася, я же не могу ее не пускать…
– Не можешь, – согласилась я. – А можешь ты так устроить, чтобы я послушала, о чем это они так весело разговаривают?
Все трое действительно о чем-то оживленно беседовали, и девица время от времени хихикала.
Мила посмотрела на меня искоса.
– Ревнуешь, – вздохнула она. – Говорила тебе, держись за Лешку. Он парень неплохой, честный. Конечно, зарабатывает маловато, и рабочий день у него ненормированный, зато налево от тебя ходить не станет, потому что…
– Кто на него польстится, лопоухого такого, – закончила я ее фразу.
Милка фыркнула, но продолжала серьезно:
– Динамила парня, динамила, а теперь вдруг взревновала. С чего бы? Девица эта на него и не смотрит, вон на Ашотика уставилась.
– Ну, наш Ашотик кого угодно уболтает… – в свою очередь вздохнула я. – Короче, сделай так, чтобы я знала, о чем они говорят! Очень нужно! Ревность моя тут совершенно ни при чем!
Милка нахмурилась и нехотя проговорила:
– Ладно, так и быть… только обещай, что никому не расскажешь.
– Не расскажу – о чем?
– Ни о чем… ладно, пошли!
Мы оказались в служебном коридоре, и Милка подтолкнула меня к маленькой комнатке, скорее чулану размером со стенной шкаф.
– Заходи!
Я, ничего не понимая, вошла в этот чулан.
Мила тем временем куда-то отошла и вернулась с обычным цинковым ведром. Перевернула его, поставила на пол и скомандовала:
– Залезай!
Я влезла на ведро, чувствуя себя удивительно глупо. Кроме того – неудобно и неустойчиво.
– Ну, и что теперь? – спросила я, глядя на Милу сверху вниз.
– А теперь прижмись ухом к стене! Там такая трещина…
И правда, я заметила небольшую трещину, а когда прижалась к стене, услышала голос Ашота Бахчиняна так громко и отчетливо, как будто сидела рядом с ним за столом.
– Анечка, – говорил он своим бархатным голосом, – у вас в тридцатом отделении все такие красивые? Я, пожалуй, попрошу о переводе!
– Да ну вас, Ашот! – ответил женский голос. – Скажете тоже! В тридцатом вообще женщин мало, а кто и есть – страшнее атомной войны!
Ага, значит, она уже Анечка… Ну, Ашотик всех женщин зовет уменьшительно, даже уборщицу у них в отделении Зою Михайловну, которой седьмой десяток катит, величает ласково Заюшкой. И что интересно, она совершенно не против.
Тут я сообразила, что сама часто сидела за этим столиком. И Милка, выходит…
– Ты не думай. – Мила, видимо, прочла мои мысли. – Я нарочно не подслушивала… я просто один раз залезла, чтобы лампочку поменять, и случайно услышала…
– Случайно?
– А что вас с Лешкой подслушивать! – рассердилась она. – Как ты ему лапшу на уши вешаешь, а он тебе хамит? Интерес собачий! – и Милка ретировалась.
Оставшись дома один – точнее, вдвоем с Бонни, – Василий Макарович задумался.
Он вовсе не собирался играть с Бонни в шахматы. И клеить модели военной техники. У него была совсем другая мысль. И чтобы объяснить эту мысль, нам придется сделать небольшое отступление.
Василий Макарович Куликов боялся старости. В глубине души он понимал, что от нее никуда не денешься, больше того – она уже не за горами, не зря же его отправили на пенсию. Не зря стоит у него в комнате плазменный телевизор, подаренный сослуживцами, как символ этой самой старости. Но хотелось, мучительно хотелось ей противостоять, пока хватает сил.
Физических сил у него пока хватало, здоровье было неплохое, по крайней мере, он о нем вспоминал не слишком часто. Но беспокоило его другое – умственные способности. На примере своей бывшей тещи он видел, что даже при наличии физических сил ум человека может деградировать, и с этим уже ничего не поделаешь.
Главное, что беспокоило Василия Макаровича, – заметит ли он сам роковые изменения своих умственных возможностей? Не подкрадутся ли они подспудно, незаметно, как индейцы-следопыты подкрадываются к лагерю бледнолицых? Не проявляются ли они уже в том раздражении, которое вызывают в нем некоторые представители молодого поколения? Их одежда, прически, татуировки, жаргон, помешательство на электронных гаджетах?
Вот это – всевозможные электронные приборы, и в первую очередь компьютеры – особенно беспокоило Василия Макаровича. Чего уж греха таить – он в них был не силен. Потому-то, отчасти конечно, он так ценил Василису, что она могла справиться с тем, перед чем сам Куликов был бессилен.
Но в глубине души Василий Макарович понимал, что переложить все общение с компьютером на Василису – это значит пойти по пути наименьшего сопротивления. Если он хочет идти в ногу со временем, если хочет жить полноценной жизнью в бурно изменяющемся мире – он должен хоть в какой-то мере освоить компьютер.
Тайком от Василисы Василий Макарович записался на компьютерные курсы для пенсионеров при жилконторе. Курсы вела симпатичная женщина раннего пенсионного возраста, которая быстро выяснила по компьютерной базе данных, что Василий Макарович вдовец, а также что он владелец собственного детективного агентства. Такой необычный бизнес создал вокруг Куликова романтический ореол, кроме того, дама, возможно, неверно оценила прибыльность детективного агентства, но, так или иначе, она стала предлагать Василию Макаровичу дополнительные занятия (совершенно бесплатные), а также приносить ему пирожки и печенье собственного изготовления.
Василий Макарович рассудил, что ситуация выходит из-под контроля, и перестал посещать занятия.
Кое-что, однако, он из них вынес, и сейчас, в отсутствие Василисы, решил проверить, сможет ли самостоятельно выполнить несложную задачу, а именно: выяснить все, что можно, о покойном Вадиме Сорокине. В частности, совладельцем какой именно фирмы он был.
Елена Сорокина, безутешная вдова, название фирмы не упомянула, но сказала, что эта фирма занималась оптовыми поставками из Китая моющих средств и стиральных порошков.
Василий Макарович набрал самый простой поисковый запрос: «Купить оптом стиральный порошок – Китай».
В ответ ему выдали несколько фирм. Одно из названий показалось знакомым: «Панда+».
Василий Макарович сосредоточился.
Где он видел это название? Причем совсем недавно…
И тут он вспомнил, как, уходя с Василисой и Бонни со склада подозрительного зоомагазина, случайно ошибся дверью и заглянул в кладовую, набитую картонными коробками, на которых были изображения веселой зверюшки и надписи на двух языках – по-китайски и по-русски. По-русски на коробках было написано: «Панда+».